Стеклянные глаза

      С наказанием за отказ все прояснилось, когда Бен попросил сделать ему сэндвич. Пока он перекусывал, я сидела за столом, чувствуя, как бегут мурашки по спине. Он перестанет кормить меня, если я продолжу упираться насчет постели.       Вообще, если мы этого не сделаем, назреют большие проблемы. Рано или поздно вмешается правительство, интересуясь, почему это две половинки единого целого не плодятся, как требует закон, — нас отправят на обследование. Я слышала об этом. Возьмут анализы спермы, будут наблюдать, как вы занимаетесь сексом, для пользы дела выдавая полезные советы и рекомендации.       Но так продлится только пару месяцев. Потом их терпение иссякнет, и вас обоих отправят в лагерь. Нет, речь отнюдь не о летней базе отдыха. Оттуда нельзя уехать, пока не будет зачат ребенок. Люди без метки, без своей половинки, не могут иметь детей. Продолжение рода человеческого тяжелым грузом лежит на плечах соулмейтов.       От одной мысли об этом меня затошнило. Я потерла лицо, стараясь не дать волю слезам, но потерпела неудачу — и отвернулась от Бена.       — Я не… Я не буду заниматься с тобой сексом! — прошипела я, всхлипывая. — Лучше умереть с голоду!       Звякнул опущенный на стол стакан. Бен молчал, но я знала, что это не просто игнор, — слышала, как ворочаются шестеренки в его голове.       Стул скрипнул — Бен встал. Собрав посуду, он расставил ее в посудомойке, вымыл руки и открыл холодильник. И вытащил что-то, прижав язык к внутренней стороне щеки.       — От нас ждут репродукции в течение шести месяцев, — объявил он и захлопнул дверцу, поворачиваясь ко мне. В моем лице, наверное, не было ни кровинки. — И для выполнения задачи у меня нет необходимости в твоем содействии.       В его руках была спринцовка для индейки, примерно на треть заполненная белой жижей, и, кажется, я догадывалась, что это за жижа. Бен держал спринцовку, как шприц, и смотрел на меня скучающим взглядом, словно не было ничего удивительного в том, что он хранит свою сперму в холодильнике.       Я с трудом поднялась на ноги. У меня дрожали колени, и я тряхнула головой.       — Не подходи ко мне, — предупредила я, пробуя отступить на шатких шпильках. — Не подходи!..       — Хочешь объявить голодовку — пожалуйста. Ты забеременеешь, так или иначе.       Я пробыла в плену всего день, а он уже грозился вспрыснуть в меня сперму, словно я изводила его отказами много недель! Пожалуй, это хуже вынужденного секса… Секс — глубоко личностное вторжение, означающее пот, стоны, прикосновения к коже, а это… мерзкое в своей сути равнодушие.       Бен повертел в пальцах спринцовку и улыбнулся, опуская руку.       — Прости за прямоту, дорогая, но я не допущу, чтобы правительство вмешалось в дела за дверями нашей спальни. Уверен, ты меня поймешь.       — Значит, ты собрался изнасиловать меня спринцовкой для индейки?       У него дернулась щека. Маска треснула, как от удара об лед, но я не остановилась:       — Ничего бы не было, если бы ты не взломал мой профиль в SureLine и не выследил меня! Зачем я вообще тебе понадобилась?! Я же явно не твой типаж!       — Выходит, твой ответ «нет»?       — Нет!.. Я не буду домохозяйкой из пятидесятых! Почему бы тебе не жениться на фанатке этого дерьма и не оставить, мать твою, меня в покое?! Тебе во мне ничего не нравится, а теперь мы обязаны иметь детей и… и… быть вместе.       Бен включил посудомойку. В кухне повисла тишина — мне показалось, что он вновь перешел к показательному пренебрежению. Боже, терпеть это постоянно невыносимо…       — Дрессировать Мию было сущим удовольствием.       Я нахмурилась, но вдруг вспомнила фото собаки и вновь ощутила тошноту. Дрессировать. Дрессировать собаку — он сравнивал меня со своей псиной. Бен мирно протирал губкой стол и продолжал, не глядя на меня. Его голос смягчился, но легче от этого мне не стало.       — Сотворить из строптивого щенка верного товарища моего полка было не просто — но приятно. Мне нравилось наблюдать, как она растет и развивается: не через боль и страдания, а путем надлежащей дисциплины и установления четких границ.       — Я не собака! — сплюнула я. — Я никогда не стану тем, чем ты хочешь!       Бросив губку в раковину, Бен плавно шагнул ко мне, и я поневоле попятилась к стене. Вскоре он снова нависал надо мной, со своей неизменной улыбкой, но его веко дернулось — конечно, ему не понравилось, что мой макияж потек. Я сцепила зубы и заставила себя смотреть в его пустые глаза.       Он поддел меня за подбородок указательным пальцем.       — Я в равной степени любил ее, когда она была двенадцатимесячным щенком и пятидесятифунтовой сучкой — а она была сучкой во всех смыслах этого слова.       — Тогда заведи себе другую псину! Я тебе не собака!       В его глазах наконец-то промелькнули эмоции — трепет от них прошел сквозь меня. Он расстроился. Пал духом. Не знаю, огорчило его то, что я не собака, или то, что пришлось вспомнить про ту собаку… Но более вероятно, что причина крылась именно в последнем…       Бен провел пальцем по кончику носа и, развернувшись, направился в гостиную. Я осталась у стены, глядя ему в затылок.       — Приведи лицо в порядок, — распорядился он. — Встретимся у парадного входа, когда будешь готова. Нам надо кое-что сделать, и, если твое поведение не разочарует меня, ты сможешь позвонить своей подруге.       — Люси? Я смогу позвонить ей?       Бен повернул голову, ответив многозначительным взглядом, и я поспешила наверх. Разумеется, можно рвануть к выходу, но полиция притащит меня обратно в этот дом, где наказание точно не заставит себя ждать.       Я села, стерла потеки с лица и аккуратно подкрасилась заново. У меня дрожали руки, поэтому получилось не сразу. Что мне сказать Люси? Пожалуйста, свяжись с моим адвокатом? Спаси меня?       Я спустилась и увидела, что Бен уже ждет у двери. Он внимательно изучил обновленный макияж и, удовлетворенно кивнув, щелкнул пальцами. У меня дернулся глаз, но я робко подняла правую руку — я знала, чего он хочет.       — Не снимай это.       Моя рука скрылась под облегающей белой перчаткой — Бен аккуратно расправил ее по пальцам, — ткань заканчивалась чуть ниже запястья. Она была эластичной, мягкой, в общем-то удобной, но все же это была перчатка. Люси не носила перчаток. Я вообще их у нее не видела.       — Может, мне надеть что-нибудь из моих боди? — отрывисто спросила я, стараясь не шипеть сквозь зубы. — Или лучше рясу? Как насчет бумажного мешка с дырками для глаз?       — Нет, — Бен открыл входную дверь, и яркий луч света упал на его черные туфли. — Это было бы бесчеловечно.       Мне было позволено выйти первой. Не слишком солнечно для полудня в Лос-Анджелесе, но воздух уже наполнила влажность — ладонь под перчаткой непривычно засвербило. Вдохнув полной грудью свежий воздух, я закрыла глаза, слушая, как Бен за спиной запирает дверь.       На улице было так приятно: греться в лучах солнца, чувствовать влажность, на которую я вечно жаловалась… Радовал даже аромат ветерка, несмотря на плохую городскую экологию.       Дома наших соседей со всех сторон выглядели точно так же, как наш. Отличаясь мягкими оттенками коричневого, серого и кремового, они больше подходили для Колорадо, чем для центра Лос-Анджелеса. Лужайки были зелеными и безупречно подстриженными — разбрызгиватели поднимали в воздух одинаковые фонтанчики. Но ни одно крыльцо не украшали даже садовые фигурки… Здесь все было одинаковым.       Мне стало не по себе. Все выглядело слишком идеальным, как в больнице и в доме Бена.       Он подвел меня к черному «Мерседесу», но не тому, который подрезал меня. Кажется, Е-класса — из тех тачек спортивного плана, которые любят покупать всякие отморозки. Он открыл передо мной дверь — я проскользнула на кожаное сиденье, поправляя юбку и прожигая взглядом перчатку.       Приборная панель расцвела огоньками, когда Бен занял водительское кресло. Открыв панорамный люк на крыше, он дернул за мой ремень, дабы убедиться, что затянуто туго.       — Мы поедем в «Мейси», — сообщил Бен, — я хочу подобрать тебе больше нарядов. Ты будешь молчать, а если поставишь меня в неловкое положение, то не сможешь позвонить подруге еще две недели.       — Ладно.       Машину он вел агрессивно, как я и предполагала. Слава богу, «Бенц» спрявлялся с лихими виражами, а мягкое сиденье обволакивало меня, не давая летать по салону. Но я крепко держалась за ручку — на всякий случай.       — Ты работаешь? — поинтересовалась я.       — Я в отставке.       — …А тебе разве не тридцать?       Бен резко затормозил и уставился нехорошим взглядом на машину перед нами. Что я и говорила — типичный пример агрессивного вождения.       — Тридцать восемь.       — О-у, — я почесала подбородок и закатила глаза. — Кстати, за прошлый год я получила три миллиона, а мне двадцать восемь. Вот ты получил за прошлый год три миллиона?       — Шесть, без премиальных.       — Какой же ты мудак…       Бен пожал плечами, пролетая по круговой развязке. Он не упоминал, из-за чего ушел в отставку или как заработал столько денег, но раз он большую часть времени торчал дома, то сомневаюсь, что заработал их законным путем.       Военнослужащие рано уходили в отставку — обычно после шестнадцати-двадцати лет службы. Дрессировка малинуа, крутые замашки Бена и до неприличия вылизанный дом — все указывало на долгий срок службы. Однако в армии, кроме полковников и высших командиров, никто не зарабатывал столько… Все это слишком напоминало… отмывание правительственных денег?..       Мы добрались до торгового центра в целости. Даже удивительно. Бен первым вышел из машины и, открыв мою дверь, предложил мне руку. Я неохотно приняла ее, позволив вытащить меня из несуразно низкого «Мерседеса». Тем же манером я могла бы сидеть задницей прямо на асфальте.       Мою руку он не выпустил.       — Не устраивай сцен.       Дверь захлопнулась со зловещим громким щелчком. Я хмуро смотрела вперед — мы вошли в торговый центр, — Бен держал меня, и наши пальцы были переплетены, словно его прикосновения не вызывали у меня приступов рвоты.       Весь этот бред с «родством душ» начался пару десятилетий назад — какой-то побочный эффект электромагнитного излучения после взрыва атомной бомбы. Случившееся было ужасным. Общество до сих пыталось адаптироваться, но рождаемость падала, а соулмейты, получив метки, оказывались обречены на серьезные трудности, однако правительство не спешило это исправлять.       Если я не проявлю участие, они отправят меня на лечение вместе с Беном. «Лечение» означает, что мне велят сесть на задницу ровно и заткнуться.       Многое по-прежнему смотрелось нормальным — обычным, например, молл, где мы находились. Магазины были открыты, на фудкорте в это раннее утро несколько сотрудников запускали грили, кондиционеры очищали воздух. Когда настоящие проблемы удавалось замаскировать так легко, люди могли притворяться, будто мир остался прежним.       Бен поднялся на второй этаж «Мейси». Покупательниц было мало, поэтому все вешалки были в полном нашем распоряжении.       Он сразу направился к платьям.       — Какое ты носишь? Голубое?       — Нет — черное, белое, бежевое. Мне не нравится ярко выделяться. Я деловая женщина, а не клоун на карнавале.       Он улыбнулся мне через плечо. Все-таки внешне Бен не вызывал отвращения, и порой, когда его улыбка не была натянутой, он выглядел привлекательным мужчиной, с которым хотелось сходить на свидание… Но он похитил меня, уничтожил все, что я заработала таким трудом, поэтому ему не достанется ничего, кроме моей ненависти!..       На самом деле мои предпочтения в одежде не имели значения — он выбирал все сам, пока я смиренно ожидала на своих высоченных шпильках. В примерочной он бесцеремонно стащил с меня одежду и начал переодевать, придирчиво осматривая каждую вещь, одобряя или откладывая в сторону. Несмотря на мои шпильки, он возвышался надо мной, наблюдая за мной в зеркале поверх моей головы.       Ворох юбок, блузок и платьев рос, но там не нашлось ни одной пары штанов. Я хотела штаны.       — Мне нужны штаны, — сообщила я.       Ладонь Бена разгладила очередное белое платье.       — Нет. Ты будешь ходить в юбке или в платье.       Я ничего не имела против юбок и платьев, но мне требовались шорты, джинсы и капри на случай, когда я буду во дворе. Если только он заодно не запретит и это.       — А если мы пойдем в поход? — я решила развить свою мысль. — Что мне носить в саду?       — Хороший человек по имени Люк ухаживает за нашей лужайкой и цветами. В ближайшее время тебе не грозят никакие походы — по крайней мере, пока я не буду уверен, что ты не рванешь в лес, прямо в пасть к пуме.       — Мне просто хочется надеть штаны.       Бен резко повернулся ко мне, и я уткнулась в его грудь. Он прислонился теснее, зашептав мне прямо в ухо, и мое сердце гулко застучало, как всегда в такие моменты.       — Я желаю, чтобы ты была более легкодоступна. Кроме того, кто я, чтобы прятать от мира эти прекрасные длинные ноги?       Я залилась краской до ушей. Бен поцеловал меня в щеку, отстранился и жестом пригласил меня следовать за ним.       Мы оказались в отделе нижнего белья, и мне стало еще дискомфортнее. Бен знал мой размер и вел меня, как мамаша — дочку-тинейджерку, пришедшую за спортивным лифчиком. Другие женщины на нас странно поглядывали.       Похоже, ему нравился пуш-ап, но такие бюстгальтеры мне шли, так что я не протестовала. Набрав целую разноцветную палитру и оставив уже выбранные наряды у милой кассирши, мы вернулись к примерочным.       — Я справлюсь сама, спасибо! — заартачилась я.       Бен вскинул брови — я вспомнила про звонок Люси, поэтому, не скрывая раздражения, влетела в кабинку, а он прошел следом.       Бен расстегнул мою блузку и неспешно спустил ее с моих плеч — я едва стряхнула ее, как он приник к моим губам. Бен целовался со мной по-настоящему, углубляя язык, и притянул меня к себе за талию.       Понадобилось много силы воли, чтобы не оттолкнуть его сразу. Вместо этого мои руки легли ему на грудь, и я ответила на поцелуй, слегка уступая его напору.       Его пальцы поднялись выше, чтобы расстегнуть на мне бюстгальтер, — ему удалось это, даже не прерывая поцелуя, — вещица присоединилась к куче одежды на примерку. Я зажала в кулачках рубашку Бена, не отрываясь от него, — все это странным образом напоминало рвение перевозбужденного подростка. Не плохо, но чересчур сумбурно.       Но этот нежданный порыв прервался так же внезапно, как начался, — отстраняясь, Бен чуть потянул мою нижнюю губу.       Выбрав красный пуш-ап, он жестом велел мне повернуться — лямки плавно скользнули по моим рукам. Я похлопала ресницами своему отражению и чуть не вытерла слюни со рта, но резко опомнилась.       — Симпатично, — Бен выпятил губы. — Тебе идет, как считаешь?       — Э-э… — я быстро кивнула. Мои губы пламенели.       Он снял с меня бюстгальтер и перепробовал еще четыре, которые тоже подошли. У меня был второй размер, так что найти подходящее белье было нетрудно.       Мы вернулись к милой кассирше. От нее, кажется, не укрылось напряжение между нами, но она не сказала ни слова. На ее ладони тоже была метка. Бен заметил это и стиснул зубы, но, к счастью, грубить не стал и молча расплатился черной кредиткой. Любопытно… «Амекс». Я получала предложение на такую же, и, видимо, он не лукавил насчет того, сколько денег зарабатывал.       К моему удивлению, он пошел не к машине, а повел меня по торговому центру, уже заполненному покупателями, их суетой и разговорами. Я выглядела как полная дура в перчатке, но, к счастью, ее, зажатую в огромной ручище моего соулмейта, было не видно.       В животе заурчало, когда мы оказались на фуд-корте. Мне хватило ума ничего не заказывать самой, и я даже не пикнула, когда он потащил меня в пиццерию. Спасибо, господи! Мне нужна пицца! Я перепрыгну через прилавок и смету все, если придется!       — У меня аллергия на брокколи, — напомнила я, меньше всего желая получить анафилактический шок.       — Я знаю. Тебя ждет пицца без добавок в любом случае.       Ладно. Как угодно.       Я налегла на свою порцию — вероятно, ниспосланную в награду за поцелуй. Поцелуи в обмен на еду казалось приемлемой платой, особенно если эта еда — вкусная пицца. Другую проблему представляла перчатка, но Бен никак не отреагировал, когда я потихоньку стянула ее и положила рядом с подносом. В нашем уголке нас все равно никто не видел.       Бен ел пиццу вилкой и ножом, как настоящий психопат. Я неверяще покосилась на него, еле удержавшись от высказываний. Это — худшее, что он творил до сих пор. Больше того, это просто мерзость.       — Возьми рукой.       Он не отрывал глаз от экрана телефона.       — Это жирная пища.       — Тогда почему ты не заказал салат?       — Не люблю пачкать руки, как не люблю салаты, — Бен отрезал пиццу с таким видом, будто хотел гаркнуть на меня и велеть мне заткнуться. — Решение заключается в том, чтобы использовать для пиццы приборы — как следовало поступить и тебе.       Жир стекал по запястьям. В принципе, оценка моих неряшливых привычек казалась справедливой, но притрагиваться к пицце вилкой и ножом следовало запретить! Лос-Анджелес — ужасное место!       Бен продолжил трапезу.       — А ты сегодня в приподнятом настроении, — скользнув взглядом по моим рукам, он нахмурился, вынул из нагрудного кармана санитайзер и молча подтолкнул его ко мне через стол.       Я сделала вид, что не заметила, и вытерла руки салфетками. Да. Наверное, дело в том, что мне стало легче, очутившись на людях, а не в запертой комнате без простыней и одежды. Здесь он не принуждал меня краситься. Не сыпал тонко завуалированными угрозами с ножом.       — Мне не терпится поболтать с Люси.       — Вот как. Не думаю, что сегодня удачный для этого день.       Меня словно окатили ведром ледяной воды. Я замерла, зажав салфетку в в руках, — гул торгового центра в ушах притупился. В глубине души проснулся гнев. Я была слишком счастлива — он наказывал меня за то, что я была излишне бодра, подшучивала и показывала частички своей личности.       Я медленно отложила салфетку и уставилась в пространство. Внутри меня все кипело — я знала, что Бен это знал, но он выжидал, что я предприму. Он невозмутимо нарезал пиццу, притворяясь, что ничего не замечает. В действительности это было не так. Он очень внимательно следил за всем, что я делала.       Вздрагивая, я проглотила ком в горле.       — Ничего страшного.       — Я рад, что ты понимаешь, — Бен покончил с пиццей и очистил руки. Встретившись со мной своим темным, пустым взглядом, он кивнул на санитайзер: — Воспользуйся этим и верни перчатку на место.       — Мне полагалось обедать в ней?       Бен улыбнулся, но у меня только сжалось в груди. Улыбка была пустой, жуткой и, наверное, немного самодовольной — он знал, что я облажалась.       — Протри руки, — повторил он чуть более размеренным тоном, — и надень перчатку обратно. Думаю, мы проживем две недели без телефонных звонков.       Злость бушевала все сильнее, наконец выплеснувшись слезами, — я заплакала, вместо того, чтобы разбить ему физиономию. У меня дрожали губы, пока я растирала антисептик по ладоням и натягивала перчатку на метку. Я уперлась взглядом в стол. Вокруг, занятые своими делами, суетились люди — смеялись, болтали, и никто не казался и вполовину таким несчастным, как я.       Бен собрал наши тарелки, унес их и вскоре вернулся, чтобы сесть рядом со мной за нашим обособленным столиком. Вытянув руку вдоль спинки дивана, он наклонился ко мне, приблизив губы к моему уху. Его дыхание пахло мятой.       — Ты поедешь домой, не создавая проблем, — понизив голос, сказал он. — Дома ты поднимешься в свою спальню и снимешь с себя всю одежду. Ее ты аккуратно сложишь и оставишь на кресле-качалке, — его пальцы коснулись моего плеча. Я задрожала, закрывая глаза, когда его голос стал еще тише. — Ты ляжешь и раздвинешь ноги. После этого я решу, что будет потом.       Желудок свело от чистейшей, не испытанной ранее ненависти — пицца чуть не отправилась обратно. Я деревянно кивнула, таращась на людей прямо перед собой. Бен поцеловал меня в щеку. Я плакала, но теперь это были просто злые слезы.       Его губы опустились ниже, задевая мою шею.       — Я все понимаю. Можешь плакать сколько угодно. Я не возражаю, — он шептал мне, будто кто-то мог подслушивать. — Знаешь, наверное, лучше, чтобы она была теплой. Комнатной температуры. Не думаю, что разогретая в микроволновке сперма поможет зачать здорового ребенка, но… А как вы считаете, мисс Три-Миллиона-в-Год?       Я подумала о Роуз и Люси, постаралась вызвать в душе грусть, чтобы отогнать ярость. Бен улыбнулся, совсем рядом со мной, и отстранился, помогая мне подняться из-за столика.       Жизнь вокруг шла своим чередом. Мои шпильки цокали по плитам, напоминая, что я иду по земле, но сознание отделилось от меня, я словно смотрела на все происходящее со стороны. Осталось только одно настоящее ощущение — Бен, держащий мою руку железной хваткой.