В их тела вгрызаются пираньи

«Порой люди видят только то, что они хотят видеть.» Тэхен бы хотел не видеть ничего. Но так думает только его мозг. Его сердце, напоминающее о своем существовании ноющей болью в грудной клетке, думает иначе. Внутри Тэхена происходит ожесточенная битва с самим собой. Точнее, его мозг активно борется с сердцем, а то, в свою очередь, подобно воющему раненому зверю, забивается в угол, но позиций своих не сдает. Продолжает только, тихо, скуля, настаивая на своем. Сам Тэхен намерений собственного сердца не разделяет. Сам Тэхен на стороне своего мозга, который мыслит в данной ситуации рационально, которое не позволяет Тэхену, прижатому со всех сторон болью, ослепнуть окончательно. Рассудок держит его на ногах, но на то, чтобы держать спину прямой, у него не хватает сил, поэтому Тэхен, убрав руки по карманам и сгорбившись, шагает медленно, будто идет на собственную казнь. Хочется боль чем-то притупить. Но чем именно — непонятно. В голове нет абсолютно никакой идеи: алкоголь он не так уж и любит, чтобы запивать им каждую из проблем, которая свалится на его хрупкие плечи, а с наркотиками он вообще не дружит, потому что не понимает, что в них такого находят другие люди, чтобы так рисковать своим здоровьем ради минуты бесконечного, казалось бы, блаженства, которое потом перетекает в жуткую головную боль, а дальше по прямой к наркозависимости и полностью потерянному в наркотиках будущему. Тэхен не то, чтобы знает, что его ждет в будущем, и поэтому терять его не хочет, но просто осознание, что оно, какое-никакое, но есть, заставляет, плотнее закутавшись в шарф, идти в сторону остановки. Хоть чему-то в этой жизни стоит дать шанс. И так иронично, что в жизни Тэхен дает шанс жизни. Позволяет ей течь несмотря на мучения, которые приходится из-за нее же выносить. Несмотря на боль, копящуюся, кажется, везде: под ногтями, когда со всей злобы пытается отодрать метку, между пальцами, когда со всей силы вырывает волосы на голове, под ребрами, о которые сердце ударяется болезненно, пытаясь вырваться наружу. Тэхен не отпускает. Потому что это очевидно — без бьющегося горячего сердца он попросту не сможет жить. А еще пустоту, что образуется на его месте, нечем будет забить, заполнить. Туда можно было бы запихнуть мозг, который идеально бы вписался, занимая все место собой и позволяя телу следовать только зову рассудка, но ему там не место. Тэхен мечтает об этом, пока его сердце мечтает еще один разочек взглянуть на Чонгука. Только и всего. Чонгук для его ноющего сердца подобно наркотику, который Тэхен так ненавидит. Наркотик, один раз который попробовав, не сможешь больше отпустить. Наркотик, который каждый раз будешь просить такой типичной и бессмысленной для всех фразой: «Последний раз, совсем немного, и больше мне не надо». А потом просить еще и еще, потому что хочется до покалывания пальцев. Сравнивать Чонгука с наркотиком как минимум странно. А еще невыносимо. С Чонгуком невыносимо. С Чонгуком, который остался в кафе, невыносимо. С Чонгуком, который ему прямо сейчас не пишет, не звонит, чей голос не слышится за спиной, чей взгляд не направлен на него, невыносимо. Невыносимо чуть ли не до злости, чуть ли не до сжатых в кулаки рук, чуть ли не до прокусанных насквозь губ. Как же ты слаб, — думает про себя Тэхен, становясь напротив открытых дверей автобуса, — как же ты чертовски слаб. Единственное слово, синонимов которому уйма, но которое, в отличие от этой «уймы», подходит больше всего. Слабому человеку остается только притворяться. Тэхену остается только притворяться. Делать вид, что все нормально. На каждый из вопросов о его самочувствии отвечать, что все нормально. Закрывать глаза, когда в них кто-то смотрит, закрывать рот, когда хочется что-то сказать и закрывать уши, когда приходится что-то слушать. Иного выбора Тэхен не видит. При другом раскладе (Тэхен вычитал это в книгах), он должен обратиться за помощью. Помощь Тэхену не нужна. Тэхен справится сам. А может и не справится и, сломавшись, разбившись, растерев самого себя в порошок, умрет. Но идея умирать в последнее время его вообще не привлекает. Что служит причиной, Тэхен знает, и поэтому, недовольный тем, что с ним происходит, и не желавший это как-то принимать и, что еще хуже, поддаваться этому, продолжает активно отрицать, ссылаясь на то, что все только кажется и что все только временно. Хочется верить, что Тэхен просто загоняет себя самого в ловушку. Управляемый израненным, изуродованным сердцем, он делает то, что оно ему велит, и это так странно, потому что против одного стоят двое и все равно умудряются проигрывать. Остается признать только, что с чувствами совладать сложнее, чем с чем-либо еще. Особенно таким, как Тэхен. Таким, которые слишком много думают на самые бесполезные темы, которые укрытие находят только у себя в мыслях, потому что их, во-первых, никто не прочитает и не узнает, о чем Тэхен так старательно думает, чего он так старательно избегает, а во-вторых единственный, с кем борется Тэхен в собственных мыслях, это с самим собой, пытаясь прийти в гармонию с телом и душой, пытаясь найти общий язык между безмерными, вытекающими из каждой щели чувствами и стойко державшимся под этим сильным водопадом разумом, который выдерживает каждую напасть и не отказывается от своей цели. Тэхену кажется уже, что даже его разум идет против него. Ведь все, чего он так желает, это просто перестать думать и перестать чувствовать хоть что-то, но и чтобы пустота в одно мгновение не наступала. Просто иногда разбавлялась немного темными, немного яркими, немного острыми, немного тупыми чувствами, сопровождающиеся тут же логичными умозаключениями. Но все, что Тэхен получает на одну единственную просьбу оставить его в покое — это еще более ожесточенную войну с тяжелой артиллерией. Выдерживая каждый удар, Тэхен все думает, что последний определенно станет смертельным. В автобусе пусто. Он сидит, оперевшись головой о стекло, передает только деньги за проезд подошедшему кондуктору и, сжав в руке выданный билет, прикрывает глаза и натягивает шарф на нос. За сегодняшний день Тэхен снова устал. За день, который еще только на середине и в котором, как Тэхен уверен на все 99% процентов (потому что 1% всегда составляет сомнения (читать как надежду)), он сам себе же не даст покоя. Дело уже далеко не в Чонгуке, у которого все еще самая красивая улыбка в мире, и не в Чимине, который все еще знает, как поддержать, казалось бы, любой диалог в мире, и не в Намджуне, который все еще любит его, и не в Сокджине, который все еще ждет его, и не в Хосоке, который все еще хочет обнять его, и не в Юнги, который все еще хочет залезть в его мозг и посмотреть, что же там такое интересное происходит, а потом от мозга прямиком вниз к сердцу, вид которого его приведет сначала в шок, потом в отвращение, а потом в самое сильное и самое долгое по продолжительности сочувствие. Сочувствия Тэхену не надо. И чтобы в нем копались тоже не надо. И чтобы его любили тоже не надо, и чтобы ждали. Но объятия лучше оставить. Единственное крепкое, что удерживает его и что он готов прямо сейчас, в этом пустом автобусе принять как-то, что ему необходимо. Буквально необходимо. Плевать уже даже на собственное убеждение, что рано или поздно это исчезнет. Сейчас, прямо сейчас, прямо в этом грязном автобусе, объятия — все, что ему надо. И может немножечко голоса Чонгука, эхом отдающего в ушах. Признаваться себе в чем-то страшно. Но и в тоже время как-то свободно. Легко. Смотреть в глаза правде, все это время старательно отворачиваясь от нее. Признаться себе, что привязался к чему-то, хотя этой самой привязанности так сильно избегал из-за опасений снова быть обманутым, преданным, покинутым, выброшенным. Но что может маленький Хосок, который жизни толком не видел, который плачет каждый раз, когда метка на руке начинает кровоточить и болеть до слез в глазах и до искривленной улыбки, в которой так и читается невооруженным взглядом: «Мне так больно Тэхен, так больно, но ради тебя я все равно готов улыбаться»? Что может Хосок, который всегда прибегает к Тэхену за помощью, который сжимает его руку под столом, пока никто не видит, который всегда разговаривает с ним на самые глупые темы, но для него самого являющиеся чуть ли не смыслом жизни? Что может такой Хосок сделать? Предать? Вряд ли. Но чувство, что в нем укоренилось, что к нему пристало, настолько сильно, что даже в таком крошечном тельце, которое каждый день его обнимает, Тэхен видит опасность. Но еще больше опасности он видит во времени, которое это самое тельце может у него забрать. А Тэхен не хочет, чтобы забирали, не хочет, чтобы Хосок обнимал еще кого-то, кроме него, не хочет, чтобы Хосок рассказывал легенду, в которой люди, взявшись за руки, прыгают в море, где в их тела вгрызаются пираньи, рассказывал кому-то еще. Тэхен собственником себя никогда не считал, но сейчас, когда в спину дышит чувство, что скоро это определенно и точно куда-то денется, испарится, заставляет сжимать зубы до скрипа и проклинать весь мир, в котором это возможно. А этот мир давно уже доказал, что в нем возможно все, особенно если это идет против Тэхена. Он выходит на нужной остановке, оглядываясь по сторонам, подмечая, что снега стало еще больше даже несмотря на то, что только утром здесь несколько дворников расчищали дороги, и, выпустив пар, идет в сторону дома, смешиваясь с толпой людей, которая здесь всегда образуется очень огромная. Тэхен не сказал бы, что это какое-то особенное место: здесь нет никаких кафе, магазинов, а ближайший торговый центр находится только в паре километрах. Здесь нет каких-то достопримечательностей, а дома все старые, обшарпанные, но из-за висячих гирлянд и стоящих во дворах украшенных к новому году елках зимой это не так сильно заметно. Тэхен останавливается напротив одной из таких елок, запрокидывая голову назад и смотря на самую ее макушку, где огромная звезда мигает самыми разными цветами. — Поразительно, как быстро летит время. Недавно только я отмечал летом день рождения своей дочери, а вот уже задумываюсь, что подарить ей на новый год, — к Тэхену подходит мужчина лет сорока, с маленькой бородкой, в теплой меховой шапке, из-под которой выглядывают черные, как смоль, волосы, в длинном утепленном пальто и в сапогах. — Вы любите этот праздник? — Нет. — Почему? — Ты ждешь полуночи, наедаясь при этом и выпивая много алкоголя, выходишь после на улицу жечь бенгальские огни или пускать фейерверки, которые только атмосферу загрязняют и животных пугают. А потом как дурак с животом, полным еды, и алкоголем в крови, ложишься поздно спать, а на утро не можешь понять, что происходит и где ты вообще находишься. Некоторые даже после пары дней все еще не понимают, кто они, где они, что происходит и почему на календарях уже 5 января, когда они только пару часов назад стояли на улице и кричали во всю глотку поздравления с новым годом, — Тэхен говорит это быстро и на одном дыхании, поворачивает голову в сторону, наблюдая за тем, как лицо мужчины меняется. Удивление сменяется улыбкой, а потом он и вовсе взрывается смехом, кивая Тэхену и тем самым намекая, что он чертовски прав. — Я скучаю по этому. В молодости, с друзьями, только так новый год и отмечали. Особенно в студенческие годы, — Тэхен обращает на «студенческие» внимание, сравнивая то, кем был в его возрасте совершенно незнакомый человек, и кем является сейчас он: замкнутым, закрытым глубоко в себе, и почему-то испытывает стыд. — Сейчас не до этого. Сейчас на столе минимальное количество алкоголя, на телевизоре детские мультики, а под елкой куча подарков от родственников. И все ради того, чтобы дочка улыбалась. Она у меня праздники очень сильно любит. И дело даже не в подарках, а в том, что на каждый из праздников мы всей семьей собираемся и отмечаем их. Нас много: я, жена, двое наших старших сыновей приезжают, не на каждые, конечно, но на новый год точно, приходит моя сестра, у жены сестра со своим мужем, моя мама, и мы отмечаем. Отец у меня умер, а жена сирота с детства. Но нам хорошо, — мужчина поднимает взгляд к небу и Тэхен отчетливо видит, как по щекам его стекают одинокие соленые слезы. — С семьей всегда хорошо. Я как раз сейчас иду подарок выбирать. Не хотите составить мне компанию? — Нет, спасибо. Мне самому еще нужно многое сделать. Надеюсь, вы выберете хороший подарок, который понравится вашей дочери. — Обязательно. Тэхен провожает взглядом удаляющуюся в противоположную сторону фигуру, пока она не скрывается за зданиями, и, развернувшись в сторону своего дома, продолжает идти, ускорив зачем-то шаг. После разговора, после такого откровения совершенно незнакомого человека попасть домой хочется еще сильнее. После такого разговора хочется переодеться в домашнюю одежду, налить горячего чая и просто сесть в позе лотоса на пол гостиной, где рядом будут сидеть все, кто любят. Просто сидеть и говорить с ним. Сейчас, когда этот мужчина в довольно смешной шапке и с заплаканными от переизбытка чувств глазами сказал, как хорошо ему с его семьей, Тэхен готов сорваться на бег. И бег этот будет отличаться от всего остального. Если раньше он убегал в страхе, в панике, то сейчас он будет тем, кто побежит навстречу, потому что в этот холодный зимний вечер под светом гирлянд хочется быть рядом со своей семьей. Этот мужчина стоял рядом с ним от силы минут пять и все, что делал, это рассказывал о том, что внутри него находится, о том самом светлом и сокровенном, что люди хранят глубоко в сердце и что не хотят порой показывать людям, но иногда, в самые переломные моменты, когда кажется, что это начинает медленно и мучительно разрывать на части, даже если это что-то доброе, хочется кому-то рассказать. Вылить всю душу, высвободить наружу, показав всему миру и тому, кто слушает, что там, под толстым слоем мышц и сухожилий, затесавшись где-то между костями, происходит. И Тэхен, слушая внимательно, завороженно, понимает, что если откинуть на задний план все негативное, все злое, и просто позволить впитать в себя каплю чего-то хорошего, и плевать, что ему это не принадлежит, то можно смело понять, что это, наверное, то самое, за чем он бежал вперед и в тоже время от чего убегал в спешке. Потому что это самое хочется иметь рядом с собой и в тоже время избегать этого, потому что доверия нет ни к чему абсолютно, потому что за каждой маской человеческой и самой счастливой скрывается опасность, которая грозит протянуть к Тэхену свои костлявые руки и утянуть за собой следом, не позволяя смотреть на яркий свет. Тэхен боится, ему страшно, потому что сердце бьется очень быстро. А еще потому, что все еще очень сильно хочется попасть домой. Хочется обнять Хосока так крепко, чтобы он просил отпустить, хочется сесть перед ним на колени и, уткнувшись носом в район солнечного сплетения, позволить течь слезам громадными ручьями, потому что выразить эмоции не получается, даже когда они так отчетливо лежат у него на ладонях и обжигают на них кожу. Тэхен сжимает кулаки и прячет руки в карманах, чтобы никто не видел. Это только его, личное, и пока он не в том состоянии, когда это будет переполнять его настолько сильно, что захочется точно также, как тот мужчина, остановить прохожего и просто сказать, как сейчас ему хочется попасть домой. А может, эти чувства давно уже переполнили его до краев, но он просто не понимает, какого это, и продолжает держать рот на замке. Потому что говорить об этом в любом случае не хочется. Потому что он не знает слов подходящих и все, что может, это заплакать, надеясь, что люди вокруг и без лишних слов поймут все прекрасно. Но понимания никогда не будет. Пока не объяснит или хотя бы не попытается объяснить — никто не поймет. Пока не прочитает достаточно книг, пока не выучит достаточно слов, пока не изучит достаточно статей из википедии, в которой одна краше другой, в которой, вроде, бред написан, не поддающийся логичному объяснению, но который является для каждого поголовно единственным, чем можно все происходящее описать. И если Тэхен так и продолжит отбрасывать слово за словом, говоря, что это или слишком громко, или слишком тихо, или настолько бессмысленно, что даже произносить это в слух стыдно, то никогда не сможет найти общего языка с людьми вокруг. И всегда будет продолжать удивляться, почему же Чимину так легко поддерживать разговор. Потому что Чимин не такой, как Тэхен. Потому что Чимин понимает, что чем больше думаешь, тем больше вопросов в голове возникает. Потому что Чимин понимает, что чем упорнее ищешь выход, тем сильнее теряешься. Потому что Тэхен понимает это все тоже, но избавиться от этого не может. Потому что Тэхен понимает, что всему, что внутри происходит, он доверяет. Потому что Тэхен понимает, что эти чувства весом в десятки, а то и в сотни тонн и цвета темнее ночного неба, никогда его не покинут. В отличии от так называемого счастья, за которым люди гонятся, слепо веря, что оно единственное, в чем они нуждаются больше всего на свете. Но Тэхен знает, Тэхен вычитал из книг, что счастье обычно невелико в размерах. Что счастье даже под микроскопом не разглядеть. Что счастье для каждого свое и что нет какого-то определенного обозначения для всех подряд. И что даже слово счастье не имеет по своему существу никакой цены. Счастье лишь оболочка, за которой скрывается что-то поистине огромное в значении, но маленькое в размерах. А людей всегда больше привлекал размер. Это аксиома. Тэхен спрашивает себя: «Что делает тебя счастливым?» и со страхом отвечает: «Объятия Хосока, стряпня Сокджина, ужин с Намджуном, глупые споры между Сокджином и Хосоком, а еще Юнги, у которого каждый из приездов сюда, в Сеул, неожиданный.». И с еще большим страхом подмечает, что потерять это он не хочет, чтобы ни произошло. Тэхен признается себе, что это вошло в привычку, от которой избавляться не хочется. Тэхен признается себе, что он привязался. Признается, что каждое из вышеперечисленного для него важнее кислорода. Признается, что терять это не хочет и что готов, отодрав от себя все болезненно ноющее, бороться за это. Признается, оглушенный тупой болью по всему телу, что в итоге, блуждая бессмысленно, все равно пришел к тому, к чему так не хотелось приходить. Признается, что обрел семью. И Тэхен, вспоминая то самое странное слово, которому так и не нашел объяснения, которое так и не показывало себя во всей красе, потому что было придавлено толстым слоем ненависти, страха, боли, отчаяния, делает очередную пометку у себя в голове: «Любить кого-то, значит бояться потерять.» А потом останавливается резко, потому что ему под ноги прямо в сугроб котенок маленький прыгает, загораживая собой путь и начиная громко и истошно мяукать, привлекая к себе по максимуму внимания. Тот самый котенок, которого Тэхен в прошлый раз стороной обошел, потому что не знал, что с ним делать. Тот самый котенок, который смотрит на него с глубокой надеждой и нежностью, веря, что в этот раз повезет. Тот самый котенок, который получая миллионы отказов, у которого шерсть вся ободрана и который хромает на одну лапу, после столькой пережитой боли, которая все еще не находит себе конца, дает всему миру шанс за шансом, вот так бросаясь под ноги с огромным доверием в своем крошечном сердце. Тэхен смотрит на то, как он ластится, трется мордой о носки его ботинок и все не прекращая мяукает, ожидая, когда же наконец хоть кто-то обратит на него то внимание, в котором он так нуждается. Брошенный, одинокий, он, полностью потерявшись, продолжает верить во что-то доброе на свете. Потому что пока есть люди, которые, вместо того, чтобы пнуть его в бок и откинуть на метр в сторону, приседают на корточки и гладят его, чеша при этом за ушком, все будет хорошо. Потому что пока есть люди, которые, вместо того, чтобы смотреть на него с отвращением, смотрят на него ласково и нежно, все будет хорошо. Потому что пока есть Тэхен, который, наклонившись к нему, берет его в руки и, закутав в шарф и прижав крепко к себе, несет домой, все будет хорошо. «Порой слова чужих действуют куда сильнее, чем слова любимых и дорогих.» Подарком Хосоку от Тэхена на этот новый год будет котенок, которому они вместе дадут имя. А еще нужно будет не забыть нарядить елку.

***

— Чего же ты все кричишь. Тэхен держит котенка, который готов вот-вот вырваться, в одной руке очень крепко, пока другой роется в кармане в поисках ключей. На полу рядом с ним стоит пакет с покупками из зоомагазина: корм, красный ошейник с кулоном в виде сердечка, посередине которого написано «Любимчик семьи», горшок, наполнитель, а еще две миски красного и синего цветов. Котенок на руках мяукает все громче и Тэхен боится, что из-за этого весь сюрприз с треском провалится, потому что Хосок за дверью услышит и ради любопытства выглянет в подъезд, чтобы посмотреть, что там происходит. А там будет Тэхен стоять, держа это маленькое пищащее животное в одной руке с таким лицом, будто это не то, о чем он подумал, и что он вообще чисто случайно сюда забежал, увязавшись за ним. А потом Хосок из-за своего доброго сердца начнет умолять всех не выгонять его, а, наоборот, приютить, пока кто-нибудь не скажет ему, показав на стоящий на полу пакет с покупками, что никто этого котенка выкидывать никуда не собирается и что сюрприз не удался. Тэхен с облегченным вздохом достает из кармана ключи и просовывает нужный в замочную скважину, поворачивая пару раз в нужную сторону, а потом, убрав обратно, прижимает к своему плечу котенка и, взяв с полу пакет, осторожно открывает дверь, заглядывая внутрь и уже отсюда, под приглушенное мяуканье, слышит хосоковы шаги. — Ты вернулся, — Хосок, заметив знакомую фигуру в дверном проеме, подбегает к нему, чересчур довольный, и замирает на полпути, видя, как, цепляясь за куртку, по Тэхену ползает маленький котенок, осматриваясь по сторонам с испугом и любопытством в глазах одновременно. — Это что? — Мой тебе подарок на новый год. Хосок сначала стоит, хлопая своими огромными то ли от природы, то ли от удивления, глазами, а потом, осознав все происходящее, улыбается во все тридцать два и начинает громко хлопать в ладоши, радуясь своему новому питомцу. Он аккуратно берет его на руки, когда Тэхен, отцепив от себя, протягивает восторженному и очень радостному Хосоку котенка. Тот, в свою очередь, прижав к себе и позволив ему, выпустив тут же коготки, вцепиться в футболку и чуть-чуть поцарапать кожу, бежит на второй этаж, где в своей комнате сидит ни о чем не подозревающий Сокджин. — Сокджин, смотри быстрее кого Тэхен принес! — кричит Хосок, быстро поднимаясь по лестнице вверх и оставляя на первом этаже явно довольного своим решением взять его домой Тэхена. Он снимает с себя верхнюю одежду и, слушая восторженную болтовню обоих, принимается раскладывать все, что купил. Горшок с наполнителем он убирает в туалет, а ошейник, который нужно будет не забыть надеть котенку на шею, кладет на тумбочку. Миски он ставит на кухне около небольшого выступа в углу, о который раньше, по непривычке, постоянно ударялся головой, на полки убирает корм. Обратно к нему спускается все еще радостный и широко улыбающийся Хосок, никак не способный отпустить бедного котенка, который пребывает в явном шоке от всего происходящего и который напуган сильно, из-за чего прижимается к Хосоку плотнее и старается своим мяуканьем перекричать его счастливые вопли. — И что это за внезапное пополнение в доме? — Я не мог пройти мимо. Не во второй раз точно. — Во второй? — Я его и вчера встретил. Не отставал от меня почти всю дорогу до дому. — Его надо будет сводить к ветеринару. Я займусь этим завтра вместе с Хосоком. — Спасибо. Тэхен открывает одну из упаковок жидкого корма, который ему посоветовали в зоомагазине, и накладывает в одну из мисок, пока в другую такой же радостный и улыбающийся, как и Хосок, Сокджин наливает молоко. — А имя? — Я еще не придумал. — Зато я придумал! Давайте назовем его Куки. Сердце Тэхена болезненно сжимается и еще болезненнее разжимается, пока он поднимается с корточек и закрывает упаковку обратно. Этого только не хватало.

/flashback/

— Твое имя такое сложное, я буду называть тебя Куки. — Почему именно Куки? — Потому что ты напоминаешь кролика, когда улыбаешься.

/end of flashback/

— Это кличка больше подходит кролику, чем котенку, — Сокджин скептически приподнимает одну бровь, но, видя энтузиазм и желание в глазах Хосока, не может не уступить ему. — Ну, Куки так Куки. Добро пожаловать домой, Куки, — Сокджин гладит его, накрывая полностью своей огромной ладонью, и слегка подталкивает вперед к миске, намекая, что тому нужно поесть. Воспоминания из прошлого бьют под дых резко и внезапно и также резко и внезапно растворяются в воздухе, будто ничего и не было. Тэхен незаметно от всех сжимает рубашку в кулаке и пытается отдышаться от пробирающей все тело боли, но получается плохо. Перед глазами темнеет быстро и быстро проходит, Тэхена бросает в жар и тут же отпускает, заставляя дрожать от холода. И все из-за одного воспоминания, которое размытое, темное, мутное, и за которое даже сейчас, хватаясь, удержаться очень сложно. Оно приходит тогда, когда считает нужным, и уходит тогда же, не давая и прикоснуться к себе пальцем. Тэхен поднимает взгляд на всех присутствующих, встречаясь со взглядом Сокджина, и тот, быстро переменив лицо с радостного на обеспокоенное, только молча кивает, когда Тэхен, помотав головой, мол, потом, не сейчас, когда у вас у всех столько радости из-за котенка, отходит в сторону. — Ты ужинать будешь? — кричит уже удаляющейся наверх фигуре Тэхена Сокджин, сев на пол и, отведя руки назад, откинув голову в бок, чтобы было лучше видно. — Я поем с Намджуном. Кажется, будто в его комнате что-то изменилось. Кровать стоит все на том же месте, стол все также завален книгами и тетрадями, дверца шкафа слегка приоткрыта из-за висячего на ней полотенца. На прикроватной тумбочке все также стоит светильник, а рядом с ним розетка, к которой он подключен. Шторы все такие же, а вид из окна ни капли не поменялся за исключением того, что на улице только и всего, что снега стало больше. Но дело не в улице и не в том, сколько там снега. Дело в чем-то другом. Тэхен включает свет и считает, сколько лампочек горит. Шесть из семи работают, но это всегда так было, сколько он себя помнит в этом доме. Он подбегает к столу, разгребая бумаги, перелистывая страницу за страницей в книге и тоже самое делая с тетрадями. Потом, так и ничего не найдя там, подходит к шкафу и, открыв его, изучает еще внимательнее свой бедный запас одежды. Но и там все на месте. Он ложится на пол, заглядывая под кровать, под шкаф и под стол. Никаких изменений. Недовольный тем, что чем больше он ищет, тем сильнее становится чувство, что что-то здесь явно не так, он, буркнув себе под нос, садится на кровать, скрестив руки на груди и отказываясь делать что-то, пока чувство либо само не пройдет, либо его взгляду наконец-то не попадется то, что он так отчаянно пытается найти прямо сейчас. К переменам, да еще и таким огромным, он не готов. Он думает, что, может, раз дело в переменах, то все из-за того, что он так внезапно для всех и даже для себя, принес в дом котенка с улицы, не предупредив никого и даже самостоятельно не обдумав это в голове несколько раз. А вдруг они не смогут за ним уследить? А вдруг завтра у ветеринара что-то случится? Вдруг он болен чем-то и долго в этом доме явно не проживет, и этот факт расстроит Хосока сильнее, чем факт его появления обрадовал? Тэхену не хочется видеть чужих слез. Слышать смех, доносящийся с первого этажа, ему хочется куда сильнее. Он вспоминает, упав на кровать и устремив взгляд в потолок, прикрыв слегка глаза из-за яркого света, рассказ мужчины. Вспоминает его слезы, с которыми он говорил о своей дочери и о том, как она любит, когда на праздники они собираются всей семьей. Что вообще такое семья? Это когда у тебя есть жена, двое старших сыновей, которые приезжают на праздники, но не все, маленькая дочка, которой все под елку кладут подарки и ради которой все время на телевизоре включены мультики, есть мама, сестра, а еще сестра жены с ее мужем? Если да, то ничего из этого у Тэхена нет. Но зато у него есть Намджун, Сокджин, Хосок и Юнги. Если семья — это что-то определенное, то Тэхена явно обделили ею. Но если семья для каждого, прям как счастье, что-то свое, то тогда Тэхен, больно прикусив нижнюю губу, может сказать, что они — его семья. Те, к кому он бежит всегда, те кому он хочет, действительно хочет доверять после столького количества боли, которая продолжает все увеличиваться и увеличиваться, не зная преград. А еще тех, которых он любит. Любовью, которую он не понимает, любовью, которую он под толстым слоем всего того негативного, чего в нем в разы больше, не замечает, любовью, о которой думать еще больнее. Любовью, которую никто, кому о ней не скажи, даже используя все те слова, которые люди понимают и которые не понимают, не почувствует так, как чувствует он. Любовью, которая живет в нем и которая позволяет настрадавшемуся вдоволь сердцу еле-еле биться в грудной клетке. Любовью, которая маленькая очень на фоне всего остального, но за которую он держится, как за самое дорогое в своей жизни. А еще улыбка Чонгука, которая все еще красивее всего на свете. Где-то в заднем кармане джинс вибрирует телефон. Тэхен, достав его и увидев высвеченное на дисплее «Чонгук», быстро моргает, дышит тоже быстро и вообще пытается взять себя в руки. — Алло? — Я же попросил написать, когда ты будешь дома. — Я был занят. — Чем? Ему, что, правда интересно? Или он решил устроить допрос? Или он подумал, что раз Тэхен думает о его улыбке, о его глазах, о его носе, о его руках, о его ключицах, о его ногах и бедрах, то ему резко все стало можно? — Я подобрал котенка на улице, а потом ходил в зоомагазин. — Целых полтора часа? — Ближайший магазин далеко от моего дома. — Знал бы, что тебе взбредет в голову взять котенка и вместе с ним после идти до зоомагазина, чтобы купить все необходимое, то точно бы проводил тебя, — Тэхен слышит отчетливо, как Чонгук вздыхает, но не видит, с каким лицом тот потирает красные от усталости глаза, а еще не видит, как нервно у него подёргивается ногу и как он сгрыз уже все ногти на пальцах по дурной привычке. Чонгук перепугался не на шутку. Это слышно в неподдельном голосе, в неподдельном дыхании. Все, кто когда-либо общались с Чонгуком, знают, что притворяться он совсем не умеет и что все его сдает с поличным прежде, чем он вообще подумает, как себя вести лучше, чтобы никто ни о чем не догадался. Но Тэхен, который с ним не очень-то и хочет сближаться и который в противовес самому себе постоянно думает о нем, никогда об этом не узнает. Потому что мысли, что вокруг все люди притворяются, чтобы нанести ему глубокое ножевое ранение, живут с ним еще с самого детства, о котором думать не хочется ни секунду, но воспоминания о котором иногда все равно проскакивают мимолетно, одним только своим присутствием разрывая все зажившие раны и заставляя их кровоточить по новой. Как, например, пару минут назад. — Зачем тебе это? — Тэхен не выдерживает. — Что именно? — отчетливо слышит дрожь. — Зачем ты хотел проводить меня? — Я хочу подружиться с тобой, — как будто делят один страх на двоих. — Зачем? Чонгук не знает, что отвечать. Да и надо ли вообще на такие вопросы отвечать. И что это вообще значит? Люди желают подружиться с кем-то из-за общих друзей и из-за того, что часто попадают в одну компанию, или потому что они им интересны. Да причин, по которым люди хотят подружиться друг с другом, очень много. Именно поэтому Чонгук отвечает тихое: — Я не знаю. — Я вешаю трубку, — Тэхен откидывает телефон в сторону, но звонок не сбрасывает, слыша, как тот, в свою очередь, чуть ли не кричит ему остановиться и дать ему попробовать этот диалог еще раз. Но Тэхен не хочет продолжать. Потому что у него снова сбитое дыхание, которое нормализовать не получается, потому что у него снова сердце стучит в груди бешено, срывая напрочь все цепи, которыми сдерживалось, сбивая с ног всякий рассудок и здравый смысл. Оставляя наедине только Чонгука и Тэхена. Вот опять это. Опять с Чонгуком, и опять все тоже самое. Опять из-за него Тэхен чувствует себя больным, сумасшедшим, нуждающимся в срочном лечении. Опять из-за него Тэхен чувствует, как все вокруг меркнет и перетекает в тишину, пока из лежащего рядом на кровати телефона доносится чужой голос, заставляющий ногтями впиваться в тыльную сторону ладони до крови. — Что? — Тэхен, взявший телефон и поднесший его обратно к уху, уже жалеет, что сделал это, а не сбросил, как сказал об этом ранее. — Не сбрасывай звонок. — Не буду, — спорное заявление. — Какого котенка ты взял? — Породу сложно определить. — Мальчик или девочка? — Мальчик. — А как назвал? — Куки, — говорить Тэхену больно. — Мило, — отвечать Чонгуку еще больнее. — Я люблю животных. Особенно когда они маленькие. — Почему? — Посмотри на Куки и попробуй задать этот вопрос еще раз, — Чонгук смеется, но Тэхен искренности никакой не чувствует. — Они же все такие милые, маленькие, крошечные. Они могут в ладошках даже уместиться. И они всегда более ласковые. — Он меня всего исцарапал, так что я не думаю, что они такие уж и ласковые. Теперь Чонгук смеется по-настоящему. Искренне. И Тэхену не нужно досконально знать Чонгука, не нужно полностью доверять ему или хотя бы наполовину, чтобы почувствовать в этом смехе все. От приятного жжения в горле до глухого удара сердца, которое тут же начинает биться в такт чужому смеху, который теперь, кажется, будет на повторе играть в голове, пока он не услышит что-то более прекрасное. Но Тэхен сомневается, что в этом мире есть что-то еще, способное заставить его чувствовать себя так, как он чувствует себя сейчас. А описать сложно. Сложнее, чем описать что-то еще. Словно паришь, но при этом вернуться на землю не хочешь. Словно воздуха в миг мало становится, но при этом дышать не хочется. Словно все, что имеет значение — это Чонгук и его смех, который отдается эхом по всей комнате. И менять это не хочется, как бы сильно Тэхен не был убежден, что к одному он уже привык, привязался, и что к чему-то еще, с чем он знаком очень мало, привязываться категорически нельзя. Тэхен говорил тоже самое себе, когда впервые встретился с Намджуном. Он смотрел в его глаза и говорил, что никогда этот взгляд не полюбит и никогда не будет желать видеть только его. В итоге, спустя столько лет, он признается себе, что полюбил так беспечно и желает это так глупо, будто сидит сейчас на коленях Деда Мороза в канун нового года и просит подарок за хорошее поведение в течении всего года. Тэхен говорил тоже самое себе, когда впервые встретился с Сокджином. Он слушал его голос и говорил, что никогда эти речи не полюбит и никогда не будет желать слышать только их. В итоге, спустя столько лет, он признается себе, что полюбил так беспечно и что желает это так глупо, будто поздней ночью встает с кровати и идет в гостиную заглядывать под елку в поисках своих подарков. Тэхен говорил тоже самое себе, когда впервые встретился с Хосоком. Он терпел его объятия и говорил, что никогда эти руки вокруг своей талии не полюбит и никогда не будет желать чувствовать только их. В итоге, спустя столько лет, он признается себе, что полюбил так беспечно и желает это так глупо, будто, расстроенный, возвращается обратно к себе в комнату, так ничего и не найдя под елкой, а потом замечает яркую коробку в красной обертке у себя на подоконнике и понимает, что Дед Мороз не обманул, когда говорил, что он вел себя хорошо и заслуживает в этот новый год все, что захочет. Тэхен говорил тоже самое себе, когда впервые увидел улыбку Чонгука. А теперь все, что он видит и все, что хочет видеть его сердце, это только его глупую улыбку, которая в голове как паразит, а на ранах сердца как лейкопластырь. Тэхен говорит тоже самое себе, когда сейчас впервые услышал смех Чонгука. Который обволакивает внутри все, подобно бальзаму, который выгоняет оттуда все, занимая собою освободившееся место. Которое рычит, показывая когти и острые зубы, если кто-то хочет занять место. Смех, который за секунды считанные, пока Тэхен слышал его на другом конце телефона, пригрелся внутри, став чем-то ярким на фоне беспросветного мрака. — Ко мне пришел клиент. Можно, я позвоню тебе позже? — Как хочешь. — Я позвоню. С этими словами, звучащими, с одной стороны, как угроза для такого социопата, как Тэхен, а с другой как еще одна возможность лишний раз послушать этот хриплый голос и убедиться, что окончательно сошел с ума, Чонгук сбрасывает звонок, а Тэхен облегченно выдыхает, потому что его сердцебиение и его нервное дыхание не сдали его с поличным. Но так думает только Тэхен. И это, пожалуй, к лучшему. Дверь в его комнату со скрипом открывается и Хосок, который смотрит через щель, долго медлит, прежде чем войти в комнату под одобрительный кивок Тэхена. — С кем ты разговаривал? — Да так, неважно. — Там Намджун пришел. Он в шоке с Куки и ходит, ругается, что за ним нужно много ухода, а еще он будет нуждаться в постоянном внимании и любви. Это все так в стиле Намджуна. — Но ведь ты дашь ему много ухода, а еще постоянное внимание и любовь? — Конечно! — Хосок хмурит брови и дует губки, мол, как ты мог сомневаться во мне и в моей способности любить все живое и неживое в этом мире. — Вот и передай этому ворчуну, что Куки в надежных руках, и что я сейчас спущусь. Хосок, бросая четкое «Есть, сэр!», выбегает из комнаты, оставляя Тэхена наедине, как и оставляя ему возможность нормально восстановить дыхание и привести мысли в порядок, прежде чем спуститься вниз, к остальным, кто определенно и точно, в отличии от Хосока, заметят красноту его лица и высоко поднимающуюся грудную клетку. А еще надо перестать на какое-то время так маниакально думать о чужом смехе и чужой улыбке, которая точно была в тот момент на его лице. А еще перестать слышать на повторе его тихий и глубокий голос, его дыхание, его звуки возмущения и ту интонацию, ту непритворную интонацию, с которой он чуть ли не ругал его только за то, что он не позвонил ему сразу и заставил так волноваться. У Тэхена нет времени доказывать самому себе, а еще изнывающему сердцу, которому хочется еще и еще, что Чонгук просто притворяется. И то, что в каком-то там голосе он услышал самое настоящее волнение, еще не значит, что и все остальное в Чонгуке настоящее. За исключением красоты глаз. Потому что они по-настоящему красивые. И еще за исключением улыбки. Потому что она по-настоящему обворожительная. А еще за исключением смеха. Потому что он по-настоящему искренный. Все остальное в Чонгуке на 90% поддельное (потому что 10% всегда составляет надежду (читать как влечение)). Тэхен медленно спускается вниз, наблюдая на последних ступеньках за тем, как Намджун раскладывает столовые приборы и как ставит три бокала и одну кружку с изображением Тони Старка. Наблюдает за тем, как он раскладывает еще одно непонятное блюдо Сокджина, но которое выглядит аппетитно и пахнет также. Наблюдает за тем, как он потом разливает по бокалам красное вино, а Хосоку наливает в его кружку яблочного сока. Наблюдает за тем, как потом, убрав вино в холодильник, говорит Сокджину, что лучше Юнги не знать о том, что они пили его же вино, так еще и без него. Наблюдает за тем, как Сокджин, прыснув из-за этого от смеха в кулак, толкает его локтем в бок и расставляет тарелки. — Ну где там Тэхен. — Я тут. Он подходит, отодвигая свой стул, и садится на место, наклоняясь над тарелкой и принюхиваясь к аппетитно пахнущей пасте. — Когда-нибудь ты научишься есть мою еду без подозрительного обнюхивания. — Это уже как ритуал перед едой. — Какой-то глупый ритуал он выбрал. — Зато приятно пахнет. По всей кухне разносится смех. Где-то в отдалении Тэхен все еще слышит смех Чонгука. Но он уже не напрягает так сильно. Потому что в воспоминаниях Чонгук смеется в унисон со всеми здесь. Потому что Чонгук смеется в унисон с Тэхеном. И Тэхену хочется плакать. Потому что слышать свой смех до раздирающей боли приятно.