/flashback/
— Куки, что ты делаешь? — Тэхен подходит вплотную к Чонгуку, заглядывая через его плечо, и смотрит, как тот быстро прячет в руках листок с рисунком, случайно раскидывая карандаши. — Не смотри! — по-детски невинно говорит Чонгук, пытаясь скрыть от Тэхена будущий подарок. — Ну дай посмотреть, — все никак не унимается Тэхен, пытаясь руками дотянуться до рисунка, но Чонгук только отнекивается, отстраняясь, и выставляет руки вперед, чтобы Тэхен не смог дотянуться. Чонгук искренне не понимает, откуда в Тэхене столько сил и любопытства, но сохранить это в тайне считает важным, потому что сюрпризы они на то и сюрпризы, чтобы быть неожиданными и приятными сердцу. Тэхен не раз говорил, что сюрпризы не по его части, но Чонгук, в силу своего возраста, думает, что легко будет сделать исключение, ведь они вдвоем дружат в этом детдоме достаточно долго, несколько лет точно. Чонгук до этого еще ни разу не делал Тэхену подарок, но сегодня его день рождения, поэтому Чонгук просто обязан подарить ему что-то. Хотя бы в качестве благодарности за то, что он не отвернулся от него, когда было ощущение, что рядом никого не осталось./end off flashback/
— Помнишь тот мой подарок: рисунок с цветами? Я думал, что, раз не получается подарить настоящие, то я подарю нарисованные. Мне просто хотелось видеть твою улыбку. Тэхен не знает, что сказать, и не знает, что сделать. Он удивлен? Мягко сказано. Он не может поверить в то, что сказал Чонгук. Это просто не укладывается в его голове. Они столько лет не виделись, столько лет не могли друг с другом связаться, а защитный механизм Тэхена, видимо, решил напрочь стереть это из воспоминаний, чтобы меньше тревожило, чтобы меньше он думал об этом и понимал, насколько жесток и несправедлив этот мир. Мир, возможно, захотел так исправить все, что натворил в его жизни, но Тэхен не может смириться с тем, что позволил себе забыть о Чонгуке. О его Куки. — Как давно? — дрожащим голосом спрашивает Тэхен, смотря глазами, наполненными не то слезами, не то болью, не то чем-то еще. — Помнишь, когда мы лежали на твоей кровати с Хосоком? — Тэхен хотя бы это помнит и может быть уверенным в чужих словах. — Я увидел твою метку, а потом сопоставил с твоим именем, внешностью и возможным прошлым, — голос Чонгука дрожит не меньше и он, если честно, кое как держится, сжимая в руке руль и не зная, как унять дрожь во всем теле. Тэхен отводит взгляд в сторону, пытаясь придти в чувства. Нет, это просто не может быть правдой. Не может он, спустя столько времени, снова встретиться с ним. Это какая-то ошибка, недоразумение. Или просто дурацкий сон. Он сидит, сжимая кулаки до побеления костяшек, и пытается собрать разбросанные мысли воедино. Почему он решил сказать об этом именно сейчас? Чтобы создать ложное ощущение, что, стоит человеку потерять одно, как он тут же оберет другое? Или чтобы заставить чувствовать вину за то, что так и не смог узнать сам, а просто забыл, как сон, который даже обсуждать не хочется? Но у Чонгука ни первого, ни второго и близко в мыслях нет. Там у него только Тэхен, который сидит на переднем сидении в его машине и пытается собраться с силами, но получается очень плохо. — Я понимаю, — начинает Чонгук, — что это очень неожиданно. Но я просто не мог больше носить это в себе. С каких пор их отношения на том уровне, когда можно говорить по душам? Тэхен думает, что на этом уровне они уже очень давно. С того момента, когда только познакомились в детском доме. Но с этим смириться все еще кажется невозможным. Все обрушилось, как снег на голову в мае: сложно было предвидеть такой поворот событий и еще сложнее было к нему подготовиться. Да, Чонгук прав, это было неожиданно. А еще болезненно от осознания, что после стольких слов о том, что не забудет, он забыл. — Почему я тебя не смог вспомнить? — со слезами на глазах спрашивает Тэхен, давно смирившись с тем, что сдерживать слезы ему уже не под силу. Чонгук может только пожать плечами. Действительно, откуда ему знать? Тэхен забыл, и точка. Причем, как думает Чонгук, забыл не сам Тэхен, а лишь его подсознание, чтобы не всплывало в воспоминаниях лишний раз и не напоминало о том, что потерял еще в раннем возрасте./flashback/
Чонгук собирает свои вещи, пакует их в принесенную взрослыми сумку и старается, правда старается не смотреть на Тэхена, который стоит, оперевшись о дверной косяк. Ему не хочется уходить. Ему хочется на подольше остаться с Тэхеном рядом, не бросать его здесь одного, где за такое количество времени он смог познакомиться только с Чонгуком. С Тэхеном в принципе хочется всегда быть вместе, не бросать, когда кажется, что все бросили, не отпускать, когда кажется, что все отпустили. Быть опорой и поддержкой, когда негде остановиться и передохнуть. Но сколько бы Чонгук не плакал, сколько бы не просил, а его новая семья готова взять только одного ребенка. И Чимин, — родной ребенок этой новой для Чонгука семьи, — искренне не понимает, как можно так привязаться к человеку, что потом будет настолько тяжело отпустить. В будущем он, конечно, поймет. — Ви, я правда не хочу уезжать, — сдерживая слезы, говорит Чонгук, подходя к нему ближе. — Все нормально, — он впервые видит настолько разбитую улыбку на его лице. — Я хочу остаться с тобой, — Чонгук все не унимается. — Чонгук, здесь детей забирают очень редко. Я счастлив от одной мысли, что ты попадешь в руки к людям, которые тебя любят. А я никуда не денусь, — Тэхен не знает, кого пытается успокоить: свое бешено бьющееся сердце или Чонгука, который едва стоит на своих двух ногах. — Мне не нужна никакая семья. Мне нужен ты, Ви, — слезы уже сдержать не получается, и они водопадом стекают по чужим щекам. — Я всегда буду рядом. — Ты не можешь быть рядом, пока я нахожусь далеко от тебя. — В одной книге я прочитал, что люди могут быть рядом друг с другом и на расстоянии. Главное просто думать очень часто, и тогда все будет нормально, — пришла очередь Тэхена сдерживать себя, потому что видеть, как всегда улыбающееся лицо искажается в гримасе боли и отчаяния, становится все труднее и все невыносимее. — Мы с тобой точно встретимся? — Обещаю, Куки, — Тэхен протягивает ему дрожащий мизинец, которыми они всегда переплетаются, давая друг другу обещания. — Хорошо, Ви, — Чонгук с благодарностью принимает./end off flashback/
— Я до сих пор помню то обещание. Да, теперь Тэхен начинает потихоньку вспоминать. Все то, что позволил себе забыть, каждое слово, каждое действие, каждый рисунок Чонгука, каждое свое письмо, когда они ссорились и надо было как-то начать мириться, а Тэхену всегда, даже в детстве, было проще излагать свои мысли на бумаге, чем на разговоре в живую; вспоминает их игры, их объятия, вспоминает ощущение чонгуковой руки в своей, которая крепко сжимает, намекая тем самым, что не отпустит. Но все равно отпустила. — Мы его сдержали, Ви, — маслом в огонь. Это все взаправду: Чонгук, которого в детстве он называл Куки, потому что не мог правильно прочитать его имя, Чонгук, которого он любил всей своей детской любовью и после ухода которого плакал, не переставая, двое суток. Вспоминает Чонгука, с которым заговорил, которого впервые принял за друга. Вспоминает Чонгука, который за все время их дружбы в детском доме был ему слишком дорог. Прозвище, которое ему дал Чонгук в детстве, эхом отдается в голове, улетая куда-то вдаль, куда летят все его мысли и чувства в этот самый момент. Понимания реальности всего происходящего как не было, так и не приходит, и Тэхен сидит, крошась от собственной неуверенности, и боится подать хоть какие-то признаки жизни, потому что Чонгук смотрит на него слишком пристально, следя глазами за каждым его крошечным действием, изучая все досконально и, видимо, так до конца и не веря в свои же слова и в то, что это действительно происходит. Они встретились спустя столько лет. — А что было до того момента? — Меня просто тянуло. Теперь и Тэхен находит логическое объяснение тому, почему чужие слова, чужие действия и чужая улыбка вызывали столько чувств и эмоций. Теперь он понимает, почему его тянуло также сильно, как Чонгука: что-то внутри них вспомнило все само и потому нить, протянутую между ними, все укорачивало и укорачивало до тех пор, пока расстояния между ними не осталось совершенно. Тэхен потирает устало лицо, выглядывает в окно, на крошечный домик, и только сейчас до него доходит, что они давно выехали из города и Чонгук привез его в столь красивое, даже зимой, место. — Ты привез меня сюда ради этого? — голос, кажется, перестал дрожать. Лишь изредка проскакивают нотки прежнего страха, но сейчас, думает Тэхен, стало немного легче. По крайней мере, так кажется. Возможно, все это еще раз ударит по нему, как то, что просто имеет место быть, и Тэхену придется из раза в раз выкарабкиваться со дна и мириться с новой для него реальностью, где нет Сокджина, Намджуна, Юнги и Хосока, но зато есть Чонгук, которого сейчас хочется поцеловать (наверное, все тот же симптом болезни) и который, как оказалось сейчас, был его другом в прошлом. Он действительно тот самый Куки, которого он знал столько лет и за столько лет просто забыл как то, чего в его жизни вообще не было. Тэхен жалеет о времени, когда не вспоминал о нем? Да, возможно. Но еще больше он жалеет о том, что не смог его узнать, ведь сейчас, когда в памяти наконец-то проясняются многие детали, например те, где Тэхен знал, что Чонгук умеет рисовать, и с возрастом рисунки на бумаге превратились в рисунки на теле, Тэхен понимает, Тэхен начинает потихоньку привыкать к тому, что Чонгук — его Куки. — Я жил здесь все то время, что меня не было. Дом арендован еще на два дня. — Здесь красиво. Тэхен большее и не способен сказать. Но Чонгуку и не надо большего, ему хватает того, что он сидит рядом, более менее спокойный, и у него полностью прошла дрожь в голосе, а недоверие, бывшее для него, как густой туман, медленно сошло на нет. Тэхену сложно сказать, что он успокоился, ведь сердцебиение так и не может нормализоваться, но сейчас проще поверить в то, что оно так бьется лишь из-за того, что Чонгук сидит слишком близко, а не потому, что это тот самый Чонгук, чье имя он не мог выговорить в детстве и потому дал ему прозвище Куки, которым называл так только он: для остальных детей в детском доме он был обычным Чонгуком, тогда как для Тэхена он был, кажется, всем миром. — В доме, на балконе, открывается вид в сотни раз лучше. Чонгук выходит из машины, скрипя под подошвой снегом, и, убедившись, что Тэхен вышел за ним, опускает окно и закрывает дверцу со своей стороны, убирая ключ в один карман, а из другого доставая ключ от дома. — Ты из-за таких видов выбрал именно это место? — Да. А еще потому, что когда мы были детьми, мы хотели съездить на море. — Мы хотели вместе съездить на море, — Тэхен словно читает чужие мысли. — Ты вспомнил? — И не только это. Ты еще рассказывал, что пираньи — твой страх номер один, поэтому если мы и приедем сюда, то в воду ты ни ногой. Чонгук за последние пару дней действительно искренне смеется. — Я и сейчас до жути их боюсь. Но почему-то от их укусов болит все тело и внутри все болит тоже — хочется добавить. Чонгук обгоняет Тэхена, идущего медленным шагом сзади и не отводящего взгляда от расстилающегося прямо под ногами моря, которое своей глубиной и таинственностью так и манит к себе, но сейчас не до моря, потому что Чонгук, открывший дверь, машет Тэхену рукой, прося поторопиться, чтобы не заносить в дом много холода. Тэхен мнется в прихожей, не решаясь снять с себя обувь и куртку, что вся в снегу, но Чонгук, который улыбается своей кроличьей улыбкой (Тэхен вспомнил, что она все время ему напоминала), говорит лишь «Чувствуй себя, как дома» и сам раздевается. В доме действительно очень уютно. В огромной комнате с камином и висящим на стене телевизором есть еще компактный диван, с которого открывается вид на маленькую, но очень уютную кухню: всего лишь маленький холодильник, раковина, столешница и барная стойка с двумя стульями, и рядом с которым лежит постельное белье: одеяло, две подушки, простыня. — Тебе налить что-нибудь? — А что есть? — Чай и вино. Тэхен смеется из-за такого сильного контраста и просит Чонгука налить ему чай, на что Чонгук отвечает улыбкой, которую было бы сложно заметить и, повернувшись спиной, заваривает себе и Тэхену зеленый чай. Тэхен же, в свою очередь, снимает с себя куртку и обувь и проходит дальше, вглубь комнаты, осматривая скромный интерьер и не сразу замечая за шторами выход на массивный балкон. Он слегка отодвигает штору в сторону и, сделав вперед неуверенный шаг, выходит на улицу в одной толстовке и джинсах. Но холод почему-то не берет. И снег, который падает огромными хлопьями, не холодит кожу тоже. Отсюда складывается ощущение, что время стало подвластно им и его можно менять, отматывать назад, останавливать, отматывать вперед на огромной скорости. И Тэхену бы вернуться в прошлое, туда, где все только началось, и изменить, приукрасить, сделать все возможное, чтобы сейчас было не так больно, но Чонгук, который подходит сзади и, поставив на маленький столик две кружки и посмотрев так, будто Тэхен прямо здесь и сейчас — единственное, что имеет значение, заставляет думать о том, что в прошлом нет ничего особенного. Рядом с Чонгуком хочется верить, что терять, на самом деле, значит освобождать место для чего-то большего. Тэхен думает, что ради этого момента он потерял слишком многое. Думает, что ради того, чтобы вот так стоять рядом с Чонгуком, держать в руках кружку чая и смотреть на то, как лениво перекатываются на водной глади волны, он заплатил слишком огромную сумму. В голове ничего не укладывается, а все то, что, казалось бы, давно пришло в порядок, снова разлетелось во все стороны, хватая за собой даже те мысли, которые к этому никакого отношения не имеют: например те, где Сокджин улыбается, или те, где счастливый Хосок играет с Куки (не с его Куки), или те, где Намджун стучит в его комнату и зовет ужинать, или те, где Юнги достает бутылку своего любимого коньяка и понимание, что сейчас будет что-то до невозможности волшебное, потому что по другому Юнги просто не умеет рассказывать что-то, приходит. Тэхен потерял слишком многое для одного только момента, когда Чонгук стоит рядом, задержав дыхание, и боится просто пошевелиться, боится привлечь к себе больше внимания, боится просто отпугнуть Тэхена и все то, с чем он смирился и с чем еще нет. Но надо держать себя в руках, не позволять мыслям овладевать им, не позволять ничему абсолютно брать над ним контроль, потому что это тело и этот миг — его, и делиться с кем-то, кроме Тэхена, который просто стоит рядом и пьет чай, не хочется. — Твоя метка… — шепотом начинает Тэхен, -…я ее не видел на запястье. Боль, с которой улыбнулся Чонгук, было сложно не заметить. Он ставит кружку на столик, приподнимает рукав и, показав запястье, на котором первым в глаза бросается татуировка, а не метка, лишь еще шире и еще болезненнее улыбается, замечая реакцию, которую следовало бы ожидать. Чонгук скрыл метку под татуировкой. — Ты серьезно? — у Тэхена, кажется, голос начал дрожать еще сильнее. Тэхену порой больно просто пальцем коснуться метки. И Тэхен искренне не понимает, какой нужно обладать выдержкой, чтобы вытерпеть всю ту боль, которая одолевает тело от одного только касания иглы. У Тэхена порой вызывает слезы одно лишь соприкосновение с тканью, а сейчас перед ним стоит Чонгук, который, как он сам говорил, собственными руками пошел на такой отчаянный шаг и умудрился вытерпеть и даже сейчас продолжает терпеть эту адскую боль. Тэхен нервно сглатывает, пятясь назад, а Чонгук только с виноватой улыбкой опускает рукав, мол, мне жаль, что тебе пришлось увидеть это, в то время как у Тэхена в глазах лишь сожаление о том, что Чонгуку пришлось пережить это все ради того, чтобы быть, как все. Не быть козлом отпущения, не быть изгоем, не быть лишним. Быть кем-то, кого общество принимает, быть кем-то, кому не страшно будет за последствия, быть кем-то, кто просто сможет насладиться жизнью. Тэхен не знает, что конкретно сейчас чувствует. Наверное, какое-то уважение? Что Чонгук вытерпел столько лишь ради того, чтобы общество его смогло принять, тогда как Тэхен все это время лишь скрывался, держась в стороне. Или он испытывает нечто большее? Например, какой-то страх? Ведь сейчас Чонгуку должно быть неимоверно больно, и Тэхен не понимает, как бы не старался понять, почему, а главное для чего Чонгук продолжает это терпеть? Для того, чтобы общество не отвернулось? Да. Для того, чтобы быть, как все? Да. Для того, чтобы не чувствовать во рту привкус поражения? Да. Тэхену хочется очень сильно и очень больно ударить прямо сейчас Чонгука. Бить его до тех пор, пока ему в голову не придет осознание, что таких, как они — априори общество не примет, сколько бы масок не надевали и за каким бы количеством бинтов не прятались. Опыт Хосока доказал, что как бы ты не скрывался, а мир вокруг все равно найдет способ унизить и оскорбить тебя, втоптать в грязь, вырвать из груди все, что любил, и все, чем дорожил, а потом выбросить, как что-то не нужное. Но Чонгук самолично вызвался быть тем, кто ради этого мира, который их ненавидит, ради общества, которое готово сорваться на тебя, как стая голодных собак, пойдет на такой отчаянный шаг. Он сделал то, на что остальным сил просто не осталось. Он взял чертову иглу и сделал татуировку там, где острой болью пронзает, даже если не трогать. Сделал все, что угодно, лишь бы только люди вокруг не смотрели на него косо. — Кровоточит всегда сильнее, чем обычно, — голос охрипший. Наверное, очень больно прямо сейчас вот так стоять перед Тэхеном и показывать то, во что он себя превратил своей любовью рисовать и страхом быть отвергнутым. — У меня есть кое-что, — говорит Тэхен, выбегая с балкона и, взяв свою сумку, быстрым шагом возвращается обратно. — Эта мазь мне всегда помогала. Тэхен выдавливает немного на руку, размазывает, а потом, повернувшись к Чонгуку лицом, просит его задрать рукав. Он наносит мазь, что тут же холодит кожу, очень нежно и очень аккуратно, стараясь своими действиями не сделать еще больнее. Но из-за физических прикосновений кожа только больше раздражается, и Чонгуку приходится с силой прикусить губу, чтобы было не так больно. Надо потерпеть. Ради Тэхена, который старается, ради Чимина, который сидит один в своей квартире и пытается не плакать. И ради себя самого тоже. — У меня есть бинты, подожди еще немного, — Тэхен достает из сумки маленькую аптечку, в которой только немного бинта, перекись и еще одна мазь и, размотав остатки, аккуратно начинает забинтовывать руку, стараясь не прикасаться к метке, которая стала сейчас очень чувствительной. — Эта мазь немного щиплет, но потом тебе станет легче. Мне легче просто от осознания, что ты рядом. Но, если честно, верить в то, что когда-нибудь вообще способно стать лучше, не хочется. Надеяться, верить во что-то, рассчитывать на людей вокруг, на Тэхена, который однажды уж исчезал из его жизни — не хочется. Куда безопаснее полагаться только на себя и не ждать от людей вокруг чего-то большего. Жить своей жизнью и не совать нос туда, куда не просят, не вмешиваться, когда не нужно, не мешать. Просто жить с пустой надеждой на следующее утро, а потом просыпаться не то от боли, не то от мокрой из-за слез подушки. Чонгуку пришлось пережить слишком много. Начиная от детского дома и заканчивая татуировкой на метке. Начиная от моральной боли и заканчивая болью физической. Начиная с утрат и заканчивая обретением. И единственное, что всегда остается неизменным, это чувство страха, живущее в теле каждого прохожего — эта мысль заставляет верить, что все люди не так уж и одиноки. — А что с твоей семьей? — Все хорошо. Правда, родители обоих недолюбливают меня, поэтому я очень редко присутствую на семейных праздниках. Слышать об этом тяжело. И от понимания, почему такая реакция, становится еще тяжелее. Ни Чонгук, ни кто-либо еще просто не заслужили этого. Никто из них за всю свою жизнь не сделал ничего, что могло бы стать причиной. Никто из них не совершал смертный грех, никто из них ни разу за всю жизнь не сделал чего-то такого, что могло бы заставить их сейчас вот так корчиться от боли, ожидая, когда наконец-то отпустит. Тэхену хочется чем-то Чонгуку помочь. Невыносимо больше смотреть на то, как лицо чужое покрывается трещинами, невыносимо смотреть, как рушится, рушится, рушится все вокруг, невыносимо просто стоять в стороне и наблюдать: хочется протянуть руку, скинуть веревку или сброситься самому, лишь бы только не оставлять одного. Тэхен не уверен, что эти чувства вызваны в нем из-за того, что перед ним сейчас стоит его друг детства, но уверен, почему-то, в том, что это все хочется просто из-за того, что перед ним — Чонгук. Не Куки. Чонгук, у которого все тело изрисовано в татуировках, Чонгук, у которого запястье в сотни раз сильнее болит, Чонгук, которого не все в семье принимают, Чонгук, который об одиночестве забывает только когда Тэхен стоит с ним так рядом и никуда не торопится, не бежит, не пугается его. Просто рядом. И от этого, почему-то, в груди отдает теплом. Наверное, они оба больны. А болен всегда тот, кто влюблен. Тэхен ставит пустую кружку на столик, поворачивается лицом к Чонгуку и, дождавшись, когда он точно также посмотрит на него, подходит еще ближе и, встав слегка на носочки, касается своими губами чужих, делая то, что так давно хотелось сделать. Чонгук целует нежно, зарываясь пятерней в чужие волосы и слегка их оттягивая назад. Чонгук целует очень чутко, следя за собственными движениями, крепче обнимая Тэхена и боясь ослабить хватку, потому что пол под ногами испаряется и они держатся друг за друга, чтобы случайно не сорваться и не упасть в эту бездну. За Чонгука, который, кажется, так отчаянно цепляется за что-то, что Тэхену хочется обнять его также крепко и перестать бояться отпустить. Между ними расстояния никакого нет совершенно, и Чонгук чувствует, как от напряжения начинает дрожать все его тело, как ему тяжело сдерживать себя, как ему тяжело мысленно и самому себе говорить нет. Но он просто должен, обязан Тэхену сдержаться, поставить на паузу время вокруг и просто позволить целовать до онемения губ. Чонгук ни в коем случае не должен срываться, он должен вытерпеть все, до самой последней детали, чтобы было не больно потом, чтобы можно было вытерпеть все. Но когда Тэхен стоит так близко и обнимает его в ответ, отвечая на поцелуй, очень тяжело себя сдерживать. Хочется выть, кричать от боли, рвать на себе волосы лишь потому, что Тэхен, из-за которого сердце так бешено стучит, стоит так близко. Все сильнее Чонгук начинает верить в нереальность этого момента, все сильнее в нем растет чувство, что все лишь сон, который вот-вот закончится. Все сильнее начинает казаться, что прямо сейчас его со всей силы одернут и, ударив по лицу, прикажут ему очнуться. И там, где он окажется, не будет ни этого моря, ни этого дома, ни этих скал, и этого Тэхена тоже не будет. А без Тэхена дальше не хочется. Снова потерять его — не хочется. С Тэхеном хочется всегда быть рядом, помогать, если того потребуют обстоятельства, не оставлять в одиночестве, когда будет особенно тяжело, быть всегда тем, кто первый протянет руку помощи и будет крепко держать, держать, держать, не отпуская ни на секунду. И Тэхен это понимает, но так боится снова и снова доверять кому-то, так боится подпускать кого-то ближе. Все вокруг доказало ему, что бывает, когда кто-то, кто должен по жизни быть униженным, начинает вдруг улыбаться. И так страшно и больно прямо сейчас целовать Чонгука, думая только о том, что дальше — хуже. И даже если они будут рядом, им легче не станет. Даже если они будут пытаться стать счастливыми — легче никогда и ни за что не станет. Прошлое будет ходить за ними по пятам и не отпускать, события вокруг будут стремиться разрушить то, что эти двое так старательно выстаивали по новой, собирая остатки от когда-то бывшего красивого места и склеивая их обратно. Они будут сидеть рядом и пытаться восстановить то, что было разрушено их же стремлением изменить что-то. Но сколько бы сил не было приложено к этому, мир вокруг найдет способы уничтожить и втоптать в грязь. И Тэхен, наверное, сдался бы сразу же. Но Чонгук, который продолжает целовать его, заставляет думать иначе и продолжать идти вперед, как бы больно не было. А больно будет всегда.***
Уснуть не получается. Тэхен аккуратно и очень медленно встает с кровати, чтобы не разбудить