Усталость в твоих глазах говорит сама за себя — этой ночью ты тоже спала мало. Волновалась? Ждала чего-то? Верно, ожидала. Верно, нервничала до тошноты, как потом сама мне скажешь. Но до этого ещё так долго, а пока...
А пока ты появляешься на горизонте, приближаешься со своей подругой, не слушая её абсолютно и всё же кивая в ответ, несмело заглядываешь в мои глаза, а я чувствую ком в горле. Проходишь, не опуская взгляда, и намеренно (знаю точно!) пытаешь меня, пока мы не расходимся в противоположные стороны. Молчание. Не худший вариант.
Уроков с твоим классом сегодня, к счастью, нет. Да и какие тут уроки — конец мая, детям, а особенно выпускникам, совсем не до учёбы — последний звонок на носу. И у тебя — твой последний в жизни звонок. Так банально и предсказуемо, а всё же чуточку грустно. И как меня угораздило?
Слышно, как вы готовитесь, репетируете на крыльце уже такой привычной, родной и осточертелой школы. Выглядываю из окна директорской, которое как раз выходит прямиком на главный вход, и вижу тебя — взъерошенную, беспокойную девчонку, которая сейчас в непривычной для себя манере полулежит на крыльце, облокотившись на колонну и закрыв лицо руками. Нет, ты не плачешь, это я знаю точно — не позволяешь себе такой роскоши в компании людей. Не то, что я.
Я выхожу из кабинета, в голове неотчётливо проясняются мысли, а ноги уже двинули в сторону входной двери. К чему я это сейчас? Только делаю шаг на крыльцо, как сообразительный мальчишка с младших классов убавляет музыку со школьных колонок, которые вы уже успели вытащить и подключить. Останавливаюсь у двери, не двигаясь навстречу, но и не привлекая к себе внимания. Ты увидела меня не сразу, но, видимо, заподозрила что-то неладное за этой затухающей музыкой и вмиг притихшими голосами, подняла голову и устремила свой потухший взгляд ровно на меня. Понимаешь, что я пришла к тебе, но всё же не встаёшь с холодной плитки. Подзываю тебя рукой. На что ты меня вынуждаешь?
Ты идёшь настолько медленно, не веря и обречённо, что я теряю и так неподготовленные слова. Подходишь так близко, что я невольно делаю шаг назад, возвращаясь в маленький темный коридор, соединяющий две массивные входные двери. Ты заходишь следом. Хлопок двери. Ждёшь.
— Не сиди на бетоне, — бормочу тебе хриплым голосом. Он часто меня подводит, — вредно.
Ты усмехаешься. Светло, искренне и совершенно честно оголяешь зубы, признавая всю абсурдность и нелепость этой ситуации.
— Не буду, — шепчешь мне таким же низким, пусть и мягким, тоном. Ты отходчива — в этом мы с тобой похожи, ибо сейчас, увидев твою улыбку, твои сияющие, преданные и влюблённые глаза, вчерашние слова уже не кажутся такими режущими. Уже не кажутся такими лишними и непонятными.
Всё также стоишь, смотришь и словно выжидаешь моей следующей фразы. Но её не будет, Лера. Мне нужно время, чтобы переварить эту информацию. Признать. Понять. Поэтому я лишь одобрительно киваю головой, сжимаю губы в прощальную улыбку и ретируюсь с места действия. Пока хватит.
Ты, наверняка, думаешь, что я сошла с ума. Что это была за выходка? Попытка обратить на себя внимание? Проявить заботу? Поговорить с тобой? Кажется, всё сразу. Вот задница.
***
Уже сижу в своём маленьком уголке — лаборантской, и всё ещё слышу музыку на улице, которая с современной попсы и рэпа сменилась на вечную классику. Видимо, вы репетируете вальс. Пытаюсь сконцентрироваться на проверке электронного журнала, но выходит, признаюсь, не очень.
Выпью чая.
Сверху вид на вас даже лучше: видны все задуманные перестановки во время танца; заметно, как кто-то отстаёт от музыки, а кто-то, наоборот, летит вперёд на пару тактов; бросается в глаза (наверное, только в мои), что в твоей паре ты главная — сама ведёшь одноклассника за собой. Вы хорошо смотритесь.
О, девочка, у тебя столько друзей, знакомых, воздыхателей, столько интересного в жизни есть и будет, а ты тут, пишешь мне такие слова, которых я ни от кого никогда не слышала, смотришь на меня так, как никто давно уже не смотрел, и дёргаешь мои нервы за такие нити, которые уже давно никто не трогал.
Не нужно, Лера.
Вы закончили. Сколько раз я слышала твоё раздражённое «ещё раз» и наблюдала за очередным прогоном вальса?
Чай давно остыл.
Дети складывают аппаратуру, а ты стоишь, облокотившись на перила, словно бы и не должна принимать в этом никакого участия, и смотришь вперёд. Да, Лера, смотри вперёд. Иди вперёд. Только туда.
Но ты словно меня не слышишь (или слышишь, но делаешь ровно наоборот) и поднимаешь взгляд прямиком на моё окно — застукала. Дыхание перехватывает, пол словно проваливается под ногами, а ты всё щуришься, всматриваешься в мою тень и видишь меня — окаменелую, не способную сдвинуться с этого чёртова места.
Твои щёки розовеют, но ты смотришь, смотришь, не отрываясь, мучая нас обеих и волнуя своё неугомонное сердце. Однако — момент! — ты отвлекаешься на чей-то зов в глубине крыльца, которое я уже не вижу, поворачиваешь голову, а у меня есть ровно секунда, чтобы отойти от этого белоснежного, совершенно прозрачного тюля.
Проигрыш.
