***
Уснуть не получается. На часах почти два часа ночи, вставать ему через четыре часа, потому что нужно еще успеть приготовить завтрак. Но сна ни в одном глазу. Зато голова проваливается от мыслей о чиминовых светлых волосах, маленькой улыбке и глазах, которые в это время становятся еще меньше, а зрачки блестят, словно маленькие жемчужины на дне темного океана. Он перечитывает пришедшие от него пять сообщений и проклинает человека, которому пришла в голову идея дать кому-то его номер. Не злость заставляет его пальцы трястись, а страх, подглядывающий в окна сквозь толстые шторы; страх, стучащий своей костлявой рукой в стекло и злорадно смеющийся, потому что знает, как Тэхен сейчас мелко выглядит, как у него покрывается потом и мурашками спина, как его зубы сжимаются со всей силы. Тэхена пугает не темнота потолка, который стремится поглотить здесь все, а осознание, что Чимин так легко от него не отстанет, что Чимин продолжит писать ему, продолжит говорить с ним в университете, что еще хуже; продолжит ходить за ним, продолжит улыбаться, продолжит делать все, чтобы вывести Тэхена на дружбу. А дружба Тэхену не нужна. Никакая. В свое время он впустил в жизнь людей, на которых смотришь и понимаешь — надолго. Впускать кого-то еще желания нет никакого. Тэхен не знает, кто такой Чимин, не знает, что под его милым личиком скрывается: насколько его демоны страшны и не является ли он сам демоном? И даже если Чимин сам, добровольно, снимет маску и покажет, что там нет ничего устрашающего, Тэхен вряд ли даже посмотрит. Страх перед людьми жил в нем всегда. Как он там появился и с чем был вызван — ответить сложно. У Тэхена слишком много событий болезненных, острых, горьких, оставляющих кровавые следы на внутренней стороне ладони, когда со всей силы сжимаешь кулаки. И перебирать их, ища то самое, от чего все исходит, нет ни сил, ни желания. Есть только понимание, что рано или поздно это его убьет. Тэхен переворачивается на другой бок, подкладывая руки под голову, и зажмуривает глаза, считая до 10. А если доходит, но так и не засыпает, то возводит это число в квадрат и считает уже до ста. Разгрузка мозга идеальная, ее как-то предложил ему Сокджин, если тот снова не сможет уснуть. «От математических вычислений устает любой мозг, и когда он поймет, что числа ему надоели и он уже не может логично соображать, сам даст команду на срочный отдых.» — сказал он одним ранним утром, когда Тэхен снова вышел с сильными мешками под глазами. Тэхен пользуется этим месяц и еще ни один раз за это время ему это не помогло. Просто числа становились все больше и больше и он просто останавливался, так и не засыпая. Теперь, как и в любой другой ситуации, когда он боялся от безысходности, Тэхен чувствует внутри легкие нотки злости. Теперь, когда стук в стекло больше не достает до него — Тэхен слишком низко, — он начинает проклинать не человека, который дал Чимину его номер телефона, и не самого Чимина, который в покое никак оставить не может. Теперь злость вся эта, живущая внутри, направлена исключительно на него. Он понимает, что заслуживает. И понимает также, что каким бы страшным мучением не была жизнь, а справиться он в одиночестве не может. И это так глупо для того, кто всю свою жизнь от людей бегал, а потом, глубокой ночью, сначала любого шороха боясь, а потом ненавидя себя за этот неопределенный страх, всегда думал, как бы сейчас выглядел, если бы была хоть какая-то капля доверия, случайно упавшая с неба вместе с ливнем. Ему страшно представлять, как бы было сейчас, не повернись его дорога именно в эту сторону. Смог бы он это место, которое днем и вечером, когда в его поле зрения есть Намджун, Сокджин и Хосок, считать своим домом? И смог бы он любое другое место считать домом, только бы были они рядом? Тэхен не понимает, почему он снова позволяет себе плакать. И не понимает, чем именно вызваны слезы. Он думает про себя «Дом — это место, где тепло зимой и прохладно летом, где мягкая кровать и всегда вкусная еда» и пытается превратить эту цитату в истину. Но все, что сейчас в его голове он принимает за правду — это «Дом — место, где есть Намджун, Сокджин и Хосок». И начинает ненавидеть себя еще больше, потому что кричит на весь мир об отсутствии любви и привязанности, а сам прямо сейчас, лежа на кровати в два часа ночи, плачет, потому что не знает, что чувствует, но кажется ему, что это та самая любовь и та самая привязанность. Любовь не делает его счастливым. Она выбивает из легких воздух, она душит его, стирает кости в порошок. Она заставляет чувствовать страх потерять и страх впустить что-то новое в жизнь, потому что не знает, как это что-то новое повлияет на уже имеющееся. Боится сделать неверный шаг в сторону, боится оступиться и упасть в бездну, где больше никогда никого не увидит; бездна, которая оборвет его жизнь окончательно. Тэхен бьет себя по легким, желая выбить эту проклятую любовь из себя. Не получается. Бьет еще раз, зажмуривая глаза от пронизывающей боли, но все равно продолжает думать о том, что ради троих — на все. Любовь его ограничивает. Любовь вешает на него кандалы, бросает в темную сырую темницу и запирает там. Любовь говорит, что обязательно сделает его счастливым, и показывает картины этих троих улыбающихся. И Тэхен думает, что готов провести в заточении всю жизнь. Только бы картины эти не забирали. Готов всю жизнь свою закрыть ради других, готов всю жизнь свою отдать им в руки, только бы всегда были счастливы. И это Тэхену не нравится. Он берет свой телефон, перечитывает сообщения и пишет один коротенький ответ, отправляя который, чувствует, как предает весь свой мир. «Ладно.»***
В университете, как Тэхен и думал, Чимин не отходит ни на шаг. Задает вопросы, связанные и не связанные с их проектом, говорит много о себе, после каждого предложения спрашивая Тэхена, как он относится к этому и нравится ли ему это. Тэхен каждый раз делает глубокий вдох и перестает дышать, не отвечая практически ни на один вопрос. Он просто поможет ему, как помогал всем. Поможет. Не подружится. — А вот я например просто обожаю всю эту тему с врачами, белыми халатами, срочными операциями, и вот эти сцены из фильмов, когда врач подходит к пациенту и, пересилив все, что в нем есть живое, сообщает о болезни. А потом, в конце фильма или сериала, вылечивает его, и как все заканчивается хэппи эндом. «Хэппи энды только в фильмах.» — думает про себя Тэхен, но не произносит в слух. — Поэтому я и пришел в медицинский. Биологию легко сдал, а вот с химией пришлось напрячься. Но я все же здесь и очень хочу поскорее, выпустившись, надеть белый халат в роли врача и пойти покорять чужие болезни. Ты тоже? «Да, Чимин, я тоже. Тоже хочу поскорее надеть белый халат и пойти покорять чужие болезни. Но не потому, что в фильмах все всегда заканчивается счастливо. А потому, что лица в университете мне надоели, потому что постоянно с каждым из вас как-то контактировать мне надоело. Потому что университетская жизнь, как бы о ней не говорили, мне противна. Потому что я хочу уйти и чтобы меня больше никто никогда не трогал и даже не вспоминал обо мне.» — думает про себя Тэхен, но в слух произносит только «Да». В кругу Чимина время тянется дольше. Даже пары, на которых Тэхен все свое внимание уделяет преподавателю. Даже тогда, когда Чимин также внимательно слушает и не произносит ни слова. Одно только его присутствие, одно только подымание легкое груди при дыхании заставляет напрячься. Тэхен терпит. Больше ничего сделать он не может. Ни сказать что-то против, ни сказать что-то за. Ни сказать что-то вообще. И уйти тоже не получается, сколько бы попыток не предпринималось — Чимин последует за ним. Даже если Тэхен под землю уйдет, Чимин достанет. — По поводу проекта. Может, соберемся у тебя или у меня? Когда Тэхен услышал предложение собраться у него, что-то невидимое проткнуло его тело насквозь. В квартиру пускать Чимина не хочется. Не потому, что это — Чимин, и не потому, что знакомы они всего пару часов и все их общение состоит из неумолкаемой болтовни Чимина. А потому, что его дом только его. В его доме не должен присутствовать кто-то посторонний, ничья чужая нога из внешнего мира не должна пересекать порог священной обители, в которой Тэхен старается, правда старается быть счастливым. В его дом не должна заноситься никакая грязь, никакая зараза с внешнего мира, который таит в себе опасности, самые страшные ужасы, пугающие любое человеческое воображение. Тэхен не хочет, чтобы Чимин знал, где он живет, не хочет, чтобы Чимин знакомился с Намджуном, Сокджином или Хосоком, не хочет, чтобы сидел в его комнате или на кухне, не хочется, чтобы поднимался по лестнице. Все это должно оставаться нетронутым чужими. Чимин для Тэхена никто и кем-то не станет точно. Тэхен позаботится об этом. Он не сделает Чимина своим другом, не доверится ему, не привяжется к нему, не полюбит его. Тэхен в отношении с ним будет держаться на расстоянии самом максимальном, чтобы не чувствовать его дыхания, не слышать его биения сердца. Тэхен возведет вокруг себя барьеры, проходить сквозь которые смогут только те, кто всегда ждет его дома. — У тебя. Чимин задумывается на пару секунд, поднимает глаза, жуя нижнюю губу, а потом кивает и улыбается. Тэхену хочется отойти на шаг назад. — Тогда завтра, — он хлопает его по плечу, поднимаясь со своего места, и впервые сам уходит. Тэхен ищет в этом действии подвох, обман зрения. Но Чимин просто уходит. Смешивается с толпой, оставляя после себя легкую пелену ярких и сочных духов, которую Тэхен пытается поглотить, чтобы больше не чувствовать, и отравляется, когда ему удается. Тошнит. Тэхен проглатывает подступающую рвоту, зажмуривает глаза, когда ему снова начинает мерещиться Чимин, считает до трех, делая глубокие вдохи и выдохи, а когда открывает глаза и понимает, что он один, тошнота резко проходит. Он один. Одному легче. Тэхен убирает все в сумку, готовясь покинуть вмиг ставшую очень душной и тесной аудиторию, пусть в ней и не осталось никого, пусть все окна открыты и свежий воздух пробивается вовнутрь каждый раз все более свирепее и стремительнее. И все только потому, что Намджун, сидевший сейчас за своим столом и делавший вид, что увлечен скопившимися бумагами, бросает постоянно на Тэхена какой-то непонятный, странный, неизвестный именно до этого момента взгляд. Тэхен пытается вспомнить, что напоминает ему это, пытается выяснить, какому из всех слов, которыми стены его комнаты обклеены, принадлежит это. Идей никаких абсолютно. — Что случилось? — не выдерживает Тэхен, и это впервые, когда он не терпит до самого конца. — Тебя спросить надо. — Со мной все нормально. — Уверен? — Более чем. Очередная ложь, в которую не верит никто из присутствующих. Ложь, к которой все привыкли. Ложь, которую раскусить стало слишком просто. Ложь, которая перетекает плавно во все. В каждое доброе утро и спокойной ночи, в каждую слезу и улыбку, в каждую мысль и в каждое слово. Ложь, которой Тэхен сыт по горло. Ложь, от которой избавлять себя не хочется. У Тэхена смелости не хватает подойти сейчас в плотную к Намджуну, язык не поворачивается на одном дыхании сказать, что устал. Устал бегать, прятаться, поднимать белый флаг. Устал быть собой вот таким: беспомощным и слабым, немым и глухим. Устал быть Тэхеном. Тэхену хочется сквозь землю провалиться, потому что Намджун смотрит теперь, не открывая взгляд, и дергает за ниточку каждую из мыслей, присутствующих в чужой голове. Намджун тоже устал. Устал смотреть на все и не делать ровно ничего. Устал потом приходить домой и говорить что-то, стараясь показать при этом, что ему действительно не все равно. «Доказать людям, по натуре очень чувствительным, что-то на словах, является чем-то по истине невыполнимым.» Поэтому Намджун, все мужество свое собрав, может только посмотреть на Тэхена пристально, внимательно, одним только взглядом в его мысли проникая, и заставить тем самым без просьб лишних, без действий ему ненужных понять, что Намджун — стена. Крепкая, прочная стена, о которую Тэхен не должен бояться опереться спиной. Стена, которая выдержит любое нападение. А даже если и пробьет ее, то каждый камешек, отлетевший, станет в защиту. Стена, в порошок готовая стереться ради Тэхена. И Тэхен видит это во взгляде чужом, в дыхании тихом и равномерном, спокойном слишком. Потому что у него самого грудь дрожит, как и руки, как и коленки. Дрожит все, потому что стоять на своих двух невозможно. Опереться бы о что-то, да не видит Тэхен вокруг ничего, кроме пустоты и Намджуна, который, чтобы доказать что-то, уже даже слова не использует. С Тэхеном сложно. С Намджуном сложно. Один не знает, что говорить, другой не знает, нужно ли говорить вообще. С людьми сложно. Никогда не предугадаешь, что кому говорить, никогда никого от корки до корки не изучишь, никогда ни в ком не будешь уверен на 100%. На 99% — может быть. Вот поэтому Тэхен решил для себя, что изучать новых людей — лишняя трата времени. Что изучать их, запоминать, что кому нравится, а что нет, с какой к каждому из них стороны лучше подходить, в каком настроении их лучше не трогать, как по глазам прочитать, что в голове творится — забивание собственной памяти, в которой, как Тэхен уверен, как и на любом жестком диске, место ограниченно. Тэхен и про Намджуна то ничего толком не знает. Думал точнее, что знает, а оказалось, что не до конца. И примером тому этот взгляд служит, который в Тэхене уже дыру огромную проделал. И не знает он, в чем именно проблема: в том, что Тэхен не старается или в том, что Намджун не показывает. Голова трещит. Хочется убежать. Но Тэхен с места не двигается. Понимает, что в этой игре он — главная мишень, и что уйти он не сможет, как бы не пытался и где бы не прятался. И странно так, что сейчас хочется убегать одновременно от двух людей сразу. Только от Чимина Тэхен бежит, зная, что бесполезно, а с Намджуном не двигается, допуская те же мысли. И Тэхен делает очередную пометку: «Любя, никогда не уходишь, даже если хочется.»