Отец года

На следующий день нас разбудили раньше, чем обычно. Я проснулся от резкого толчка, и, не успев продрать заспанные глаза, почувствовал, что кто-то навалился на меня сверху. Жутко перепугавшись, я резко дёрнулся, в попытке принять сидячее положение, тем самым, столкнув навалившегося на меня Пауля с кровати. Друг звонко шлёпнулся об пол и издал нечленораздельное гневное мычание. Спустя несколько секунд он поднялся на ноги, потирая то ушибленный локоть, то зад. — Идиот, чего пугаешь? – хором крикнули мы друг другу. В комнате повисло неловкое молчание, наши соседи с недоумением вылупились на нас своими пустыми усталыми глазами. Поражённые таким совпадением, мы ещё некоторое время молчали, просто рассматривая друг друга и пытаясь переварить произошедшее. В итоге мне надоело молчать, и, объяснив нелепый инцидент тем, что мы с Паулем близнецы, разделённые при рождении, и делим один мозг на двоих, я решил всё же узнать причину столь раннего подъёма. — Вот если бы ты меня не скинул, я бы тебе всё рассказал в красках и подробностях, а ты, козлина неблагодарная, лягнул, так ещё и с кровати сбросил, — Пауль оборвал свой поток негодования и насупился, — Настроение мне всё испортил с утра пораньше. — Так что ж ты на меня набрасываешься, пока я сплю?! – не выдержав, заорал я, — Ты головой хоть иногда думаешь? Увидев, что я не на шутку разозлился, Пауль решил сбавить обороты и всё мне рассказать. — Ладно-ладно, извиняй. Я чего радостный то такой, минут десять назад смотритель приходил, говорил, мол, вставайте, пришёл потенциальный усыновитель на вас смотреть. Сказать, что у меня челюсть отпала – это ещё ничего не сказать. За месяц, прожитый здесь, я не видел ни одного усыновления или удочерения, что уж говорить, я вообще людей из внешнего мира давно не видел. После вчерашних доводов Пауля о моём скорейшем усыновлении, я почему-то сиюминутно решил, что сегодня я покину это проклятое место навсегда. Я сразу как подорвался, эмоции перемешались, а нервы натянулись до предела. У меня затряслись руки, я вообще не понимал, что чувствую. Жуткое любопытство и возбуждение от предстоящего знакомства смешалось со страхом и тревогой. Я не знал, о чём думать, но мозг уже сделал всё за меня, подкинув мне сотни образов моих будущих усыновителей. Пожилая дама, пахнущая мылом, с маленьким волосатым терьером; женщина помоложе, одинокая учительница начальных классов; замужняя пара средних лет, живущая на ферме или в уютном коттедже. Я замечтался и очнулся от очередной встряски, но на этот раз физической. Меня тряс Пауль. — Где ты опять летаешь? Уже напредставлял себе шикарный дом и милую семейку? – съехидничал он. — Отстань, дай одеться, — я отмахнулся от друга, открывая прикроватный комод, в котором лежала моя повседневная одежда. — Давно пора, не в неглиже ведь пойдёшь, — Пауль снова заржал, — Хотя, может, стоит попробовать, вдруг у нас необычный усыновитель. Тут моему гневу уже не было предела, я бросился за Паулем, который улепётывал от меня, как испуганный тушканчик, и продолжал дико ржать. Друг пулей вылетел из комнаты и рванул вперёд по коридору. Он встал раньше меня и уже был одет и причёсан. Мне же «повезло» проснуться позже. Я не успел застегнуть штаны, так что пришлось бежать с расстёгнутыми. Они начали сползать уже после нескольких шагов, а когда я настиг Пауля, вообще висели на щиколотках. Надеть рубашку или хотя бы захватить её с собой, я даже не подумал. Я припёр друга к стенке, он всё никак не мог отдышаться, смех не давал ему покоя. — Аахахах, что за домогательства, Рихард? – он надрывался от смеха, ему так сильно не хватало воздуха, что он весь побагровел, но продолжал истошно хохотать. — Тебе самому не стыдно? – я тоже уже не мог сдержать смеха, но бдительности старался не терять, слава Богу, в коридоре по утрам обычно никого не было: дети были в комнатах, а смотрители, объявлявшие подъём, уже прошли несколько минут назад. У нас было время, чтобы убраться незамеченными, но Пауль всё никак не успокаивался. — А почему мне должно быть стыдно? Это ты тут полуголый меня к стене прижимаешь, — Пауль немного отдышался и выдал свою фирменную наглую ухмылочку. — Посмеялись, и хватит, — я всё же внимал голосу разума, хотя подколоть Пауля в ответ очень хотелось, но я знал, что его это только раззадорит, и тогда нас точно кто-нибудь накроет. Отчитываться за непослушание в такой ответственный день не хотелось. — Ладно, ты прав, — согласился Пауль, и я сделал шаг назад, отпуская его. Уже через мгновение я об этом пожалел. Не знаю, какая пчела сегодня ужалила этого идиота, но как только я нагнулся, чтобы подтянуть штаны, он совсем как непоседливый детсадовец рванул наутёк, причём в противоположную сторону от нашей комнаты. Я был поражён его поведением, и, понимая, что он обязательно влипнет в неприятности, а друзей бросать плохо, побежал за ним. Пока мы неслись по коридору, я мельком посматривал на таблички у дверей, стараясь запомнить, где мы бежим, а потом уже просто понять, куда мы вообще попали. Я плохо знал приют, да и не было надобности его исследовать. Разве что из любопытства, но меня и так неплохо развлекал Пауль, а когда он был занят, я валялся под транквилизаторами. Да, от таблеток, которые мне давал доктор Лоренц, меня пластом пришибало к кровати. Какие-то из них были сильнее, какие-то слабее, я всё пил по рецепту, стараясь не забывать принимать дозу вовремя. Мне становилось немного легче от них, приступы случались уже значительно реже, тревоги не было, но я всё равно их не любил. После принятия лекарств, я не чувствовал тревоги, я вообще ничего не чувствовал. Меня ничто не могло заинтересовать, даже Пауль казался мне скучным. Я просто пялился в потолок, неподвижно лежа на кровати. Как кукла. Я всё продолжал бежать за Паулем, он пронёсся мимо очередной двери и завернул за угол. И как назло, именно когда я его почти нагнал, дверь открылась практически перед моим носом. Я резко затормозил и врезался в человека, выходящего из кабинета. Первым, что я почувствовал после столкновения, оказался запах мужского одеколона. Я, конечно, деревенским не был, и запах духов меня удивить не мог, но этот почему-то выбил из моей ушибленной головы все мысли. Он был ненавязчивый и приятный, я невольно подумал, что хотел бы себе такой же. Когда я столкнулся с незнакомцем, мне пришлось схватить его за рубашку, чтобы не упасть на пол, сейчас же следовало отпустить ни в чём не провинившийся предмет гардероба, но я как истукан, продолжал стоять, сжимая мягкую чёрную ткань в руках. Я не сомневался в том, что рубашка стоила кругленькую сумму, уж слишком приятной на ощупь была ткань. Наконец я собрался с мыслями и поднял свою нерадивую головушку. Сверху на меня смотрели печальные зелёные глаза. Я так и стоял, разглядывая незнакомца, а он не двигался и смотрел на меня. На вид ему было до сорока, может лет тридцать пять. У него было овальное лицо, не тонкие, но и не слишком пухлые губы, массивная челюсть, прямой, истинно арийский нос. Лицо было покрыто лёгкой щетиной, я сам не понимая зачем, стал раздумывать стоит ли ему побриться или так даже лучше. Его чёрные волосы были небрежно зачёсаны назад, несколько прядей падали на лицо. Он был выше меня на голову, широкоплеч и целиком одет в чёрное: чёрные штаны, чёрная рубашка, ботинки тоже были чёрные. Как на похороны, сказал бы мой отец, но я бы с ним не согласился. Я сам любил носить чёрное, особенно сочетать его с красным. Короче говоря, мужчина мне понравился, и от этого стало только более неловко, ведь я чуть не сбил его с ног, так ещё и измял явно дорогую рубашку. Будучи, при этом раздетым по пояс. Господи, за что я такой идиот? Я уже чувствовал, как кровь прилила к щекам, лицо ощутимо горело. Почему я вляпался, а не Пауль? Этот проклятый виновник торжества наверняка сейчас стоит за углом и ржёт в тихую. Если это работник приюта, мне крышка. Я решил постараться смыться как можно быстрее, но при этом сохранить лицо, что в этой ситуации вряд ли представлялось возможным, но я был оптимистом. — Извините, что я в вас врезался, я очень тороплюсь, — я постарался оправдаться, не отрывая взгляда от собственных босых ног. — Что ж, если торопишься, прощаю, — у мужчины был низкий голос, он говорил спокойно и размеренно. Я не видел его лица, но, говоря о прощении, он, кажется, улыбнулся. — Спасибо за понимание, — протараторил я, и, пытаясь скрыть улыбку, побежал в сторону комнаты. Я знал, что Пауль вернётся сам, ему это труда не составит. Но вот что теперь будет со мной? И кто, чёрт возьми, этот незнакомец? Лучше бы я вообще не возвращался в комнату, пусть я бы и остался без рубашки, но, по крайней мере, избежал бы убийственного взгляда смотрителя, который строил моих соседей по комнате в шеренгу. Мне эти армейские порядки совершенно не нравились, но я утешал себя тем, что уже совсем скоро покину эту тюрьму. Откуда во мне была такая уверенность, я сам не знал, просто чувствовал так и всё. Стиснув кулаки, я выслушал все нарекания смотрителя в свой адрес и встал в шеренгу. Пауля всё не было. Насколько я понял, нас повели в актовый зал. Поскольку поговорить мне было не с кем, я задумался о загадочном незнакомце в чёрном. Красивый и стильно одет, явно при деньгах, он точно не работник детдома. А если не местный, то кто? И тут меня осенило. Чёрт, это ведь и был тот самый усыновитель, к которому нас сейчас ведут. Я не знал подробностей процесса усыновления, но то, что он выходил из кабинета директора, показалось мне логичным. Как я раньше до этого не додумался? Боже, я ведь всегда был сообразительным, что со мной случилось? Может, сказалась травма, и то, что я не посещал школу уже несколько месяцев. Нас худо-бедно учили в приюте, но с программой выпускных классов это и рядом не стояло. Когда мы дошли до актового зала, смотритель как-то слишком торжественно открыл дубовые двери и впустил нас внутрь. Мои догадки оказались верны, незнакомец действительно был усыновителем, он стоял около сцены и о чём-то беседовал с директором. Официально мне об этом никто бы не сказал, но сейчас других вариантов просто не было. Всё было ясно, как день. И вот тут на меня накатила паника. Возьмёт или не возьмёт? И хочу ли я этого? Сказать честно, я уже запутался. Когда я представлял себе свою будущую семью, я думал о ком угодно, но не об этом мужчине, я такого, как он, даже близко не рассматривал как кандидата. Да, незнакомец был мне симпатичен, но в то же время я его боялся. Он был каким-то слишком подозрительным, и дело даже не во внешности. Этот мужчина был один. Почему? Зачем холостяку его возраста семнадцатилетний сирота? Из доброты душевной? Вряд ли, взял бы помладше. А, может, он и не одинок, а его супруга или возлюбленная просто не смогла приехать? Тоже вряд ли, какой тогда вообще смысл идти одному. Моя голова трещала от догадок, я нервничал и бегал глазами по залу, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-то, как утопающий за спасательный круг. И, к моему удивлению, я действительно наткнулся взглядом на моего спасителя. Пауль сидел на одном из кресел в первом ряду и, обернувшись через плечо, тоже искал меня в толпе сверстников. Я дождался, пока он обратит на меня внимание, и помахал ему рукой. Он улыбнулся и ответил тем же. Судя по тому, что он сидел прямо перед директором и усыновителем, при этом, ничуть не изменяя своей идиотской манере поведения, мотал ногами и даже периодически свистел, мой друг пришёл в актовый зал сам и нагоняй за это не получил. Может, он встретил директора и незнакомца по пути в комнату, чёрт его знает, Пауль обладал невероятным талантом выходить из любой ситуации победителем, в отличие от меня. Он отлично врал и мог вертеться как уж на сковороде, даже если ему предъявляли неоспоримые доказательства его виновности. Я бы тоже хотел так уметь, но врал я на редкость паршиво, хотя в детстве ходил в кружок актёрского мастерства и вроде бы даже неплохо получалось. Пока нас рассаживали по рядам, я понял, что уже скучаю. Пауль сидел так далеко от меня, мне не с кем было поделиться мыслями. А мыслей за последние полчаса накопилось очень много. Мне хотелось отругать друга за то, что он так меня подставил, но ещё больше я хотел просто обнять его. Я ужасно нервничал, впервые в жизни или хотя бы за последнее время, мне так нужна была поддержка. Пауль так и смотрел на меня с первого ряда, он больше не улыбался. Мне казалось, что он тоже это чувствует. Расставание было всё ближе и ближе, я не представлял, как буду жить без друга, хотя знал его всего месяц. Наконец настал тот самый момент, который я бы так хотел отложить. А может он выберет и меня, и Пауля? Это ведь было вполне реально, но мне почему-то не верилось. Я уже начал фантазировать о том, как мы будем жить в одном доме, закончим одну школу, вместе будем прогуливать уроки, слушать музыку, кататься на великах, может, даже заведём собаку. Большого дружелюбного лабрадора. Из мира грёз меня вырвал мерзкий писк микрофона. Видимо заранее нормально настроить его не смогли. Директор повертел микрофон, что-то понажимал, но теперь звук вообще исчез. Я уже видел, как Пауля начинает трясти от смеха, он весь сжался, пытаясь это скрыть. Директор грозно посмотрел на зал. Дети перешёптывались и уже начинали шуметь. Но тут усыновитель что-то сказал начинавшему закипать директору на ухо. Тот закивал в ответ и передал микрофон незнакомцу. Совершив пару махинаций, он вернул микрофон в руки директору. — Дорогие воспитанники! – начал директор, — Сегодняшний день для кого-то из вас станет самым счастливым днём в жизни. Или самым ужасным. Я сморщил нос от отвращения, меня раздражали подобные вступления, я любил, когда всё чётко и по делу, но тирада директора продолжалась — Сейчас рядом со мной стоит будущий папа одного из вас, — от слова «папа» меня передёрнуло, но я держался, стараясь запихнуть болезненные воспоминания куда подальше. Директор остановился и посмотрел на мужчину в чёрном. Тот улыбнулся, — Этого человека зовут Тилль Линдеманн, но для вас он пока что герр Линдеманн. Тилль Линдеманн. Звучно и хорошо запоминается, уже одной проблемой меньше. Если истолковывать слова директора дословно, Тилль пришёл только за одним ребёнком. Я не был удивлён, но всё же немного расстроился. — Мы решили, что герр Линдеманн пройдётся сейчас по рядам и поговорит с некоторыми из вас Это звучало настолько нелепо, что я заржал. Пауль почему-то сидел абсолютно неподвижно, вытянувшись как струна, хотя я ждал от него диаметрально противоположной реакции. На меня зашикали остальные ребята, и я постарался унять смех. Обстановка накалялась, но мне всё казалось до безумия глупым, может, действовали таблетки, не знаю. Я представлял знакомство усыновителя с детьми совсем по-другому: приватная или хотя бы более непринуждённая обстановка, личный подход к ребёнку и всё в таком духе. Я искренне не понимал, как можно нормально о чём-то поговорить с таким огромным количеством детей сразу, особенно когда у каждого ребёнка за плечами история, которая вполне потянет на полнометражную мелодраму. То, что сейчас происходило, было больше похоже на отбор скота на убой, чем ребёнка на усыновление. Но Тилль, видимо, с выбором определился заранее. На Пауля, сидящего на первом ряду, он даже не посмотрел, и шёл всё дальше, бросая короткие фразы детишкам на каждом ряду. Я сидел на последнем, забившись в самый угол зала. До этого я думал, что моя уверенность в его выборе – просто иллюзия, последствия моей мании величия, до аварии я всегда считал себя особенным и лучше других, да и сейчас в принципе остался при том же мнении. Но Тилль подходил всё ближе, практически не задерживаясь на передних рядах. Неужели я всё это время был прав? Зачем тогда было устраивать весь этот цирк с торжественными объявлениями и прочей мишурой? Всё происходящее снова походило на сон, может, я в отключке, и мне это видится? Я не знал о чём думать, мысли роились в голове, противно жужжа. Я не бросал попытки сосредоточиться хоть на чём-нибудь, но всё уже поплыло, я чувствовал, что вот-вот отключусь. Я видел размытый силуэт Тилля, он смотрел на меня сверху вниз. В ушах гудело, я попытался сесть, но тело не слушалось, и я только больше съехал вниз. Его лицо медленно приблизилось к моему, я почувствовал, как его пальцы сжали моё лицо, он взял меня за подбородок. Я подумал, что он меня сейчас поцелует, и я точно проснусь, как Белоснежка, но этого не произошло. — Как тебя зовут? – у него был совершенно безэмоциональный тон, я не понимал, что он чувствует. Вокруг него сгущались тени, образы людей размывались, я чувствовал, как пол медленно уходит из под ног. — Р-рихар, — я пытался сказать ему своё имя, язык не слушался. Внезапно я почувствовал вкус крови во рту, я прикусил свой язык? – И…хар…Куспе. Всё окончательно смешалось, Тилля я уже не видел вообще, от него осталось только чёрное пятно. Я почувствовал жар, вокруг как будто заплясали языки пламени, запахло бензином и подпаленным мясом. В ушах теперь не только гудело, я слышал целую какофонию из криков, треска, непонятных постукиваний и ещё каких-то неразличимых звуков. А потом я увидел машину, и всё резко оборвалось.