В их тела вгрызаются пираньи

— Еще раз спрашиваю, — говорит уже громче Чонгук, прикусывая нижнюю губу и делая взгляд намного жестче, чем прежде. — Кто ты? — Я друг Чимина, — заикаясь, произносит Тэхен, сжимая чашку в руках еще сильнее и думая, что еще чуть-чуть, и он точно разобьет ее. Чонгук бдительности не ослабляет. Хоть и Тэхен всем своим видом буквально показывает, что ничего плохого от него ждать не стоит. Да и что вообще может он сделать? У него ноги дрожат и он вот-вот упадет, если сейчас же за что-то не схватится; он моргает быстро и часто слишком, но взгляд все равно не отводит; губа у него прокусана до крови и по подбородку капелька крови стекает, но Тэхен старается ее игнорировать. Как и Чонгук, который будто бы с ним из реальности выпал. — Что ты здесь делаешь? Чонгук напора не сбавляет. Наоборот, каждое слово говорит все четче и тверже, потому что на фоне до смерти испуганного Тэхена можно попробовать стать чуточку сильнее и храбрее. — Мы делаем проект вместе. — А Чимин где? — Я не знаю. Ему кто-то позвонил и он ушел, сказав, что скоро придет. Вспомнишь лучик — вот и солнышко. В дверном проеме появляется Чимин, весь запыхавшийся и с раскрасневшимся лицом, и что-то бурно говорит, но ни Тэхен, ни Чонгук ничего не слышат. У обоих кровь в висках стучит слишком сильно, а страх, который один не скрывает, а второй под силой, возникшей из-за страха другого, подавляет, не дает спокойно сделать вдох. Чимин смотрит на обоих с любопытством, осознавая, что за 5 с лишним минут умудрился пропустить нечто очень важное. Смотрит, не догадываясь даже как-то разъяснить ситуацию, в которую эти двое попали, не успокоить Чонгука, сказав, что это Тэхен и что он просто пришел помочь с проектом, или не успокоить Тэхена, сказав, что Чонгук его молодой человек и что скоро он уйдет. Поэтому этим двоим приходится делать все самим. Точнее, делать Чонгуку. — Чимин, он правда пришел с проектом помогать? — О, так вы уже познакомиться успели. — Не совсем, — поправляет его Тэхен, отвлекаясь тут же на подошедшего Рикки. — Тэхен, это Чонгук. Чонгук, это Тэхен, — Чимин представляет их обоих с какой-то слишком радостной улыбкой, будто не чувствует совершенно напряжения. Но теперь Тэхен, хотя бы, не единственный, кто под грузом, на его плечах образовавшимся, проваливается все ниже и ниже. — Приятно познакомиться, — уже тише и мягче произносит Чонгук, не решаясь теперь посмотреть в глаза стоящему напротив, у которого дрожь плавно сходит на нет. Тэхен кивает только, но больше ничего не произносит. Зарывается пятерней в мягкую шерсть Рикки, пропускает каждый волосок на его макушке сквозь пальцы, чешет за ушком, максимально делая вид, что все в порядке, что это простое недоразумение, и что у Тэхена не обвязывается вокруг шеи толстая веревка, а из-под ног не выбивается последняя опора. Даже Чимин, чей рот, казалось бы, не закрывается ни на секунду, прямо сейчас молчит. И Тэхен чувствует, как с каждой прошедшей секундой ситуация только больше накаляется, когда, казалось бы, чего ей еще надо, ведь все вопросы, возникшие внезапно, были решены. — Мне, наверное, лучше уйти, — еще тише произносит Чонгук, поджимая плечи и бросая робкий какой-то, скромный слишком взгляд на Чимина, будто бы он провинившийся в чем-то ребенок, который понимает, что заслуживает ругани в свою сторону, но в тоже время желавший ее избежать. Чимин же, переведя взгляд с Чонгука на Тэхена, как-то слишком выжидающе смотрит на него, намекая, что теперь все дальнейшие события зависят от него и только от него. Одним только взглядом спрашивает, можно или нет, будто это не дом Чимина, будто все здесь не принадлежит одному ему, и будто это не Тэхен для этих двоих незнакомец. — Если ты хочешь остаться, то почему спрашиваешь? — не уступая в шепоте Чонгуку, произносит Тэхен, не убирая руку от Рикки. Чонгук же слабо улыбается, шепчет что-то Чимину на ухо, что Тэхен старается игнорировать, и идет в сторону кухни, заставляя Тэхена прижаться к стене, чтобы дать ему пройти. Тэхен провожает его взглядом беглым, пытаясь сердце, что бешено в груди бьется, успокоиться, а когда ловит на себе точно такой же взгляд Чонгука: измученный слишком, виноватый, из которого извинения за оказанное давление подобно слезам льются, быстро отворачивается, следуя за Чимином в другую часть квартиры. Улыбки на лице Чимина как не было, так и нет до сих пор, и теперь Тэхен понимает, что за два с лишним дня слишком сильно привык к ней. Она словно подсказывала ему, что делать дальше, словно служила зеленым светом на каждое его движение, а теперь ее нет, и по глазам, что намного меньше стали, понять, что делать теперь, очень сложно. Тэхен мысль из себя гниющую выбить не может, с какой бы силой не билось его сердце о грудную клетку. Хочется домой уйти, сказав, что появились срочные дела. С самого начала же знал, что даже если и пойдет что-то хорошо, плавно, без всяких резких изменений в начале, то обязательно случится что-то в середине или в конце. Знал прекрасно, интуиции своей кивал без устали, а все равно пошел сюда. Из головы глаза Чонгука, наполненные силой, под которой Тэхен разглядеть панику смог, не вылетают. И голос, в котором никто, кроме Тэхена, дрожи не слышал. И руки его, сжатые в кулак не из-за злости или мысли, что Тэхен преступник, вломившийся в квартиру, а из-за горечи, которой Тэхен сыт по горло. — Тебе нужен пароль от вай-фая? — Если можно. — Сейчас. С этими словами Чимин оставляет Тэхена одного. Снова. Снова Тэхен один. Он напрягает слух на шагах Чимина, плавно удаляющегося от него, на звуках с кухни, на тихий разговор. Особенно концентрирует слух на тоне Чонгука, который стал более спокойным, равномерным, и сам Тэхен даже как-то успокаивается. Ну или хотя бы пытается сделать вид, что успокаивается. Он переводит взгляд на свои ладони, которые все еще подрагивают, делает три глубоких вдоха, удивляясь тому, что сейчас его грудная клетка дрожит сильнее чем когда-либо. Сильнее даже того случая, когда Чимин впервые заговорил с ним. Закрывает глаза, считая до 10, концентрируя все свое внимание именно на счете, а когда слышит приближающиеся шаги, резко открывает глаза, замечая в дверном приеме не Чимина. Чонгука. С тарелкой фруктов в одной руке и чашкой чая в другой. — Чимин роется в документах, а я подумал, что ты, наверное, проголодался, поэтому принес небольшой перекус, — Чонгук наклоняется и ставит около Тэхена тарелку с чашкой. — Своеобразное извинение. — Все в порядке. Это мне нужно было сразу предупредить. — Мы что, играем в «Кто виноватый?», — Чимин появляется, как всегда, неожиданно, с улыбкой на лице и с маленькой бумажкой в руках. — Тогда я виноват в том, что не предупредил тебя сразу, что дома может быть кто-то кроме меня. — Я виноват в том, что пришел как всегда без предупреждения, — Чонгук говорит сквозь смех, переводя взгляд с Чимина на Тэхена и обратно. Тэхен обращает внимание на «как всегда», но виду никакого совершенно не подает. Тянется только за веточкой винограда, ожидая конец бессмысленной игры между этими двумя. — Раз уж у тебя есть время в игры играть, то и на помощь с проектом найдется. — Я тату-мастер, не медик. — Но ты же учил анатомию. — Только в качестве хобби. Да и то я половину из того, что учил, уже не помню. — Значит будешь так помогать. У Тэхена куча конспектов по анатомии, может, вспомнишь чего. Оба смотрят на Тэхена, чье присутствие, если не знать о нем изначально, очень сложно заметить, и ждут от него чего-то, а чего именно, Тэхен не знает. Он сидит, никого не трогает, кушает спокойно виноград, а все равно этим двоим и Рикки, что свою морду из тарелки с фруктами не убирает, что-то нужно. — У меня все в сумке, я сейчас ее принесу. — Сиди, я сам, — Чонгук давит на тэхеново плечо, прося того сесть на место и спокойно доесть, а сам выходит из комнаты. Чимин тем временем отдает листочек с паролем Тэхену, а сам достает из чехла свой ноутбук, сказав, что конспекты у него, в отличии от тэхеновых, не такие большие, и что он лучше поищет необходимую информацию в интернете, пока они с Чонгуком будут анализировать записи Тэхена. Чонгук быстро возвращается обратно, садится рядом в позу лотоса, протягивая сумку Тэхену, и когда тот достает оттуда две большие тетради, одну из которых отдает Чонгуку, тот с любопытством смотрит на него. — Рука устает, но я привык, — будто бы прочитав чужие мысли, произносит Тэхен, стараясь не смотреть на Чонгука. — Я могу отдать тебе свой старый ноутбук. Я все равно им не пользуюсь и думаю о том, чтобы продать его, — предлагает Чимин, не отвлекаясь от монитора, уже активно что-то ища на просторах интернета. — Не надо. Больше никто не говорит ни слова. Чимин параллельно с чтением статей выписывает что-то в блокнот, Чонгук читает чужие конспекты, иногда спрашивая Тэхена, что написано, и помечает то, что важно и то, что подойдет для темы проекта. Тэхен делает тоже самое, но в отличии от этих обоих на своей задаче сконцентрировать, как ни старается, но не может. Любой шорох заставляет отвлекаться, озираться по сторонам, высматривая его причину и ища место, куда можно будет спрятаться в случае опасности. Паранойя. Тэхен смотрит на открытую тетрадь, лежащую у него на коленях, и перечитывает в сотый раз, наверное, один единственный абзац, в котором смысла он абсолютно никакого не видит. Словно во время лекции он просто бездумно записывал каждое слово, слетавшее с намджуновых губ, значения которых пропускал мимо ушей и после каждого предложения даже не задумывался о том, что только что написал. Он прикусывает щеку, протягивая руку к чашке с уже остывшим чаем, отпивает немного, словно боится обжечься холодом, и сжимает губы в тонкую полоску, когда, переведя взгляд на Чонгука, останавливается на его точно таких же любопытных глазах. «Порой, встречая человека, похожего на нас, мы испытываем к нему ненависть. Порой — безграничный интерес. Порой — симпатию. " Тэхен не знает, что именно переполняет его, когда он смотрит на Чонгука. Это точно не ненависть, потому что знакомы они от силы час, и точно не симпатия, потому что знакомы они, опять же, от силы час. И даже интересом он не решается это обозначить. Их зрительный контакт затягивается ровно на минуту. Тэхен был тем, кто не выдержал первым. Не потому, что это давило. Не потому, что взгляд был слишком пристальным. Не потому, что еще бы чуть-чуть, и Чонгук точно бы увидел что-то, что долгое время скрывалось от людского глаза. А потому, что воображение начало подкидывать до жути страшные картины, снова играя с ним, как с марионеткой. Потому, что глаза Чонгука перестали быть его, нос, губы, скулы — тоже. Все постепенно будто бы перетекало в Тэхена, становясь его личным, словно Чонгук в самом прямом смысле слова отражение в зеркале. Тэхен дышит тяжело, прерывисто, задерживая подолгу дыхание в легких и не выпуская его оттуда до тех пор, пока не становится легче. Но легче не становится, и Тэхен думает, что лучше прямо сейчас задохнуться. Он даже не уверен, похож ли на него Чонгук, или его мысли про одиночество настолько глубоко въелись, что теперь каждый встречный — его копия. Внешне или внутренне. Он не испытывает облегчения, когда допускает в своей голове мысль, что раз подобное происходит сейчас с ним и что в мире ничего никогда не проходит напрасно, то, возможно, он действительно не так одинок, как ему кажется на первый взгляд. И что с Чонгуком, на самом деле, действительно общего очень много. Просто никто не знает, потому что боится узнать. Больше боится Тэхен, который привык слишком людей за километры обходить. «Судьба никогда не сводила людей самостоятельно. Она только подталкивала, не предпринимая никаких попыток насильственного сближения.» Тэхен не хочет возвращать в себя веру в людей просто потому, что какой-то там Чонгук, которого он встретил случайно, смотрит на весь мир точно такими же глазами, какими смотрит на мир Тэхен. Не хочет даже думать о том, что за пару часов смог что-то в этих глазах разглядеть. Тэхен не знает ничего о Чонгуке и не может быть уверен на все сто процентов во всем, что происходит вокруг. Тэхен вообще не может быть в чем-то уверен. Он не психолог со стажем, который может личность человека за кратчайшие сроки разглядеть, не социальный работник, который с людьми на протяжении всей своей жизни работает. Он даже не чертов друг кому-то. Он не может, опираясь только на жизнь Сокджина, Намджуна и Хосока, делать выводы о жизни других. Он не может, сравнив их взгляды, предположить мысль об их мышлении. Он не может ничего абсолютно распознать в людях, потому что не знает их. Да и не уверен он, что даже самые заядлые любители взаимоотношений с легкостью могут сказать что-то о Чонгуке, или о Чимине, или даже о Тэхене. Ни один из них не носит с собой маленький томик книги, кратко повествующий о том, что внутри происходит, о том, какие факторы с внешней среды оказывают на них сильнейшее влияние, о том, что их в прошлом настигло и о том, что в будущем находится. Потому что никто из них не знает о самих себе ровным счетом ничего. Вот и Тэхен, напомнив себе эту мысль в последний раз, снова вчитывается в собственные записи. Слова растекаются по бумаге, словно на них воды очень много пролили. В ушах стоит звон неугомонный, глаза разъедать начинает, спина вся мурашками покрывается и по ней пот холодными каплями стекает. Тэхен думает поначалу, что снова страхом давится, но замечает, что это — нечто иное. Что-то, что настигает человека в моменты, когда он понимает, что как бы сильно голову над вопросом не ломал, сколько бы сил и времени на решение одной единственной задачи не тратил, а все равно без чьей-то помощи решить не получится. Чувство, похожее на разочарование, только направленное на самого себя. И чувство это настолько сильное, настолько мощное, что невольно осознаешь для себя, что это разочарование в самом себе серьезнее, чем разочарование в чем-то еще. Тэхен голову в плечи вжимает, рукой в волосы зарывается и незаметно для всех в кулаке их сжимает, слегка вперед оттягивая. Боль физическая всегда помогала ему справиться с болью моральной. И чем сильнее болит внутри, тем сильнее будет болеть и снаружи. Ложная идея о том, что если окружить себя болью со всех сторон, станет легче. Но Тэхен знает, что даже если боль полностью убрать, легче никогда не станет. Знает прекрасно, потому что не может поверить в искренность улыбок, не может поверить в искренность смеха. Не может поверить во что-то положительное, потому что сам окружил себя мыслями, мрачнее туч. Застелил собственные глаза мутной пленкой, зашил рот, из которого ничего путного никогда не вырывалось. Вывихнул себе руки, чтобы никого не касаться. Сломал себе ноги, чтобы никуда не убежать. Тэхен не верит в счастье, но почему же тогда изо дня в день стремится к тому, чтобы те трое, что дома ждут, всегда улыбались, всегда смеялись и всегда были счастливыми? Почему, будучи тем, кто так активно отрицает существование хоть капли положительного, хочет этим всем окружить людей вокруг себя? Почему из раза в раз отталкивает, чтобы потом быть готовым волосы выдрать, лишь бы больше не видеть их поникших лиц? Потому что окружил себя ложью. Почему Тэхен, называвший себя всю жизнь одиноким, прямо сейчас одиноким быть не хочет? Потому что Тэхен - это олицетворение лжи. Сейчас не ночь, сейчас он не в своей комнате, сейчас он не сможет услышать ни чьи шаги, и прямо сейчас понимает, что это единственное, что поможет мраку, затопившему его, рассосаться. Почему же тогда Тэхен, прикусывая губу, думает обо всем этом, не имея возможности поток мыслей, вылезших буквально из ниоткуда, подавить? Почему хочет хотя бы мельком увидеть лица этих троих? Он ведь независимый от людей, он ведь самостоятельный очень. Он ведь стремится к силе этой, что прозрачная и пустая, но все равно манящая. К силе, что вызвана желанием никогда не признавать своих фобий, никогда не проявлять слабость, делать вид, что силен, забывая, что главной слабостью «сильных» людей всегда являлось полное отрицание каждого противоречия, каждой негативной мысли, каждого чувства, неизвестного до сих пор, каждого мгновения, наполненного чем-то сильно отличающимся от всех предыдущих моментов. Признаться самому себе в неправоте — страшно. Признаться, что зависим, когда так хотел не иметь чего-то общего с людьми — страшно. Признаться в существовании счастья — страшно. Признаться, что именно это счастье хочешь не для себя, а для людей, которых так боишься — страшно. В их мире счастье принято считать за единственную величину, к которой стоит стремиться. В их мире счастье описывается в сказках как самое крепкое и по-истине дорогостоящее удовольствие. И именно поэтому Тэхен, убежденный, что никаких денег ему не хватит на то, чтобы приобрести его, и целой жизни не хватит, чтобы накопить, закрывает глаза, поворачивается спиной и говорит, что отныне на счастье больше не посмотрит. Будет идти к нему спиной, запинаясь постоянно о преграды, которые не видит. Будет падать, чтобы потом подняться снова, потому что поражение — правда. А правды в его жизни нет. Окружив себя ложью, слепо идет вперед спиной, надеясь, что счастье само наткнется на него. И стоит ему только почувствовать его тяжелое дыхание в затылок, его холодные руки, которые теплыми должны быть, как сразу же схватит, бантом красным обмотает и отдаст в руки другим. Потому что общество говорит «Счастье стоит того». Потому что люди, опьяненные желанием стать счастливыми, говорят «Оно — самое прекрасное, что только есть». Но Тэхен не знает, чего стоит счастье и что является прекрасным. Поэтому, будучи обманутым самим собой и найдя счастье, в страхе вручит его, как новогодний подарок. Потому что не знает, что такое счастье и что с ним делать. А раз вокруг люди стремятся к нему так бездумно, то, наверное, и знают, что с ним делать. — Уже так темно. Чимин, что все это время сидел в не очень удобной для себя позе, убирает ноутбук в сторону, потягивается, выпрямляя ноги и руки, зевает, разминает шею и спину, а потом с уставшими красными глазами смотрит на Чонгука и Тэхена, один из которых долгое время читал в темноте. Второй, как ни пытался за эти несколько часов сделать хоть что-то, так и не смог. — Тэхен, ты не против продолжить завтра? — Нет. Сказать что-то получается не с первой попытки. Первый раз он просто рот открыл, так и не издав и звука, а во второй голос был слишком охрипшим и тихим, чтобы можно было хоть что-то разобрать. — Отлично. Я еще позже что-нибудь поищу и если что скину тебе. Может, тебя проводить лучше до дому? — Нет. — Но ты же далеко живешь от меня, а придурков в городе полным полно. Особенно вечером. — Не надо. — Тогда позволь тебя хотя бы до метро проводить. Тэхен понимает, что дальнейшие споры бесполезны, поэтому соглашается на последнее предложение и встает с насиженного места, разминая отекшие конечности и убирая в сумку свои вещи. — Чонгук, ты с нами? Чонгук только мотает головой отрицательно, мол, идите без меня, я тебя тут подожду, и провожает обоих взглядом, наблюдая из комнаты за тем, как торопливо Чимин надевает куртку и просит Тэхена поторопиться и не терять времени даром, чтобы успеть придти домой как можно раньше, а не когда уже совсем темно будет. Перед тем, как выйти в подъезд, Тэхен кивает головой Чонгуку в знак прощания и идет вперед, к лифту, оставляя Чимина, что снова что-то очень упорно говорит Чонгуку, позади. Домой хочется очень сильно. Потому что устал находиться в обстановке, чуждой для него. Устал смотреть на лица людей, которых не знает, и незнание это будто бы каждую живую клетку его тела превращает в неживую. Устал от этих двоих даже с учетом того факта, что последние пару часов не общался с ними, но без остановки думал о каждом по отдельности так старательно, что теперь боится даже в глаза подбежавшего Чимина смотреть, потому что понимает, что во взгляде его где-то глубоко очень находится очередная пища для размышления, которая в покое его оставит только тогда, когда Тэхен окончательно с ума сойдет. Спускаясь в лифте, Тэхен пытается понять, почему все, что он делает — это думает и страдает, думает и страдает. Это то, что ему не нравится и то, чем он живет на протяжении очень длительного времени. То, что приносит ему дискомфорт, является тем, что поднимает его на ноги каждое утро с постели. То, что он готов возненавидеть, является им самим. Тэхен думает, что готов возненавидеть самого себя. Не Чимина, который руки в карман на холоде убирает, не Чонгука, который в теплой квартире остался, не Сокджина, который сейчас наверняка что-то вкусное готовит, не Намджуна, который над проверкой очередных работ корчится, не Хосока, который любимый мультфильм пересматривает. Готов возненавидеть себя и только себя, потому что слабость только он проявляет и знает об этом прекрасно, потому что плачет он постоянно и знает об этом прекрасно, как и причину постоянных бессонных ночей. «Каждый из людей, кто на себя клеймо слабого повесил, убежден, что таковым он является далеко не для одного себя. И именно этот человек, обычно, страдает в одиночестве. На людях он привык улыбаться.» Когда Тэхен заходит в вагон, посмотреть на Чимина и попрощаться с ним он не решается. Чимин махает ему бурно, улыбается и уходит только тогда, когда метро в темноте тоннеля скрывается, засасывая в эту тьму Тэхена и всех, кто вместе с ним в вагоне находится. Но Тэхен привык к этой темноте. Точно также, как и привык ногтями в тыльную сторону ладони впиваться, ожидая наконец, когда в глаза снова яркий свет ударит. Но света нет. А темнота вокруг только сгущается.