На улице вовсю идёт дождь — май солнцем и голубым небом нас не балует. Среди звонких ударов капель о стёкла и попеременного грома проявляются три мерных стука в дверь. Ты. Звонок не работает уже несколько месяцев, а мы отчего-то и не планируем его реанимировать. И ладно.
— Заходи, — моё дежурное.
Молча переступаешь порог. Поднимаю глаза и вижу цветочный горшок в твоих руках, в котором уже вовсю цветут комнатные розы. Вижу, как ты протягиваешь его мне.
— С чего бы? — Грубовато. Отрежьте мне язык. Не хотела, а вогнала тебя в краску и смятение.
— Просто, — подбираешь слово, — захотела.
— Спасибо, — после пары секунд молчания и расслабляющего обеих взгляда. Забираю горшок из твоих рук и искренне улыбаюсь. Приятно. Конечно, приятно, пусть и не к месту вот это всё, — но от варианта ты всё равно не отделаешься.
— Я и не пыталась, — улыбаешься, — решила его.
— Пойдём проверять.
В моём кресле смотришься уже настолько своей, а глаза так привыкли к этой картине, к юной склонившейся голове слева, к сладковатым духам, смешавшихся с ментолом, к часто трясущейся коленке, которая заставляет дрожать весь стол (ну что за привычка?), что кажется, ты слишком частый гость в моём доме.
Репетитором быть не так уж и просто, хочу вам сказать. Сколько времени приходится терпеливо ждать, не влезать, не исправлять ошибку, дав возможность сделать её самостоятельно, что иногда стрелки часов замедляются до предельно низкой скорости. Хотя рядом с тобой это случается редко.
Ты наблюдаешь за мной на уроках, когда я заполняю журнал, ищу материал для лекций, вывожу что-то на доске или помогаю другим ученикам, а я за тобой — на наших занятиях. Например, сейчас, пока ты решаешь логарифмическое неравенство. А это, кстати, твоя самая нелюбимая тема.
Пока я наблюдаю, как напрягается твоя рука, как хмурится лоб в надежде увидеть решение, как губы закусывают ручку, оголяя нижние зубы, как завиваются кончики волос, сырые от дождя и окутавшие шею, как время от времени поднимается твой взгляд, просящий помощи, время проходит незаметно.
— Ну что там у тебя? — смотришь на меня неотрывно.
— Что-то не сходится, — и я поворачиваю к себе тетрадь, в которой ты пишешь до безобразия неаккуратным почерком.
— Тут пересчитай, — указываю тебе на ошибку, а ты всё ещё смотришь в мои глаза. Сколько раз я про себя удивлялась этой твоей привычке не отводить взгляд, сколько раз видела твои розовеющие щёки, когда поддерживала игру и побеждала в ней, что уже и не помнится. Что уже и сроднилось, — давай-давай, исправляй, — разочарованно утыкаешься носом в тетрадь, и все возвращается на круги своя.
Нет, ты этого не замечаешь и, конечно, думаешь, что наше общение строится исключительно на твоей инициативе. Ошибаешься, Лера. Способность где-то промолчать, где-то ответить, где-то принять так и исходящие от тебя слова, действия, чувства — стоит не малого. Но ты, тем не менее, здесь.
***
— Есть кое-что для вас, — ты уже обулась, надела свою до сих пор мокрую ветровку и стоишь, переминаясь с ноги на ногу.
— Мне кажется, роз было достаточно, — непроизвольно скрещиваю руки.
— Умеете вы момент подпортить, — лезешь в свой рюкзак, в который ты только сложила тетради, а я чувствую, как внутренне напрягаюсь. Что ты опять задумала?
Заглядывая под мои ресницы, протягиваешь белый конверт. О, дорогая, снова? Ловлю рукой бумагу, не опуская взгляда, и вижу, как ты отводишь глаза. Не волнуйся.
— Спасибо, — шепчу и не ищу ни одного слова боле. Ни к чему.
— До свидания, — также тихо. Открываешь дверь, даришь нервный прощальный взгляд и неспешно спускаешься по лестнице. По привычке жду, пока ты пройдёшь один пролёт, и закрываю дверь, вновь оставаясь наедине с тобой.
Какой раз я вскрываю это «что-то», написанное твоей рукой? Помню, как получила это впервые. Как ты волновалась, приближаясь ко мне с небольшим букетом роз и, как казалось, открыткой в руках; как отдала плотный белый лист, согнутый вдвое и перевязанный светло-розовой лентой; как я с благодарностью протянула руки, а ты впервые прижалась ко мне; как я забыла, а перед самым концертом наткнулась на этот лист, открыла его и, мягко говоря, испугалась; как не могла отойти от прочитанного, успокоиться и сдержать слёзы, льющиеся из глаз во время представления, на котором ты так не кстати была ведущей. Зачем я тебе, девочка?
Мокрота в глазах, появившаяся после первого слова, мешает читать твой на удивление ровный почерк. Сколько слов... Не стоило, Лера. Зачем ты?
«Буду безмерно скучать…» — это уже не игры, девочка.
«Каждый раз, когда я вижу тебя, внутри что-то дергается, трепещет, словно пытаясь сорваться с толстой цепи, ограничивающей его свободу, каждый раз мои губы трогает улыбка, а глаза перестают видеть всех, кроме тебя...» — ещё слово — слеза капает прямо на лист.
Ну, хватит, милая.
«Это дополняет твой образ, создаваемый мною как пазл: мгновения и обрывки разговоров, мимолетные или затяжные взгляды, лёгкие прикосновения в порывах эмоций...» — ещё одно — в сердце отдаётся глухой удар, а глаза больше не могут выдерживать напряжения.
Не могу больше.
«Ты навсегда останешься самым ярким воспоминанием и единственно любимым человеком за всю мою школьную жизнь.»
Любишь меня мучать? «Любишь» меня? Я не тот человек, Лера, не тот человек, которому тебе стоит говорить подобные вещи.
А знала бы, что сквозь годы, тысячи сообщений, разговоров и взглядов скажу неловкое, еле слышное «взаимно» — не поверила бы.
Тело всё ещё дрожит от биения сердца, слёзы не перестают течь из опухших глаз, а внутри так больно, словно кто-то только что прошёлся ножом где-то в области груди.
Что мне с тобой делать?
