Отец года

Я долго и мучительно копошился в своём немногочисленном гардеробе, ни как не решаясь, что надеть. Что подойдёт к такому значимому событию, я понятия не имел. К счастью, вовремя подоспел Тилль. Он разбирал что-то по работе и тоже ещё не успел переодеться. – Забыл предупредить, для вечеринок Петера нужна особая одежда, – он ловко бросил комплект на пуфик и захлопнул дверь в гардеробную. – Только не говорил мне, что... – я уже представил всевозможные одеяния разной степени извращённости, но Тилль поспешил меня успокоить. – Нет-нет, ничего сверхъестественного, не думай, – сказал он, поднимая с пуфика чёрный шёлковый костюм и красную рубашку, оценивающе их рассматривая. – Просто стоит выглядеть хотя бы самую малость вычурно, иначе будешь белой вороной. А мы же не хотим лишнего внимания? – Малость вычурно, – я указал на костюм в его руках, – это так? – Да, думаю, не перебор, – Тилль протянул мне одежду, и я провёл по шёлку пиджака кончиками пальцев, заворожённо разглядывая блестящую ткань. Красиво. Чёрный пиджак, красная рубашка. Как я люблю, и не так уж экстравагантно. Просто довольно броско. Тилль заметил мою реакцию и довольно улыбнулся. – Нравится? – Ага, – я тоже улыбался, оглядывая предмет гардероба с разных сторон. – Ну хватит любоваться, давай переодевайся уже, – посмеялся Тилль и отошёл к шкафу. Не то чтобы я стеснялся перед Тиллем после того, что было, просто как-то стушевался, осознав, что он сейчас тоже разденется, чего прежде вообще при мне не делал. Я просто уставился ему в спину и, сжав в руках пиджак, пристально на него смотрел, пока он не обернулся, одарив меня вопросительным взглядом. – Что застыл? – спросил он, расстёгивая рубашку. – А-а, – протянул я, пытаясь отвлечься и сказать что-нибудь хотя бы для виду, – знаешь, то, что ты принёс вообще-то выглядит довольно скромно. – А ты хотел костюм из латекса? – шутливо поинтересовался Тилль. – Нет, конечно. – Ну, для твоего образа есть ещё одна деталь, которую я тебе не показал, – Тилль окончательно освободился от рубашки, и мне открылся его массивный подтянутый торс. – Подумал, что ты всё равно откажешься её надевать. Я с трудом перевёл взгляд обратно на его лицо. – Может, и не откажусь, показывай. – Только не начинай снова старую песню, ладно? Это просто аксессуар, – Тилль открыл шкаф и достал с верхней полки небольшую коробочку. Когда он открыл крышку, я подошёл ближе, заглядывая внутрь. Там лежал чёрный чокер с небольшими шипами. Я не знал, как реагировать. С одной стороны мне нравились подобные вещи, и я бы не отказался его примерить. Но другой – это ведь по сути был ошейник. Я представил, как буду выглядеть с ним на шее рядом с Тиллем. Как его маленькая собачка. Петер, наверняка, снова назовёт меня шлюхой Тилля, но сейчас мысль об этом меня только заводила. Во мне теперь боролись два желания: желание быть независимым и желание подчиняться. Последнее я открыл для себя совсем недавно, прежде желая только освободиться от всеобщего гнёта. – Так, – начал Тилль, не получив от меня никакого ответа, – думаю, он возвращается в шкаф. – Нет, погоди, дай померить, – я схватил его за руку, в которой была коробка. Тилль удивлённо округлил глаза, но чокер всё же отдал. Я рванул зеркалу. Застегнуть своеобразное украшение не получалось, металлический крючок никак не попадал к крошечную петлю. Пока я усердно пыхтел над застёжкой, Тилль тихо подошёл ко мне сзади. Я заметил его, только когда он опустил свои руки мне на плечи, от неожиданности меня резко дёрнуло. – Помочь? – полушёпотом спросил он, нагнувшись к моему уху и хитро улыбнувшись. – Помоги, – смутившись, еле слышно ответил я. Застегнуть чокер, казалось бы, было секундным делом, но Тилль делал это мучительно долго, как бы ненарочно касаясь моей шеи, отчего я всё сильнее вспыхивал. Когда он наконец закончил, я посмотрел на себя в зеркало, и меня снова окатило волной возбуждения. Всё действительно выглядело именно так, как я представлял это у себя в голове: Тилль величественно возвышался за моей спиной, с одобрением рассматривая моё отражение, словно действительно был хозяином, оценивающим обновку для питомца. Никогда бы не подумал, что такие бредовые идеи могут настолько сильно возбуждать. Я понимал, что нужно отвлечься, иначе у меня точно встанет, а нам уже скоро выезжать на праздник. Тилль ещё раз провёл рукой по моему плечу и, как-то разочаровано вздохнув, пошёл одеваться. Я решил больше не разглядывать своё отражение во избежание стояка и начал менять одежду.

***

Клуб, в который мы прибыли, меня, мягко говоря, впечатлил. Я ожидал увидеть душное тёмное помещение с орущей музыкой – такими мне представлялись клубы. Но это место никак не соответствовало укоренившемуся в моей голове образу. Здесь было просторно и прохладно, несмотря на обилие гостей, к моему удивлению, говорящих вполголоса или вовсе шёпотом; освещение было неполноценным, но вполне сносным, и осуществлялось точечными светильниками, которыми был усеян весь потолок; музыка не орала, здесь вообще не играл плешивый клубняк, что меня поразило больше всего. В конце зала располагалась сцена, на которой находились две девушки в белых платьях в пол и с ангельскими крыльями за спинами. Одна сидела за фортепиано, наигрывая печальный мотив, а вторая стояла посередине сцены и, бережно обхватив микрофон, пела что-то про небеса. "Wir haben Angst und sind allein"* – эти слова, пропетые ею выше предыдущих, врезались в моё сознание, почему-то нагнав на меня тоску по родителям и Паулю. Моё сознание, видимо, уже причислило Хирше к числу умерших, и мне представилось, как он вместе с папой и мамой смотрит на меня с облаков. Тилль предложил мне сесть у стойки бара, на что я неохотно согласился, выныривая из своих печальных дум. Атмосфера здесь царила какая-то слишком спокойная для праздника, даже чувствовалась какая-то скорбь, может, из-за того что праздновали день рождения покойника. Тут объявился Тэгтгрен. Он был весь в белом, прямо как те девушки. Свои длинные патлы он собрал в хвост, и в принципе выглядел гораздо менее вульгарно, чем в прошлый раз. – О, Тилль, добро пожаловать! – он расплылся в улыбке и обнял Тилля. – Ты с Ришей, замечательно. Как он меня назвал? Риша? Меня так даже мать родная не звала, какой же он мастер на фамильярности. А вообще удивительно, что он запомнил моё имя. – Поздравляю, Петер, – Тилль похлопал друга по плечу. – Два виски, – обратился Тэгтгрен в бармену. Но тут он посмотрел на меня и переспросил. – Или три? – И одно шампанское, – улыбнулся Тилль парню за стойкой. Тот вежливо кивнул, расставил бокалы на стойке и стал разливать заказанные напитки. – Ну, как дела, Рихард? Как жизнь? – внезапно спросил меня Петер. Он смотрел на меня абсолютно прямо, не пряча взгляда, как будто мы были обычными знакомыми. Меня это немного напугало, и я растерялся, что-то промямлив себе под нос. Я знал, что пора прекращать вести себя как запуганный зверёк в присутствии Тэгтгрена, но ничего не мог с собой поделать. – Что ты сказал? – переспросил он, сощурившись и пододвинувшись ближе, подставляя ухо. – У него всё отлично, – пробасил Тилль в подставленное ухо, отчего Петер дёрнулся и сначала злобно на него посмотрел, но потом оба заржали. – Чего ты так громко, я же старый уже, – смеялся Петер. – Не ровен час на мои похороны приглашение получишь. – Да ладно, ты меня ещё переживёшь, – Тилль глотнул виски и блаженно улыбнулся. Всё шло гладко, чувство непринуждённости и какого-то дружеского тепла, исходящее от двух мужчин, передалось и мне, и я стал понемногу забывать о своих тревогах и о словах Пауля. Я ещё раз осмотрел зал, разглядывая гостей и девушек на сцене. Последние уже закончили выступление, и публика зааплодировала. Вдруг я заметил приближающегося к нам мужчину, показавшегося мне смутно знакомым. Он был бородатый и практически лысый, наверное, ровесник Петера. В его лице не было ничего необычного, но что-то в нём меня настораживало. От его взгляда становилось неуютно. – Петер, – сразу начал незнакомец, пропуская приветствие, когда поравнялся с Тэгтгреном, – нужно отойти, срочно, – его голос я тоже уже где-то слышал. – О, Ян, ты вовремя, – просиял Петер, полностью проигнорировав сказанное мужчиной. – Присоединяйся. Это Тилль, мой давний друг. А это его сын, Рихард, – он любезно указывал на каждого из нас, а Ян начинал терять терпение. – Петер, давай я попозже познакомлюсь с Тиллем и Рих... – тут он резко замолчал, а спустя какое-то время медленно поднял на меня ошеломлённый взгляд. В его глазах читался настоящий ужас. – Ян? – повернулся к нему ничего не понимающий Петер. Тилль тоже нахмурился. – Чёрт, не могу поверить, – прошептал Ян, закрывая рот рукой. – О чём он? – обратился к Петеру Тилль. – Да хер его знает, – скривился в подобии ухмылки Тэгтгрен. – Накатим! – он поднял бокал, однако его никто не поддержал. Петера это, видимо, не огорчило, и он выпил всё залпом. Повисла неловкая пауза. Ян всё так же смотрел то на меня, то куда-то в пустоту. Тилль молчал. Тут Петер не выдержал накалившегося напряжения и вскочил как ошпаренный, с яростью сметая бокал со стойки. Тот чуть не задел Тилля и со звоном упал на пол, разбиваясь на тысячи мелких осколков, разлетевшихся в разные стороны. Вот они уже неподвижно замерли на своих местах, но звон в моих ушах не прекращался, превращаясь в затяжной гул. Я понял, что возвращаюсь на место катастрофы, в голове с космической скоростью стали пролетать обрывки прошлого: рыбалка, обед, машина, тот проклятый водитель на Мерседесе... О Боже. Это был он. Меня как парализовало, и я уставился на Яна. Яна Нойманна. Я всё вспомнил. Этот ублюдок – убийца моих родителей, въехавший в нас в тот день и чудом оставшийся в живых. Какого чёрта он сейчас здесь, а не в тюрьме? – Подонки, ну что вы заткнулись? Решили испортить мне праздник? – орал Петер, но его гнев сейчас казался мне смешным, по сравнению с теми чувствами, что закипали внутри. – Петер, успокойся, – попытался его утихомирить Тилль. – Что за хуйня, Ян? – обратился разъярённый Тэгтгрен к мужчине. – Мне нужно отойти, – бросил я Тиллю, чувствуя, что сейчас просто заору во всю глотку от накатившей боли и переполняющих чувств. – Погоди, ты куда? – он попробовал меня остановить, но не успел. Я со всех ног удирал подальше от стойки, расталкивая возмущающихся гостей. Какая-то дама по моей неосторожности облилась выпивкой, кто-то гневно ругался мне вслед. Наконец я достиг двери и вырвался на спасительный свежий воздух. Пробежав ещё немного вверх по улице, я остановился, согнувшись в три погибели и пытаясь отдышаться. Ублюдок, ублюдок, ублюдок. Из глаз полились слёзы. Я прижался к стене какого-то дома, царапая шершавый кирпич ногтями. Хотелось разодрать его к чертям на мелкие кусочки. Как же так? Почему? Почему единственный виновник смерти моих родителей сейчас живёт припеваючи, отмечая всякие нелепые праздники со сраными подпольными мажорами? Почему умер не он, а мои невинные папа и мама? Я сполз по стене и, больше не сдерживаясь, истошно завопил. Мой голос пронёсся эхом по полупустынной улице. Немногочисленные прохожие недолго пошептались, и вскоре всё замолкло. Снова тишина. Я слышал только свои частые всхлипы, биение собственного сердца и шум проезжающих мимо машин. Мне страшно, и я так одинок...*