Рукописная тетрадь

2

      Солнце щедро поливало золотом реку, и та сверкала, слепила глаза, играла рябью. Накинув на плечи старую отцовскую рубаху, Мара сидела на коряге и смотрела, как над осокой с трубным гудением летает овод. За спиной дышал тишиной лес, и Маша дышала вместе с ним. Впитывала каплю за каплей, глоток за глотком, заполняя свою пустоту.       Вчера ночью сознание, не выдержав свалившегося ада, отключилось. Спустя лишь четыре часа Мария пришла в себя от удара электрошокером, который сама поставила на таймер. Открыв глаза и поняв, что ещё жива, она переползла с пола на диван и тут же снова заснула. Проснулась только под вечер. Пролежав ещё полчаса, безучастно глядя в потолок, она силком заставила себя встать, пойти в ванную, залезть под душ, потом также через силу впихивала в себя еду.       Мара по-прежнему ничего не чувствовала.       Мир принял её, и пустота, навечно поселившаяся в ней пустота, втянула щупальца, сжалась до размеров горошины. Но сжавшись, она уничтожила все эмоции, все желания, стремления. Ничто не колыхало, не будоражило стоячую воду мыслей. Ночью Марии ещё хватало инерции, чтобы идти, двигаться. Но инерция потухла, погасло и движение.       Глядя, как медленно ползут по стене тени, Мара понимала: нужно что-то делать. Нужно вставать, идти, трясти себя за шкирку. Нужно вернуть движение стоячей воде, иначе та загниёт и превратится в болото. И если не получается вернуть, то нужно научиться чувствовать заново. Бросать себя сразу в море людских отношений Маша посчитала неразумным. Её в таком состоянии могли просто не понять. Значит оставался лишь один способ — вспоминать.       Собрав в кулак всё, что осталось от воли, Мара отыскала спальный мешок, палатку, закинула в рюкзак самое необходимое, стёрла пыль с велосипеда и, несмотря на позднее время, отправилась в путь.       Сначала она прокатилась по памятным улочкам, прошлась по дворам, в которых бегала дошколёнком. Хотя ту пору она помнила смутно, её оттеняло подростковое детство, когда Маша, переехав с родителями в другой город, на летних каникулах приезжала сюда погостить к бабушке. Отыскав любимые качели, Мария долго сидела на них, давно некрашеных и скрипучих. Она качалась, а где-то глубоко внутри её души просыпалось незнакомо-знакомое ощущение. Так бывает, когда возвращаешься в родные места из очень долгой поездки и всё вокруг кажется другим, необычным. И по-новому смотришь на всё.       Воспоминания не оживали призраками, не обступали Мару со всех сторон, не щемили сердце. Они скорее напоминали россыпь разноцветных камней — можно подобрать и рассмотреть, а можно пройти мимо.       Вот песочница, а за ней раскидистые кусты сирени. С этих кустов Мария таким же поздним вечером когда-то втихушку обрезала цветущие ветки, чтобы порадовать бабушку на следующее утро букетом. За кустами — протоптанная дорожка, на которой однажды, торопясь навстречу родителям, Мара упала с велосипеда и только чудом не налетела на острый металлический штырь, торчащий из земли. Потом, умазанная зелёнкой, она сидела под боком у мамы и слушала её рассказы, а папа после этого случая стал шутливо называть дочь «торопыгой». Штырь, кстати, местные ребята тем же вечером выкопали, а то ведь чудеса-то не со всеми приключаются. Эти ребята — и мальчишки, и девчонки — были Машиными друзьями. Пусть и такими — всего лишь на лето. На новом месте дружбы не сложилось ни с кем. Во дворе жили сплошь одноклассники и их друзья-знакомые, против которых Мара вела молчаливую, оборонительную войну за право быть собой. За право носить растянутые свитера и старые джинсы, за право слушать Цоя и Хелавису, за право держаться в стороне от «королев» с их свитами. Её перестали травить в восьмом классе, когда она, устав терпеть, взорвалась и развязала драку прямо на уроке. С того момента её называли «бешеной», «чокнутой» и обходили стороной. А Маре только это и было нужно.       Она вспоминала, но сердце молчало, не отзывалось, будто не с Машей всё это когда-то происходило, а с другим, далёким человеком. И чтобы растормошить, заставить работать ленивую мышцу хотя бы механически, Мария вскочила на велосипед и покатила.       Ветер надувал парусом рубашку, трепал волосы, под колёсами шуршал асфальт. Мара, следя за дорогой лишь частью сознания, продолжала собирать в ладони цветные камешки воспоминаний. Попадались разные.       Один — ярко-жёлтый, нагретый солнцем давно прошедшего дня Ивана Купалы, когда Мара с ведром на изготовку в компании девчонок поджидала группу пацанов. Другой — тепло-зелёный с золотистыми огоньками Нового года, в котором заботливые руки несли её, полусонную, укладывали в кровать, накрывали одеялом, гладили по голове. Третий — прозрачный, как стекло, наполненный ясной синью и философскими разговорами с отцом о будущем, о смысле человеческой жизни, о Вселенной. Четвёртый — пепельно-серый с пятнами алого: горячий и солёный, как и её слёзы, которые она прятала, запираясь в ванной. Пятый — шершавый кусок мокрого асфальта. Именно такой она видела, стоя на подоконнике распахнутого окна и представляя своё распластанное, сломанное тело. Шестой — белый с чёрными прожилками, как голые деревья на фоне зимнего неба в день похорон бабушки.       Много было камешков: ярких и тусклых, тёплых и холодных — разных. Собирая их в горсть, Мария наконец добралась до места. Чуть не пропустила, но всё же узнала.       Шесть лет назад, переехав в этот город, чтобы учиться в университете, Мара влилась в компанию ролевиков. Хорошие, надёжные ребята дали ей много. Например, два дня вольной жизни у реки с палатками, кострами, песнями, ночными купаниями и тихими разговорами.       Разбив свой маленький лагерь и разведя костерок почти у самой воды, Мара всю ночь просидела в тишине, изредка кидая в речную темноту камни. Кидая цветные камешки в стоячую воду души. Вслушивалась, всматривалась, проникала в себя. И под утро, засыпая в палатке, Маша улыбалась, по-настоящему улыбалась.       Сидя сейчас на коряге и щурясь на сверкающую бликами реку, Мария чувствовала, что воды её внутреннего мира подрагивают. Едва-едва, почти незаметно, но даже это лёгкое движение само толкало мысли, ускоряло их, и уже не нужно было заставлять себя думать. А подумать было над чем.       Впервые за четыре года работы взломщиком и исполнителем «особо сложных поручений» её выследили. И выследили не маги, библиотеки и сокровищницы которых она постоянно грабила, а кто-то другой. «Кто» — оставалось загадкой. А вот «как» — вырисовывалось вполне чётко. И первым слабым звеном в этой цепи стала сама Мария. Расхрабрилась, посчитала себя умнее прочих, решила поставить деятельность на поток, сделала себе имя, обзавелась посредником, чтобы заказчики её находили. Вот и нашли.       И чуть было не взяли.       Ценой нечеловеческих усилий Маре удалось вырваться из силовых тисков, открыть Дверь и проскользнуть в Межмирье. Но, к сожалению, один из охотников мёртвой хваткой вцепился в Марию, и она, сама не желая того, протащила его за собой. Чтобы уйти от преследования, Маре пришлось пожертвовать своей защитой — маской Чархейла, что так безупречно скрывала её истинный облик, заменяя ложным, и в то же время так неохотно сливалась с пустотой. Дальше память выдавала лишь отрывки, и Мария никак не могла вспомнить, сколько Миров она прошла насквозь. Она просто бежала, открывая одну Дверь за другой, стирая следы. Стирая себя.       Пройти коридором Дверей — она думала, это невозможно, это выдумки. Но оказалась — правда. Правдой оказались и адские «объятия Мира». И теперь Мара радовалась, что успела нажать на шокер, запуская таймер. Радовалась тому, что этот электрошокер у неё вообще был. Не все сплетни об открывающих — пустая мистификация. Не зря запал ей в душу рассказик об одном открывающем, который, пройдя коридором, свалился в агонии посреди дороги, потом пролежал без сознания несколько часов, а под конец вовсе исчез. Растворился. Поначалу Маша не поверила этой истории совсем, но позже, на собственной шкуре узнав, как затягивает пустота, Мара решила больше не рисковать. Несколько секунд боли — это ничтожно мизерная цена за жизнь. К тому же и доработал таймер только сегодня. До этого дня все «объятия» длились не более двух минут и были в пределах терпимого — сознание Мара теряла впервые. И также впервые Дверь из Межмирья привела её прямо к дому.       Двери — эти странные дыры в Мирах — двигались каким-то непостижимым, хаотичным образом, и если с утра одна из них вывела тебя в центр города, то завтра она же могла находиться за тысячи световых лет в другой Галактике. Но на Машино счастье, этих дыр было много и хотя бы несколько всегда приводили её на Землю. Мара считала большой удачей, если оказывалась в пределах тысячи километров от дома. Случаи, когда расстояние измерялось сотней километров, пересчитывались по пальцам. А чтобы Дверь вела прямо к дому — никогда.       Чудо ли, случайность или закономерность — Мария не знала. Всё, что случилось, она принимала как данность. Если с ней это произошло, значит, так бывает. И точка. Гадать и рассуждать впустую не имело смысла. По крайней мере, сейчас. Важно то, что она жива и всё ещё может чувствовать. Пусть слабо, вяло, блёкло, но может. И значит, нужно продолжать двигаться, трясти саму себя, вспоминать, ощущать, а всё остальное потом. Мара уже начала подумывать, чтобы отправиться обратно в город, как услышала шум приближающихся машин.       Большая компания приехала на пикник и начала хозяйничать на берегу: парни устанавливали мангал для шашлыков, девушки расстилали покрывала и готовили закуски. И всё вроде бы нормально, если бы не музыка, орущая из динамиков одной машины.       Маша никогда не могла понять, зачем, выезжая на природу, в обитель лесной тишины и покоя, люди включают приёмники. Она не поняла этого и сейчас. А через какое-то время Мара поймала себя на мысли, что испытывает старое, знакомое чувство — раздражение. Ничего, конечно, хорошего, но Маша радовалась. Радовалась тому, что ощущает его. Этот маленький шарик колючих разрядов, который нормальные люди стараются задавить, для неё являлся ценностью. Бережно лелея это весьма неприятное чувство, Мара в считаные минуты свернула лагерь, навьючила узлы на велосипед и вышла из-за кустов на поляну, где расположилась весёлая компания.       Мария стояла, смотрела на их суету, на шумные плескания в воде, на позёрство друг перед другом и ощущала, как ёжик раздражения превращается во что-то другое.       Это новое чувство уже не кололо, а расправляло где-то в лёгких мокрые щупальца, даря букет ощущений. Злость, зависть, презрение — вот что расцветало в душе Мары. Эти ребята провинились лишь в том, что напомнили ей одноклассников своей праздностью, чрезмерностью и показушностью. И, по-хорошему, спрятать бы мерзкого спрута, загнать на глубину, запереть в клетке, но Мара не желала. Она, напротив, с каким-то упоением смаковала эти чувства. Они были её чувствами. Родными. Пусть неприятными, стыдными, но всё равно её. Она не останавливала их, а давала волю.       Мара, ещё раз оглядев весёлую компанию, повернулась к машинам, и улыбка растянула губы, а рука сама поползла за складным ножом, с которым Маша почти никогда не расставалась. Никакие иномирские штучки не смогли заменить этот чудо-инструмент, который соединял в себе всё, начиная от обычного лезвия и штопора, заканчивая пассатижами и миниатюрной пилой.       Выдвинув шило, Мария не спеша подошла к орущей машине и практически с любовью прочертила первую царапину. Вскоре на багажнике красовалась крупными буквами надпись: «Мудаки». Спрятав нож обратно в карман, Мара полюбовалась работой, потом полюбовалась собой — растрёпанной, с измазанной в саже щекой, с расширенными нереально-аквамариновыми глазами, — поняла, что работа мастера стоит, села на велосипед и поехала.       Чувство, что забродившим вином плескалось в душе, Мария не могла описать, не находила слов. Оно не было ни радостным злорадством, ни мстительным удовольствием. Детством веяло от него, шкодным, пакостным детством, когда ещё неокрепшая совесть не давит стыдом, не ограничивает рамками, а нормы морали и нравственности так и вовсе незнакомы.       Детство… Именно с него всё начинается — со смешного, радужного, эгоистичного детства, в котором каждый шаг — это открытие, проба мира на прочность. Перебежать дорогу, погладить уличного кота, прыгнуть с гаража в снег, лизнуть зимой металлическую горку, полночи просидеть за книжкой, полезть на дерево за шишками — всё это маленькие открытия. И пусть они давно остались в прошлом, но эмоции, что родились тогда, живы до сих пор. Мара отлично помнила, какое любопытство сжигало её, когда она лизала горку, и мысли после того, как прилипла: «Как же я её домой понесу?» А когда бешеной белкой полезла на кедр, думала ли она, как будет спускаться? Конечно же, нет. Она думала только о шишках. Там, именно там закалялась эта наивная, но непобедимая ничем внутренняя сила — уверенность в себе, которая потом так часто выручала. Всякий раз бросала Мару в путь, поднимала с колен после падения, заставляла сжимать кулаки и бороться, даже если было очень плохо. Она — уверенность — сейчас расправляла плечи Марии, и та мчала, крутила педали, ловила лицом ветер, двигалась дальше.       Так и добралась до развилки. Асфальтовая лента трассы продолжала бежать вперёд, а засыпанная гравием, укатанная дорога плавно сворачивала влево и терялась в густом лесу. Разглядев среди елей и сосен кедры, Мара улыбнулась и свернула туда. От аромата хвои кружилась голова, а сердце наполнялось теплом. Столько хороших и светлых воспоминаний связывало её с этим запахом, и Маша шла за ним. Шла, не задумываясь, как будет возвращаться из леса. В конце концов, если есть дорога, то она куда-нибудь да приведёт. Главное — идти. Впрочем, далеко уйти не получилось.       Примерно через три сотни метров путь преградил лесоповал. Доехав до первого поваленного дерева, Мара остановилась и медленно огляделась. Картина выглядела странной.       Тут и там, по обе стороны дороги попадались накренённые стволы крепких многолеток, некоторые из них вместе с пушистым, зелёным молодняком сломанными спичками устилали землю. По-прежнему тянулись к небу упрямыми мачтами только редкие сосны — потрёпанные, с обломанными ветками, но не согнутые. Судя по всему, недавно здесь прошёл ураган, но Маша впервые видела столь чёткие границы между нетронутым лесом, что тихо шуршал за спиной, и разорённым.       Любопытство влекло за собой, и, перетащив велосипед через преграду, Мария пошла дальше. Вскоре она заметила на дороге девушку. Та сидела на корточках возле поваленного дерева и гладила его как живое существо, потом резко встала и, ухватившись за ствол, потянула его к обочине. Но несмотря на то, что девушка была высокой, спортивной и силой явно необиженной, задача оказалась не по ней — дерево продвинулось лишь на чуть-чуть. Незнакомка шумно выдохнула, набрала в грудь побольше воздуха и снова рванула дерево на себя.       Мара не знала, что здесь произошло, не знала эту девушку, не знала, зачем та в одиночку тягает деревья, но её настойчивость и упорство воскрешали в душе уважение. Оно шаром тёплого воздуха раздувало лёгкие, согревало, и неожиданный порыв, что стукнулся в сердце, заставил Марию ускорить шаг. Когда между ней и девушкой оставалось метров десять, Мара громко спросила:       — Помощь нужна?       Девушка подняла голову, откинула с лица чёрную волну волос и распахнула карие глаза с золотыми искорками удивления.       — Не откажусь, — ответила она, и Мара, положив велосипед, подошла к дереву, растёрла руки и взялась за ствол.       Несмотря на то, что она уступала незнакомке в росте, в массе, да и в рельефности мышц, Мара отлично умела грамотно распределять силы и терпеть нагрузки. Поэтому сейчас, незаметно взяв ведущую роль на себя, она не давала импульсивной девушке спалить все силы, вложив их в один мощный рывок, а потом опустить руки. От напряжения ломило всё тело, но Мара не позволяла себе останавливаться, постепенно, шаг за шагом продвигаясь дальше. И когда пушистая макушка соскользнула с дороги на обочину, только тогда девушки опустили тяжеленный ствол и уселись на него с шумным выдохом.       Усталость вязкой волной растекалась по всем членам, и Маша с удовольствием потянула мышцы, смакуя эти ощущения. Физические нагрузки всегда очень хорошо давали почувствовать себя здесь и сейчас, возвращая витающую в облаках голову на место.       — Спасибо, — услышала Маша благодарный шёпот и увидела протянутую бутылку с водой. — Алька, — представилась девушка и уточнила: — Александра. Можно Алекс. Сашкой и Шуркой не называть, — скривившись, закончила она.       — Мара, — приняла та бутылку, сделала несколько глотков и в тон Але добавила: — Мария. Можно Маша. Марусей и Масяней не называть.       — А Махой можно?       — Если объяснишь, что здесь произошло, то да.       — А чёрт его знает, — пожала плечами Аля и отвела взгляд. — На ураган похоже. Странный только какой-то. Мы с сестрой на речку пошли с утра и увидели этот кошмар, решили, что речка подождёт, а дорогу нужно очистить.       — Вручную? — подняла брови Мара. — А в дорожные службы позвонить? Их много, и у них техника.       — Да сообщили мы им, только они, как видишь, не торопятся. А техника есть и у нас.       Маша не успела пошутить по поводу увиденной «техники», как у Альки просигналила рация.       — Аль, подгони машину ближе, — услышала Мара голос из динамиков. — Кабель уже не дотягивается.       — А сама? — спросила Алька.       — Сашка… — шёпот звучал весьма угрожающе.       — Всё-всё, не ворчи. Иду.       Спрятав рацию обратно в карман, Аля нехотя встала и обернулась.       — Сеструндер зовёт. Пойдёшь технику смотреть? Только сильно про неё не распространяйся потом. Это, конечно, не военная разработка, но Влада огласки не любит.       Заинтригованная Мара, разумеется, кивнула. Взыгравшее любопытство не давало ей покоя, и, едва поспевая со своим нагруженным великом за размашисто шагающей Алькой, Маша всё гадала: что это может быть за техника? И вот, свернув на очередном повороте, Мара увидела автомобиль.       С первого взгляда автомобиль как автомобиль: старенький, но хорошо сохранившийся внедорожник, только вот никаких опознавательных знаков, говорящих о марке, на нём не было. Определить же марку самостоятельно Мара, как ни старалась, не могла. Хотя в своё время отец хорошо натаскал её ориентироваться по дизайну кузова, она довольно неплохо угадывала, по крайней мере, в страну производителя всегда попадала. А тут — полное замешательство. Но после Алькиных объяснений всё встало на свои места.       — Это электромобиль. Мы его называем дедомобиль. Конструировал и собирал сам. Влада позже занималась модернизацией… Упс! — вырвалось у Али, как только она села на водительское место.       — Что такое?       — Кажется, ничего хорошего, — произнесла Аля, хмурясь на панель управления, и схватилась за рацию. — Владка, топай к машине.       — Ты издеваешься? — раздался сердитый голос. — Совсем, что ли, без рук?       — Тут индикатор зарядки мигает.       — Иду.       Слушая разговор, Мара разглядывала кабель, который тянулся вдоль дороги и скрывался за поворотом, соединяя электрическую машину с загадочной техникой. А когда наконец Маша её увидела, то не поверила своим глазам: из-за деревьев, тускло поблёскивая на солнце металлом, вышел человек в экзоскелете. Аккуратные пластины ладно обхватывали креплениями фигуру, обтянутую белым комбинезоном. Фигуру, которая принадлежала сосредоточенному Алькиному клону.       Нет, конечно же, это был не клон, а Алина сестра, при этом полный близнец. Просто внезапное столкновение с электромобилем и экзоскелетом само собой наталкивало на такие научно-фантастические мысли. Если честно, то Мария думала, что разучилась удивляться уже давно, но ошиблась. Поэтому сейчас, с восхищением глядя на чудо-человека, который, судя по всему, сконструировал эту технику будущего, Мара испытывала невообразимый кайф от гаммы эмоций, расцветающих у неё в душе.       — Здравствуйте, — поздоровалась Влада, подойдя ближе, и смерила Машу проницательным взглядом.       — Привет, — улыбнулась та.       — Это Маха, — представила её Алька. — То есть Мара, Мария. Она мне мелкие деревья помогала таскать. — И, повернувшись уже к Маше, закончила: — Этот человек в консервной банке и есть моя сестра Влада, Владислава.       Молча кивнув, Влада глянула через стекло на панель и, чертыхнувшись, принялась расстёгивать крепёж на руках.       — Как? — бормотала она. — Ведь он же всю ночь на зарядке стоял. Или не он? Фак! — снова выругалась девушка. — Алька, отключай машину.       — Но…       — Отключай, сказала.       Пока Аля возилась с электромобилем, Влада стояла с каменным лицом, глядя куда-то поверх деревьев.       — Идиотка, — наконец прошептала она. — Феерическая.       — Так в чём дело-то? — вылезла Аля из салона. — Почему он не зарядился?       — Потому что ночью на зарядке стояла тележка, а дедомобиль я подключила только перед тем, как на речку пойти. Логично, что он не зарядился.       — Эм-м… — растерянно протянула Аля. — До дома доехать успеем?       Влада покачала головой.       — Тогда, может, доедем докуда успеем, а там дотолкаем?       Влада смерила сестру красноречивым взглядом.       — В нём весу две тонны.       — Блин! — воскликнула Алька, до которой начало доходить, что они попали. — Ты куда вообще смотрела? Почему не обратила внимание на процент зарядки? Почему ты вообще забыла, что не он ночью заряжался?       Но вся Алькина запальчивость в одно мгновение разбилась о стену Владовой злости. Эта злость была не просто холодной, не просто тяжёлой — она была каменной. Сталкиваться с ней напрямую Мара не рискнула бы.       — Прости, — отступила Аля. — Это я балбесина.       — Да, — безжалостно кивнул камень, — ты балбесина. Но я не лучше.       Сёстры явно чего-то не договаривали. Вернее, говорили о том, что знают только они. Маленький мирок со своими тайнами и загадками, закрытый и очень притягательный. Мария смотрела на таких похожих и таких разных сестёр, буквально кожей ощущая пробегающие между ними волны, и понимала, что ей хотелось бы найти дверь в этот мир. Найти и постучать в надежде, что ей откроют.       — Ладно, — прервала молчание Алька. — Обе мы хороши. Делать-то теперь что?       — Ну… — протянула Влада, расстёгивая крепежи на груди и животе. — Есть два варианта. Первый: вызвать эвакуатор.       — Ага, и он приедет так же, как и дорожники, то есть чёрт знает когда.       — Поэтому есть второй вариант. Кто-нибудь типа меня топает сейчас домой, берёт тележку, приезжает сюда и подключает тележку к мобилю.       — До дома пешкодрапом? — переспросила Аля. — Это же два часа как минимум. Даже если очень быстрым драпом.       — Есть другие предложения?       — Девчат, — позвала Мара, привлекая их внимание. — Влада, а если на велике? Быстрее же получится.       Алька расплылась в счастливой улыбке, а Влада посмотрела на Марию со смесью удивления и заинтересованности.       — Да, — чуть помедлив, кивнула она. — На велике за сорок-пятьдесят минут можно управиться. Но как же ты?       — Я никуда не тороплюсь, — махнула Маша рукой и начала снимать поклажу. — Могу тут хоть до завтра торчать. У меня, если что, и палатка с собой есть, а ещё спальник и немного еды.       Алька прыснула в кулак, а Влада наконец улыбнулась. Улыбка у неё была хорошая, мягкая.       — Надеюсь, палатка не пригодится, — сказала Влада и, выбравшись из экзоскелета, начала снимать комбинезон. — Алька, пока я гоняю туда-сюда, ты залезай в костюм и расчисти хотя бы основную дорогу, чтобы потом на это время не тратить. Там работы минуты на три, зарядки должно хватить.       — Э-э… — протянула Алька, сразу перестав смеяться. — Ты предлагаешь мне надеть эту жестянку?       — Да, тебе.       — Я в неё не полезу, — отступила на шаг Алька.       — Полезешь.       — Не-а.       Сёстры упрямо уставились друг на друга. И опять между ними происходил какой-то молчаливый диалог, понятный только им. Мара набрала в лёгкие воздуха, как перед Дверью в Межмирье, и сделала шаг.       — Влада, если Аля так не хочет, может, мне попробовать? Можно?       Теперь на неё с удивлённым интересом смотрели обе сестры.       — Уверена? — спросила Влада.       — Голыми руками я деревья уже тягала, а вот в экзоскелете ещё ни разу, — улыбнулась Маша.       Сёстры переглянулись.       — Что ж, — наконец кивнула Влада. — Хорошо. Комбинезон тебе не нужен, руки-ноги и так прикрыты, так что полезай — упаковывать буду.       С замирающим от восторга сердцем, Мара сунула ноги в ботинки, а руки в перчатки. Влада, ловко регулируя и подстраивая костюм под рост и фигуру Марии, быстро давала инструкции:       — Электроника чуткая, датчики давления откалиброваны хорошо, сама конструкция максимально облегчена, так что лишних усилий прилагать не нужно. Единственная большая проблема здесь — это источник питания, то есть его мобильность и компактность. Пока её решили только в фантастике, придумав мифическую «батарейку». В реальности же эта батарейка выглядит вот так, — Влада похлопала по капоту электромобиля.       Мара чувствовала себя закованной в латы и с трудом могла пошевелиться. Но когда Влада включила питание, всё изменилось. Один лёгкий импульс — и казавшаяся неподъёмной рука пошла вверх, совершенно без задержек выполняя сложное движение. А понимание того, что эта самая рука может без проблем поднять здоровенное дерево, кружило голову.       — Как ощущения? — спросила Влада.       — Супер!       Ничего другого Маша просто не могла сказать.       — Тогда время не теряйте. Я через час вернусь. Алька, пригони мобиль ближе к завалу — уж это ты точно можешь сделать.       Влада давала ещё какие-то указания, но Мара уже не слушала. Она шагала по дороге, постепенно набирала скорость и ощущала весомость каждого своего шага.