19.06.19 07:46
Бормотал себе бред под нос — «Мирон», «накрыло», «они нас сдали», и — совсем громко, сипло — «съёбывай». У Вани аж в ушах зазвенело. Глаза болели. Никак уснуть не мог, да и как тут спать без транквилизаторов? Ебучий Шокк говорил, он гость. Хоть бы кокса отсыпал на стёклышко, дал в руки карточку. Амбар ведь. Порошка много. В углах крысы ёрзали, мучные жуки бегали. Фотограф был обескровленный скрюченный эмбрион — изувеченное тело, лужица под лицом и рукав в кровище. Светло пытался вспомнить, видел ли он его хоть раз в букинге во время сходок — нет, только на открытых мероприятиях, которые так сильно презирал Охра, где надо было торговать еблом. Вечно рядом с Мироном и Порчи тёрся. Цветная чёлка, серёжки, татушки на руках. Так хотелось подойти, быкануть, спросить: «Эй, ты чё пидорас?», и трахнуться с ним, представляя на его месте другого Оксанкиного приближённого. Из высоких фрамуг лился свет. Солнце давно выкатилось — йо-йо дёрнули вверх за нитку. Евстигнеев проснулся. Кривой рот, испуганные глаза. — Утро, соня, — Светло попытался сказать едко, но вышло грустно, осип совсем. Рудбой странно хмыкнул, сунулся переваливаться на другой бок — руки-то открыты, но задохнулся воздухом, небось, рёбра резануло. Кашлял, как туберкулёзник или пневматик, свернувшись в комок, что с его ростом казалось нелепым. Только успокоился, за дверью зашевелились — заклацали оружием, заговорили. Он посмотрел в сторону двери. — Перебудил всех нахер, — недовольно цокнул Ваня. — Ты за их сон пёкся? — прохрипел Евстигнеев, заваливаясь на спину. И добавил: — Блять, я бы за сигарету щас сказал им первую цифру номера Мирона. — Семёрку-то? — протянул Светло. — Всем уже похер на его номер. Думаешь, не наделает херни, когда видео с тобой увидит? Как ластиком стёрло, плотно сжал губы, поморщился. «Ему больно не только из-за побоев и руки», — со внезапной ясностью понял Фаллен. — Ладно, Охра ему в плечо зубами вцепится, фиг отпустит. А потом через секунду, на резком выдохе, с кривой улыбкой, добавил: — Охра ведь не сдох, да? Да? Евстигнеев слишком долго молчал. Слишком. Блять. Долго. — Тебе зачем? — наконец, выдавил он. — Хочу прострелить ему колено, сидя в этом сарае, а пока будет корчиться, вырежу у него правую почку! На вопрос отвечай! Он сдох?! — озверел Светло. — Не ори, — прошипел Евстигнеев, зыркая на дверь. — Как же вы меня, гандоны, бесите! Всё после вас по пизде поехало. Меня бы здесь не было, если бы Оксанка твоя разобралась со своим бывшим ёбарем! — За базаром следи, долбоёб! — А что ты мне сделаешь? Пожалуешься Охре?! Протяжно заскрипел дверной замок. — Остынь! — шикнул Рудбой. — Это ты скоро остынешь. В дверь завалило два боевика. — Живой? — презрительно спросил один из них, глядя на Евстигнеева. Ему хоть хватило ума не вступать в полемику — не хотел схлопотать по рёбрам. Но на долго не хватило. Когда заломили руки и попытались сделать очередной укол, он изо всех сил лягнул мужика повыше и вырвался. Попытался встать, но не смог. Он вообще нихуя не смог. И весь этот этюд изначально не имел смысла. Выбешенный дятел вмазал ему по ебалу, снова расквасив нос. — Сука! Пидор! Прибежало ещё двое, но гасить не стали — Евстигнеев и так висел на руках. Укололи в сгиб локтя, он уже не сопротивлялся. Вырубился. Они глянули на его руку — размотали и замотали назад. — Всё равно не проживёт долго, хули бинтовать по-новой. Был приказ с Ванечкой Светло вести себя, как с гостем. Вот его и повели в сортир — через главный выход, потому что другого не было. В предамбарном помещении, метров двадцать на тридцать, было четыре боевика, плюс его два конвойных. Кто чай пил, кто выгружал коробки из тележки, кто оружие чистил. Хорошо вооружены. Связь по беспроводной. Блять. Отвели к будке с дыркой в полу. Расстегнули наручники. Ваня принялся разминать запястья с уродливыми полосами-синяками. — Три минуты. Пошёл. Воняло внутри пиздец, но всё равно дверь закрыл. Хорошо, что дали. Пальцы так затекли, что едва штаны снял. От бессилия злоба разобрала. Нужно было валить. Но как? Броситься бежать, оглушив одного? Второй в спину пальнёт. А Славка над его могилкой будет водку жрать да слезами давиться. Умнее надо было. Светло глубоко вдохнул. Закашлялся. Опёрся о деревянную дверь и поцарапал палец. — Сука. Под прямым углом торчал ржавый и тонкий гвоздь.ooo 19.06.19 18:03
Евстигнеев проснулся только к вечеру, и если до этого казалось, что было больно, то только казалось. Болели кости. Мышцы. Просто, блять, всё. Потолок крутился перед глазами. Пахло пылью, прибитой дождём, и каким-то фастфудом. Ваня отбросил голову на бок. Даже от такого крохотного движения всё тело, как током, ударило. Ноги и правую руку свело мощной судорогой, он закусил губы, чтоб стыдливо не взвизгнуть. — Вот видите, а вы говорили, не проснётся. Как сквозь толщу воды. Голова была просто каменная. Судорога не отпускала — не получалось пошевелиться. Так он когда-то в молодости бухим плавал в Байкале и чуть не утоп. Слух постепенно вернулся — как в ушах лопнуло! — так громко зазвенело. Шумела рация. Мялась бумага. Скреблись крысы. «Это и есть ад», — отчуждённо подумал Ваня. Хотел вдохнуть поглубже, но грудак разлетелся. Шокк. Точно, Шокк. Сука. Сука. Сука. На глазах блеснуло, это, видать, от света с непривычки по зрачкам. — Гони сигарету, ты проиграл, дюймовочка, — послышался голос Светло. — Ну ты, пиздюк, и борзый, — хохотнули сверху. — Та дай ему, пусть. Картинка сложилась, сошлась по швам, вот — ебучая лампочка, вот — тяжёлые боты, которые перебили ему рёбра, вот два уёбка в стиле милитари, вот — Ваня Фаллен. Фаллен, из вены которого он вытягивал иглу шприца. Фаллен, на котором живого места не было. Фаллен, который цеплялся худющими руками за его шею, услыхав тихое: «Я от Гнойного». Фаллен, которого увезли в реанимацию. А Славка — аморальный и двуличный долбаёб, спидозная сука-Соня, метался туда-сюда по больничному коридору, пока Мирон не отвесил ему пощёчину, и не усадил рядом с собой пить чай. Ваня почти помнил запах того белого вестибюля и горячей воды с лимоном и имбирём. Они ещё прямо в больнице вдвоём курили. И он курил. Щёлкнула зажигалка. Светло под прицелом двух автоматов жрал бургер из мака, сидя в позе лотоса на своём стуле. Крупный детина, видимо та самая «дюймовочка», протянул ему сигарету. — Давай только по быстрому. Ещё что-то говорили. У Евстигнеева плыло перед глазами. Живот болел, будто углей сыпанули щедро. Сводило от голода. Или от препарата. Запах табака дразнил. Хотелось курить и пить, но сильнее — сдохнуть. Проваливаясь заново, Ваня услышал: — Когда он уже откинется? Заебал своими криками. С грустью подумал: «Ну и сука ты, Ваня Фаллен». С обидкой детской. — Потерпишь, — ответил один. — Да чё ты напрягся, Пашок? Ещё пара укольчиков и он на небе. Смех стоял в ушах. Будто он нажрался водки — шумные вертолётики. Казалось, вокруг шторм, и он тонет, как в том ебучем озере, пресная вода не держит. Мирон тогда объяснял: «Мы поможем Антихайпу, потому что Карелин будет нам обязан!», почему-то не наоборот, а через два месяца Ваня застал его со Славой в мироновском кабинете, тихо сидящими друг к другу спинами впритык, и подумал: «Всё. Пиздец». Лучше бы увидел, как они трахаются.ooo 20.06.19 00:03
— Просыпайся! Просыпайся, блять! — горячий шёпот над ухом. Фаллен бодал его головой в грудь. Для Евстигнеева оказалось подвигом даже глаза открыть. — Давай! Ну же, — звал Светло. — Мешаю? — простонал Ваня. Хотел послать нахуй, но не хватило сил. — У меня в боковом кармане гвоздь, достать не могу. Ну же, фотограф, поработай ручками. Мир кружился. — А? — Евстигнеев! — на этот раз Фаллен очень жёстко пихнул его в лоб, обжёг горячим дыханием нос и губы. — Просыпайся! Ваня постарался двинуться, но тело парализовало мышечной болью. Он глухо застонал, катнулся по полу — раз, второй. Всё не утихало. Согнулся. Сжался весь. В уголке рта слюна засохла коркой, языком ощупал. Мутило сильно. А ебучий Светло продолжал пихать в бок. — Отъе... «...бись», — обычно он так легко кончал это слово, и так легко кончал в Светло, когда тот под дурью думал, что любит. — Я знаю, знаю, — на этот раз ласково прошептал Фаллен. По-пёсьи уткнулся лицом в шею. — Я знаю, Вань, что хуёво. Узнал. «Он по татухам понял», — с чего-то решил Евстигнеев. Да, это то самое чудище в маске беспомощно валяется в пылище и изо рта слюна капает. — Ты должен собраться... Ты должен помочь открыть наручники, иначе мы отсюда никогда не выйдем. Иначе Мирон, Женя, Порчи, все умрут, — пауза, глоток затхлого воздуха. — И Охра тоже умрёт, Вань. Протяжно заныло в солнечном сплетении. Больно жгло. Кое-как открыл запёкшиеся глаза. Лицо Фаллена было так близко. Его можно было поцеловать. — Помоги мне. Светло почти так же смотрел, когда Охра иголку из его вены вытаскивал. Так сильно дрожал, пока он нёс его до машины. — Хорошо, — тихо выдохнул Евстигнеев. — Гвоздь, — напомнил Фаллен. — В кармане. — Ага. Не мог кисть с места сдвинуть, пальцы не слушались. Тошнота подкатила к горлу. — Я не могу. — Ты можешь. Фаллен лежал близко-близко, лицо было цвета мела. А ещё чудилось, что у него нет рук, но они ведь за спиной в наручниках, вспомнил Ваня. — Попробуй, — у него на лбу и крыльях носа блестели бисеринки пота. — Ага. Прошла вечность, прежде чем Евстигнеев смог совладать со своим телом — снова почувствовать шершавость бетонного пола подушечками пальцев. Шевельнуть ладонью, переместить на пару сантиметров правей, до чужого кармана. — Я... — Всё получится. Не мог руку засунуть — узкие джинсы в облипку. Тяжело дышал. Сердце стучало, как бешенное. Зацепил, наконец, остриё, подтянул пальцами. Вытащил, чуть не уронив. Светло тут же отпрянул, сел к нему спиной и выхватил гвоздь. Его голос снова стал холодным и деловитым. — Пиздец ты тормоз. Красиво он его развёл на сказочки про спасение Жени и Мирона. Сражался с замком, кряхтя. Ваню снова схватила судорога, и он закричал — на разрыв, громко. Забился на полу, выгнулся. — Тихо, придут ведь! — шикнул Фаллен. Он до сих пор не открыл замок. За дверью послышалась возня. Чьи-то громкие голоса и приказы. Светло недовольно зыркнул, выматерился сквозь зубы и вернулся к своему стулу, как не бывало. — Буянишь? — спросил сверху голос. Кожу снова проткнула иголка. Ваня больше ничего не видел, не слышал, не осязал. Пришла боль и сказала ему пойти нахуй. И любое сопротивление было бесполезным.ooo 20.06.19 00:23
Это была тележка из супермаркета. Ржавая и узкая. С одним сломанным колесом. И Светло матерился по-чёрному, затаскивая туда Евстигнеева. — Каланча! — закончил он, наконец, и деловито покатил её вперёд. Лампа, амбар, мука, жуки и крысы — всё осталось за дверью. В лицо ударил холодный ветер. Над ухом разорвалась ткань. Снова задёргало раненое предплечье. — Срань господня. Фотограф без руки — это вообще как? Будто секунду спустя на животе оказались два автомата — взгрузил их так просто да и поехал дальше. Тряхнуло на кочке. Евстигнеев откинул голову. Справа, возле выхода, валялся труп «дюймовочки» со вскроенным горлом. Стрекотали кузнечики, пахло летним ливнем, и небо было высокое и чёрное. Светло наклонился к Ване — лицо и одежда в капельках крови. — Тебе какая тачка больше нравится, фотограф? «Та, на которой мы съебём отсюда», — подумал Евстигнеев. Но сказать, как обычно, не смог.