Рукописная тетрадь

4

      Всю ночь девушки просидели на веранде возле мангала, готовя шашлыки, потягивая холодное пиво и разговаривая. Пошли спать только в восемь утра, когда летнее солнце уже вовсю расцветило небо прозрачной лазурью, обещая хорошую погоду. Они спали бы до самого вечера, если бы Маре не позвонил Петя. Пришлось быстро включать мозг и изображать бодрость, а потом долго будить сестрёнок. До её дружеской встречи с Петечкой времени оставалось ещё прилично, а вот у сестёр всё было гораздо хуже.       В «Парисе» — самом элитном ресторане города — в шесть часов сестрёнок ждал их отец со своей молодой женой и её родителями. Собственно, из-за них спектакль с семейным ужином и затевался. Старики приехали из глубинки посмотреть на счастливое семейство, но никакого «счастливого семейства» не было: сёстры не общались с отцом уже пять лет и его новую жену не переносили на дух. Но вчера утром отец позвонил им и не терпящим возражений тоном велел явиться на званый ужин, нажимая на то, что старикам уже сказали, что сёстры придут, и их ждут.       Рассказывая об этом ночью у мангала, Алька очень долго бушевала, возмущалась и посылала своего папочку вместе с его жёнушкой в далёкие дали. Влада пыталась урезонить сестру философским: «Забей!» и «Один вечер — и всё». В конце концов, Маре удалось отвлечь Альку медитацией, после чего та перестала шуметь, а Влада, кажется, ещё больше зауважала Машу.       И вот, с горем пополам разбудив сестёр, Мария стала свидетелем ещё одного спектакля. Аля, бегая по дому в поисках то платья, то туфель, то ещё чего-нибудь, каждый раз, наталкиваясь на сестру, принималась трясти её со словами: «Хватит сидеть! Вставай! Нужно собираться!!!» А невыспавшаяся и поэтому мрачная Влада сидела на диване и бурчала: «До ужина ещё три часа. Чтобы надеть джинсы и футболку, мне нужна минута». На этом месте Алька взрывалась потоком слов, суть которых сводилась к тому, что они должны выглядеть вызывающе красиво и вообще одинаково. На это Влада неизменно спрашивала: «Зачем?» На что Алька отвечала: «Затем!», но тут вспоминала, что забыла какую-нибудь вещь, и убегала искать. Всё повторялось.       Глядя на этот кавардак, Маша удивлялась, как сёстрам удаётся жить в одном доме и как он ещё не развалился. Но потом она поняла, что только флегматичная Влада могла спокойно вынести все Алькины закидоны и только гиперактивная Алька могла расшевелить неподъёмную Владу.       Понаблюдав за этой беготнёй где-то полчаса, Мара решила немного помочь Альке, и совместными усилиями они затащили Владу наверх в гардеробную.       О да, в доме имелась целая комната с огромным шкафом, напичканным всевозможной одеждой, обувью и всякими побрякушками. Когда Мара это всё увидела, у неё разбежались глаза и зачесались руки, после чего Владово сопротивление подавили окончательно. Мария принялась делать из сестрёнок классических близняшек, то есть полностью одинаковых. С тщательностью и упоением она перебирала ворох парной одежды, отметая одно за другим. Выбрав два изящных чёрных платья с блёстками, отличающихся друг от друга только формой декоративных пряжек, Мара начала подбирать туфли, бижутерию и прочие аксессуары. У неё самой никогда подобного не водилось. На скромную зарплату родителей сложно было покупать очень уж дорогие вещи, а когда она начала жить одна, то погрузилась в иномирскую суету, в которой чем незаметнее выглядишь — тем лучше. А здесь, в своём Мире, ей просто незачем было наряжаться, некуда. Джинсы, майка, отцовская рубаха в клетку — вот её любимая одежда. Ей всегда этого хватало, и, в общем-то, Маша понимала Владу. Но увидев этот тряпочно-бижутерный развал, Мара почувствовала азарт, и ей неожиданно захотелось сделать что-то красивое. И главное — она это умела. Марии не раз приходилось маскироваться под разными личинами, создавать образ, который обманул бы даже очень внимательного человека. Поэтому она и взяла всё в свои руки и, усадив рядышком на стулья смирившуюся Владу и восторженную Альку, принялась делать им макияж и причёски.       Работала неторопливо, хотя Алька постоянно ёрзала и говорила, что они опаздывают. Мария знала цену времени и знала, что спешка в этих делах лишь всё усложнит. А ещё она никогда не красила других. Закончив, Маша подвела сестёр к большому зеркалу полюбоваться. Ведь было чем.       И без того симпатичные девчонки превратились в очаровательных красоток-близняшек. Если забыть о различиях в позах и мимике, то сестёр можно было бы даже перепутать.       — Эх! — гордо воскликнула Мара, вклиниваясь между ними. — И почему я не парень?       Получив тычок от Альки и шутливый подзатыльник от Влады, Маша по-быстрому привела себя в порядок, и компания выехала из дома.       Ресторан, куда Мару пригласил Петя, находился от «Париса» недалеко, на соседней улице, до встречи оставался ещё час, так что Маша, не торопясь, проехала по тенистой аллейке. Рассудив, что с велосипедом в ресторан её не пустят, Мара расположилась в ближайшей кафешке на улице под тентом и, заказав первый попавшийся коктейль, стала ждать.       Но странно: с каждой минутой в ней всё больше нарастало напряжение.       Люди ходили туда-сюда, присаживались за соседние столики, ели, разговаривали; бегали официанты. Всё обычно, банально, но Маша чувствовала себя неуютно и неуверенно, ей хотелось забиться в дальний угол, спрятаться от случайных глаз, уйти домой и закрыться, а не сидеть у всех на виду.       Разваливаясь в кресле и небрежно болтая напитком, всеми силами борясь с этим дурацким ощущением, Мара пыталась понять, с чего оно вообще появилось. Откуда взялось? Когда она целые сутки общалась с сестрёнками, ничего такого не замечала. Да и до этого, когда сидела ночью у реки, — тоже. Но там не было людей. Чужих, незнакомых людей, что ходят мимо и бросают взгляды, под которыми почему-то чувствуешь себя раздетым, чувствуешь, что чего-то на тебе не хватает.       И тут Маша поняла — «чего».       Маска Чархейла! Маска, к которой Мара привыкла настолько, что уже не замечала её. Маска, ставшая второй кожей, позволяющая менять внешность до неузнаваемости, защищающая её магическая маска, которую она носила, не снимая, три года. И потеряла. С этой маской она становилась почти невидимкой, а сейчас… Сейчас её могут запросто найти охотники — по оставленной вещи, по ментальному следу, но самое страшное… Нет, она даже думать не хотела. От одной только мысли об этом ей становилось не по себе.       Оставалось надеяться на то, что о её Мире по-прежнему никто не знает. По какой-то причине он и правда не был известен в иномирье. Его будто бы вынесли из общей системы, и он потерялся на тысячи, а, может, и на миллиарды лет. Так с какой стати этому меняться сейчас? А она — маленькая песчинка в Затерянном Мире — будет сидеть тихо-тихо, сольётся с ним, затеряется, а затем…       Что же «затем», Маша не знала. Она даже не могла сказать, что с ней будет завтра. Она вообще не представляла, что ей теперь делать. Что делают обычные люди? Учатся, работают, заводят семью, детей. Подобные мысли казались странными для неё, необычными, не задумывалась она всерьёз о таком, всё говорила себе «потом». И вот «потом» неожиданно пришло и уже даже не на пороге стоит, а со всей очевидность тычется в нос и говорит: «Привет!»       «Ну что ж, — сказала себе Мария. — Отучиться я отучилась. Замуж выходить — не за кого. Остаётся работа. Ох ё!..»       Мария смутно представляла — а если начистоту, то не представляла совсем, — чем же ей в своём Мире заниматься. Нет, она получила образование, но оно совершенно не вязалось с тем, что она привыкла делать. Поразмыслив ещё немного, Мара поняла, что сходу это не решить. Нужно разобраться в себе, в ситуации, нужно во всём разобраться, проникнуться окружающим миром, вспомнить старые контакты, залезть, наконец, в интернет и понять, с чем его едят. У неё даже аккаунта ни в одной социальной сети не было. Ей предстояло вновь учиться быть человеком этого Мира, но с чего начать, она не знала. Да и не хотелось ей ничего начинать. Ей по-прежнему хотелось спрятаться от досужих глаз, забиться в норку, под бочок к маме.       Мама…       Тоска по родителям резанула с такой силой, что в глазах защипало. Маша едва поборола желание рвануть сейчас на вокзал за билетом на ближайший автобус.       «Завтра, — успокоила она себя. — Я сделаю это завтра. Им всё равно нужно сперва позвонить и предупредить. Мама расстроится, если не успеет испечь пирожков к моему приезду».       С этими мыслями Маша допила коктейль и, поставив пустой бокал, увидела Петю.       Длинноногий, кучерявый красавчик как раз подходил к дверям ресторана. Маре пришлось встать и окликнуть его, махая приветственно руками.       — Мара! — воскликнул он, в два шага пересёк расстояние и обнял девушку. — Ты почему здесь?       — Видишь ли, — высвободившись из объятий, ответила Мария, — для моего пропылившегося боевого коня в том заведении вряд ли найдётся стойло.       Петя несколько секунд в недоумении смотрел на Машу, а потом скосил глаза на велосипед и всё понял.       — Я могу поговорить с администратором, — предпринял попытку он.       — Не стоит, Петь, — отмахнулась Мара, усаживаясь на прежнее место. — Здесь мне даже больше нравится. Не люблю пафос.       — Ну как знаешь, — развёл парень руками, присаживаясь рядом. — Хотел угостить тебя чем-нибудь эдаким, а ты как всегда в своём репертуаре. Совершенно не меняешься.       Мара улыбнулась. Да, она не менялась.       После того, как разобрались с меню и заказами, разговор потёк в привычном русле: Петя говорил, а Маша слушала, изредка вставляя пару фраз. Так уж у них повелось. Петя любил и умел рассказывать о себе: обычно он или жаловался на жизнь или хвастался достижениями. Сегодня выпал второй вариант. Но он оказался весьма странным.       Нет, Петя вполне красочно расписывал свою бурную жизнь: и что на новом месте он встретил старого школьного приятеля и они теперь не разлей вода, и что по клубам он чуть ли не каждый день, и что на работе у него хоть и суматошно, зато в гору идёт. Вот с последним — с работой — было что-то не так.       Описывая своё турагентство, сотрудников, трудовые будни, Петя говорил как-то смазанно, без конкретики, даже ни одного имени ни разу не назвал. Создавалось ощущение, что он что-то скрывает или врёт. Маша это отчётливо чувствовала, потому что сама в своё время столкнулась с такой проблемой.       Чтобы объяснить родителям, откуда у неё берутся деньги, Маре пришлось придумать легенду, что она работает официанткой в очень престижном ресторане. Она и правда пару месяцев подрабатывала в одном кафе и, вспоминая девочек-официанток, администратора, поваров, заведующего, охранников, Маша продумывала, прописывала их характеры. Она составила для каждого придуманного персонажа всю его биографию, поэтому её истории всегда отличались правдоподобием, даже если она не углублялась в подробности.       А вот в Петиных рассказах всё было очень ломано и сляпано абы как. Складывалось ощущение, что он очень хочет поделиться, но по какой-то причине не может. Так же было и в день их первой встречи, когда Петя вылил на Мару поток сознания, но тем не менее ухитрился не вдаваться в детали.       От такого отношения Маше стало неприятно. Она уже давно смирилась с ролью жилетки или, как она сама называла, корзины, в которую сваливают наболевшее, но враньё… К этому у неё сложилось особое отношение.       Она сама обросла ложью, как сосна шишками, и не чувствовала никаких угрызений совести, но считала, что врать нужно так, чтобы никто не заподозрил, чтобы даже тени сомнений не возникло. Маша хорошо знала, что качественная, продуманная ложь всегда имеет под собой твёрдую основу правды, поэтому и устойчива. Петина же ложь походила на неумелого канатоходца на канате — того и гляди сорвётся.       В конце концов, Мару начало раздражать такое откровенное неуважение к себе и очевидное использование её для слива эмоций. Поэтому, когда зазвонил телефон, она с радостью схватила трубку и обрадовалась ещё сильнее, увидев, что звонит Влада. Они договаривались связаться после утомительных ужинов и встретиться снова.       — Извини, Петь, но мне пора бежать, — сказала Маша, повесив трубку. — Подруге срочно нужна моя помощь.       Мара специально, из мести придумала совершенно липовую отговорку.       — Может, тебя подвезти? — предложил Петя, то ли не поняв намёка, то ли из вежливости. — Я тут машину напрокат взял.       — Нет, не стоит! — отмахнулась Мария и, встав, подошла к велосипеду. — Я на своих колёсах доберусь, тут недалеко. Пока!       С этими словами Маша села на велик и тронулась с места. Проехав полквартала и вывернув на Цветочный бульвар, Мара увидела идущую ей навстречу Владу. В том, что это Влада, не возникало никаких сомнений: выражение лица, походка, осанка — всё говорило о сосредоточенности и основательности, каких за Алькой Маша не замечала. К тому же девушка шла босиком, а туфли несла в руках. Аля бы умирала, но продолжала бы хромать на каблуках.       Мара притормозила и, махнув Владе, спустила ногу с педали.       — Я знаю. Уже иду. Сейчас буду, — отрывисто сказала Влада в трубку и, отключившись, обратилась к Маре: — Маш, там Алька, на бульваре возле «Париса». Она немного вздрючена. Успокой её. Сходите погуляйте. Я пока не могу.       — А ты куда?       — На официальную работу, туда, где трудовая лежит.       Мара уже знала, что трудовая Влады три года лежит в МВД. Устроил её туда полковник Дубин — давний и очень хороший приятель деда. От Влады не требовали постоянно сидеть в кабинете, но зато могли сорвать в любое время, чем зачастую и пользовались.       — У них там комп виснет, — объяснила Влада. — Послезавтра проверка приезжает, а у них комп виснет. Вот иду выяснять — почему. Хотя и так знаю «почему» — потому что рухлядь старая, а денег на нормальную технику жалко.       Влада вздохнула.       — Ладно, я пошла разбираться. Думаю, за час-полтора управлюсь. А вы пока погуляйте.       Махнув на прощанье туфлёй, Влада зашагала дальше, а Маша, глядя ей вслед, улыбнулась и подумала, что эмвэдэшники будут весьма удивлены: вряд ли они когда-нибудь видели Владу в вечернем наряде с туфлями в руках.       Альку Мара отыскала быстро. Та сидела на спинке скамейки и смотрела в небо.       — Медитируешь? — догадалась Маша, слезая с велосипеда.       — Да, — чуть помолчав, ответила Аля. — Владку с работы вызвонили.       — Знаю. Я её по дороге встретила. Пойдём куда-нибудь или тут посидим?       — Давай посидим. Ноги от каблуков отвыкли, — сказала Аля и посмотрела на Машу.       И той показалось, что в Алькиных глазах плеснулась синь, будто бы два зеркала отразили небо. Мгновение — и всё прошло: глаза вновь стали прежними, карими. Мара скинула обувь и устроилась рядом с Алей.       — Ненавижу, — прошептала та и замолчала.       Маша не подгоняла, не задавала вопросов — они были лишними. Аля и сама всё скажет, просто нужно дать время и немного подождать. Маша умела ждать. Ждать и слушать.       — Весь этот фарс, цинизм, показушность. Тошнит от этого. Чувствую себя грязной. Вот просто грязной.       Аля повернулась к Маше и с отчаянием заглянула в глаза.       — Знаешь, как противно смотреть на отца, когда он выламывается, изображает примерного папаню. Ведь он даже не знает, как это — быть отцом. Он не знает!       Алька закусила губу и отвернулась, а Маша сжала в ладонях её кулак. Она не знала, что сказать, нечего было на такое ответить. Только прикоснуться, только погладить, только дать понять, что ты рядом.       — Сколько себя помню, — голос Альки звучал тихо и очень глухо, — у нас с Владой всегда были мама, дедушка и бабушка. А папы — никогда. Пропадал где-то. И почему же так вышло, что он, именно он остался, а они все…       Голос Альки задрожал, и Маша обняла её, прижала к себе.       Нет, она не умела утешать, находить нужные слова, зато умела понимать, пропускать через себя, разделять. Ей очень хотелось разделить на двоих ту боль, что плескалась сейчас в сердце Альки, чтобы той стало хоть чуточку легче. Каким бы сильным человеком ты ни был, терять близких, родных, любимых — это тяжело. Особенно, если тебе всего четырнадцать лет и у тебя умирает мама. Каждая смерть, каждый уход — это шрам на всю жизнь, он никогда не зарастает до конца. Можно вырасти, можно смириться, можно даже отпустить боль и не плакать каждый раз на могиле. Но иногда она — боль — накатывает сама, сжимает сердце, подступает к горлу комом, и ничего нельзя сделать. Вот просто — ничего. И невозможно защититься от этого, невозможно угадать, когда, в какой момент чья-то неосторожная рука случайно заденет шрам, разорвёт, казалось бы, стянувшиеся края, вскроет рану. Эти раны не зарастают по-настоящему, и время — не лечит. Оно лишь устилает пылью память в попытке сгладить, приглушить отчаянные краски эмоций. Но если стереть пыльный налёт, то краски вспыхнут с прежней силой.       — Спасибо…       Маша не столько услышала, сколько почувствовала эти слова.       — Спасибо, что рядом.       Алькины горячие пальцы крепко сжали её ладонь.       — Со мной всё в порядке. Просто накатило что-то… — сказала Аля, загоняя обратно подступившие слёзы. — Сейчас соберусь и…       Она не договорила. Глаза её застыли и даже лицо, казалось, окаменело. Мара проследила за Алькиным взглядом и увидела молодую женщину лет тридцати. Подтянутую, ухоженную, симпатичную. Она направлялась к ним.       — Александра? — неуверенно спросила женщина.       — Допустим. Что надо?       Эти слова Алька не сказала — выплюнула. Как вулкан выплёвывает первые холодные обломки лавы, предвещая извержение раскалённого потока.       — Я просто хотела сказать: спасибо, что пришли, — не замечая надвигающегося рокота, продолжала женщина. — Для меня это очень важно. Я знаю, что Виктор неуклюж, но он старался. И мои родители… — она улыбнулась. — Они так давно хотели увидеть всю семью вместе.       Набежавшие откуда-то на голубое небо тучи тенями высекли на камне Алькиного лица ярость. Ещё немного — и полыхнёт. Мара сжала руку подруги, но та вырвала её. Поднялась, выпрямилась во весь рост на скамейке, нависла над женщиной.       — Семья? — обманчиво тихо переспросила Аля. — Нет у нас с тобой никакой «семьи», Алиса. Нет и не будет. Моя семья сидит сейчас на работе и чинит комп, а остальные — лежат в красных ящиках под землёй на кладбище за городом, куда он даже дороги не знает!       Голос звенел надрывной нотой. Порвётся — и случится непоправимое. Маша не знала — что, но чувствовала — случится.       «Уйди! — мысленно молила она, глядя на растерянную Алису. — Пожалуйста, уйди. Сейчас не время!»       И та, то ли услышав мольбы, то ли сама всё поняв, отступила на шаг.       — Прости, — прошептала она. — Прости, пожалуйста…       И оглядываясь, женщина заспешила прочь.       Статуей, изваянием Алька стояла, сжимала кулаки, сдерживала себя, а внутри грохотало, бушевало, скрипела натужно под давлением пружина, стремясь выпрямиться, ударить прямым напором.       Маша легонько коснулась горячей руки, сжала в ладонях, потянула. Алька всхлипнула и осела, уткнулась лицом в Марино плечо.       Сколько они так просидели, Маша не знала. Мимо ходили люди, кто-то бросал на них взгляды, а Маша продолжала гладить напряжённую спину, чувствуя, как постепенно, капля за каплей, напряжение уходит.       Шмыгнув носом, Алька наконец выпрямилась.       — Прости, — хрипло сказала она. — Я испачкала тебе майку.       — Ерунда, — отмахнулась Мара и, достав платок, начала стирать с Алькиного лица потёкшую тушь.       — Готичненько, да? — усмехнулась Аля.       Маша улыбнулась.       — Стильненько, главное не размазывай.       Алька кивнула и прокашлялась.       — Во рту пересохло, — объяснила она.       — Сиди здесь, сейчас за водой схожу.       Поймав Алин благодарный взгляд, Мара спрыгнула со скамейки, быстро надела кеды и пошла искать ближайший киоск.       Погода портилась на глазах. Тучи, ещё пару минут назад редкой стайкой пробегающие мимо, теперь заволокли всё небо свинцовой тяжестью, а ветер зло и порывисто хлестал ветви деревьев, рвал цветы с клумб, швырял пыль в лицо. Того и гляди начнётся ураган. Люди, ещё не успев сообразить, толпились на бульваре, прогуливались, но кое-кто уже спешил к дверям кафешек.       «Вот и нам туда бы нужно», — подумала Маша, разглядывая богатый выбор напитков на витрине.       Приняв окончательное решение, Мара развернулась и услышала Алькин крик:       — Стой, гад!       В следующую секунду она увидела мчащегося навстречу парня на велосипеде с сумкой в руках. С Алькиной сумкой.       И кинулась наперерез.       Одним гигантским прыжком перемахнув через широченную клумбу, Мара встала наизготовку, собираясь сбить велосипедиста.       Но тут дикий вой ворвался в барабанные перепонки, а следом чудовищный порыв ветра подхватил её как пушинку, сшиб с ног и протащил по асфальту, раздирая руки в кровь. Мария вовремя успела сгруппироваться и затормозила об бордюр. Вору повезло меньше. Его несколько раз перевернуло, прежде чем яростная стихия впечатала его в дерево.       Но Мара не видела этого. Она видела только Альку. Альку, застывшую с вытянутой в ударе рукой. Альку, смотрящую сизыми тучами глаз. Альку, парившую в десятках сантиметров над землёй.       На доли секунды их взгляды встретились, и Мара почувствовала, как за седыми тучами мечется отчаяние и страх. По плечу треснуло что-то тяжёлое, Маша отвлеклась на упавшую ветку, а когда снова подняла взгляд, Алька уже пропала. Исчезла вместе с ураганом.       Не обращая внимания на творящуюся вокруг неразбериху, отмахнувшись от подскочившего к ней доброхота, Маша поднялась на ноги и пошла к скамейке за велосипедом. Кажется, в толпе зевак мелькнул Петя, но Маше было всё равно.       Обычные, нормальные люди не поняли, что произошло. Для них этот ураган стал чудовищной неожиданностью, но вряд ли кто-то заметил парящую девушку. А если и заметил, то не поверил. Ведь всем известно, что чудес не бывает. В этом мире нет магии и магов.       Маша же теперь точно знала, что по крайней мере один маг есть. Очень сильный маг и очень импульсивный.       Первые редкие капли обожгли холодом голые руки, сбрызнули пыль бетонных плит. Мара стояла посреди быстро пустеющего бульвара и не трогалась с места. Нужно было решать. Сейчас. Немедленно. Но она не знала. Она запуталась.       Мария отлично помнила, чего хотела в пятнадцать лет. Она мечтала о настоящей дружбе. О той самой дружбе, о которой пишут в книгах, о той, что преодолевает любые преграды и расстояния, о той, что на всю жизнь. Но не было рядом никого, лишь насмешки и косые взгляды. И когда неожиданно перед ней распахнулись ворота в сказку, она, не задумываясь, пошла искать свою мечту там. Но чем дольше искала, тем больше запутывалась в паутине лжи и интриг, а мечта так и оставалась мечтой. В конце концов, она забыла про неё, стыдливо спрятала на дальней полке подсознания. И вот, через столько лет сбылась она — нежданная, нечаянная. Только…       Дождь барабанил во всю силу. По деревянной скамейке, по листьям шиповника, по маленьким лужицам, по мокрой коже и намокающей одежде. Дождь барабанил, выводил свою мелодию. Сложной она получалась, непростой. Как и мысли.       Алька оказалась магом. Как, почему, откуда — неважно. Она — маг, это очевидно. Сказка и мечта всё время жили под боком, и нашла их Мара только сейчас. Сейчас, когда в сказку ей путь заказан и нужно сидеть тихо-тихо, чтобы не нашли, не пришли, не забрали. Нужно сидеть, молчать, стать незаметной, нормальной, чтобы ни у кого даже мысли не возникло, что с тобой что-то не так.       В конце концов, что в этом плохого? Найти хорошую, стабильную работу, встретить порядочного человека, выйти замуж, нарожать детей. Ведь об этом она тоже когда-то думала. Ну да, не будет у неё больше восторженного азарта дела, и не испытает она никогда того завораживающего чувства, когда дрожат под пальцами створки Мира. Но будет другое. Обязательно будет.       Взять телефон и позвонить хотя бы тому же Пете. Да — бабник, да — скрытен, но он её билет в нормальную жизнь. В жизнь без путаницы и интриг, без погонь и оглядок. В безопасную жизнь, где известно всё наперёд. И где мечта остаётся мечтой.       Мария подняла голову, прямо навстречу струям воды, вдохнула полной грудью и, стиснув руль, вскочила на велосипед и сорвалась с места.