20.06.19 01:09
Он выбрал гелендваген. А что ещё? Это как падать долго. Дешёвая картинка, дроблёные пиксели, жёсткая ореховая крошка. Режим замедленной съёмки. Вроде сидел в машине, а мир вертелся. Вонючий ароматизатор ванили, шум колёс. Вот легко — блажь сплошная! — уронил бы голову на плечо, сознание потерял. И похер, что Фаллен выкинул бы у ближайшей помойки. — Хуйню эту будем слушать? — простонал Евстигнеев, не в силах вытерпеть очередной попсовой песни по радио. Светло расплылся в улыбке, постукивая нервными пальцами по рулю. Ссаженные костяшки — забугорившаяся кровяка, плюс на ладонях алое — измазался, пока его, полуобморочного, транспортировал до машины. — Милый, ты сказал, чтоб я прибавил? Докрутил ещё два пункта, вздёрнул бровь, напоминая о дурацкой привычке Мирона. — А теперь завали ебало и отвернись к окну. Мне нужно подумать. Не хотелось спорить, как-то разом он всё смял, хоть бы повыёбывался для приличия. Тощий дрыщ, кажется, дунешь — шея сломается, весь такой хрупкий, слабый. Только всё это было напускное, ненастоящее. Евстигнеев постарался раскрутить эту мысль, но она захлебнулась в океане таких же — тревожно-одинаковых и мимолётных. Как же, блять, хотелось курить. От рваного лонгслива не было никакого тепла, ноги в носках с черепами мёрзли, и только от огнестрела расходились токи жара. За окном дождь накрапывал. Сколько едут? Куда? Мутило, как обычно после сотрясения. Интересно, если попросить Светло остановить, сколько он ржать будет? Ещё подумал над идеей разыграть припадок, вынудить остановиться и спиздить машину, только вот не был уверен, что сможет нормально вести, плыл постоянно. Мысли были путанные. Препарат же этот уёбский, следы от инъекций на руке. Надо же, забыл, что третий кололи — сейчас вот вспомнил. Радио начало шипеть, сигнал терять, город заканчивался. — Ещё не отъехал? — тихо спросил Светло. И хули перед ним уже было понты кидать. — Ты какого ответа ждёшь? — Жидочек научил вопросом на вопрос? — хмыкнул он презрительно, потом добавил уже серьёзно. — Отходняки с этого дерьма будут ещё долго. — Богатый опыт? — не выдержал Евстигнеев. Фаллен только крепче впился в руль. Посёлок дачный, темнота кругом, только размазанные силуэты многоэтажных детищ, вскормленные на спизженые у страны деньги. Остановились у огромного дома без единой прогалины света в оконных рамах. — Выёбывай. Только держась за машину, Ваня смог не упасть. Мир вокруг кружился, как в карусели, от смены положения тошнить стало сильней. Его всё же вывернуло под колеса тёмно-бурой кислотой, наверно, с кровью. От кашля болью вспыхнуло всё нутро. — Бля. Свалился на жухлую траву, поджав ноги. Это только в голливудских блокбастерах героя могут отметелить, всадить пару пуль, обдолбать чем-то, а он продолжит валить плохих парней, делать сальто с разворотом, убегать от погонь, трахать баб в душе. Хуйня красивая, но не снять иначе — никто не пойдет под попкорн смотреть, как мистер-я-надеру-ваши-задницы захлёбывается своей блевотиной. — Решил прилечь? — голос откуда-то сверху. Язык не слушался, Рудбой простонал куда-то в сгиб локтя. Чернота мазутная — то ли давление упало, то ли реально было темно так. — Давай, блять, хули, как тряпка?! Сам-то поднять не мог, в детстве кашки мало кушал, не слушал моряка Попая о пользе шпината, вместо качалки косяки курил. Встал с его помощью. Ноги почти не держали, тряслись как с перенапряга на тренировке после долгого перерыва. — Откуда ты, блять, на мою голову свалился, Евстигнеев? Не могли эти хуеголовые уебаны Охру припереть? Всё. Ваня сам это понимал — во рту горчило, тело болело, будто он упал с высоты и сломал кости. Рукой почти не двигал — простреливало резко и ярко. Носки промокли, законтачившись с влажной травой. А ещё от Фаллена, который вёл его, обхватив за талию, несло ужасным раздражением. Вблизи белки глаз нездорово розовели на фоне белых щёк. Он мелко дрожал. — Чё уставился, пидор? Евстигнеев от неожиданности запутался в ногах и чуть снова не грохнулся. — Чей дом? — спросил. Двухэтажный. Нежилой. Обычное убежище на крайняк, у букинга таких десяток в городе. Наглухо запакованные окна, двери в плёнке, строительный мусор, пустые вёдра. — Мой. Только не пали налоговой. Пошли почему-то дальше. Вход-то не с парадного, а со двора — как же умно! — по отпечатку пальца. Втащил его на кухню, видимо. Газовый счётчик болтался, не было больше нихера. Воздух вонючий, затхлый, влажность высокая — грибы росли на стенах и потолке, и это были не те грибы, которые любил дядя Фаллен. Через десяток метров была вторая комната — что-то вроде гостиной. В углу валялся ортопедический матрас со вскрытой упаковочной плёнкой. Светло сгрузил Евстигнеева посреди комнаты, натужно крякнув от усилия. Выматерился. Ваня завалился, баюкая перебитые рёбра, а Фаллен упёрся обратно на кухню, загремел полками и зашурудил пакетами. Его не было минут пять. — Почему сюда? — тихо спросил Рудбой, когда увидел силуэт Светло в дверном проёме. В нём всё поменялось — из дёрганого и нервного психопата он стал обычным желчным Ванечкой — облезлым хитрющим лисом с коварным прищуром и твёрдостью в пальцах. Жевал жвачку, перекатывая с одной стороны щеки на другую. Выглядел отдохнувшим, повеселевшим и только глаза выдавали его с потрохами. — Кокс? — сипло выдохнул Евстигнеев. — Будешь? — осклабился Светло. — Нет. Болело сильно, но после инъекций с такого жесткача могло переебать ещё хуже. — Я пить хочу, — выдохнул он. Фаллен улыбнулся — сыто и довольно, зажмурился аж. — А ты попроси, Евстигнеев. — А иди ты нахуй, Светло. Воду он всё-таки принёс, но в полной пятилитровой баклаге, из нее не то что пить, её в нынешнем состоянии поднять было сложно. Рудбой глянул исподлобья, нахмурился. — Ты издеваешься надо мной? — Да, — просто ответил Ваня. Евстигнеев фыркнул и отвернул лицо. — Я перед тобой ползать не стану. — А жаль. Ты очень похож на одного нашего общего знакомого. Слышал про замену в психологии? — Слышал, ты безответно любишь свою спидозную Соньку, — зло выпалил Ваня. Фаллен сморщился, потёр уставшие глаза, печально скривил губы. Подошёл впритык, присел рядом на корточки. Спросил участливо: — Ты по ебалу мало получил? Ещё хочешь? — Хочу, чтоб ты не залупался просто. У тебя руки отсохнут, если ты мне воды нальёшь? Или хочешь, чтоб я как собака с пола лакал? — голос дрожал от ярости. — Я бы посмотрел, — выдохнул Светло, — но мне пора. Не скучай. Он бодро зашагал к двери. — Эй, куда ты? Ответом был гордо поднятый фак и звонкий хохот. Замки закрылись. Ваня с тоской посмотрел на огромную бутыль воды. Подумал: «Вот сука». И пополз к ней.ooo 20.06.19 01:34
Хоть бы взял. Хоть бы он взял этот ебучий телефон. Пожалуйста. Когда перестало клацать, пошли гудки, а за ними почти сразу вырвалось удивлённо-хриплое: — Алло. Светло затянулся сигаретой до дискомфорта в лёгких, никак не хватало сил, чтоб открыть свой, обычно пиздливый, рот. — Привет, Слав. Я это. Он ему так же звонил зимой, разбив внедорожник на пустынной трассе. Мол, это я разбил. А ещё у меня осколок в плече, не знаю, как вытащить. — Ваня? — звонко лопнуло на том конце. — Ваня, это ты?! Где ты? Славка видел видео. По его голосу было слышно, что видел. Ну, плюсы были — хоть нахуй не послал из-за их крайней встречи. — Мне не понравилось в гостях у Димы. Снюхался с отцами-краснодарцами, а у них пример хуёвый, — пауза. — Решил захватить фотографа и отправиться сниматься за город. — С фотографом? Где вы? — Дом в Литовском. Скину телефон и возвращаюсь. Там жду. — Добро, — буркнул Карелин. Помолчали ещё пару секунд. — Слав, — выдохнул Ваня, — ты прости меня. На том конце пару секунд тягостно молчали. — Ты меня тоже, — ответил он и отключился. Светло в спешке докурил сигарету, выбросил мобилу с моста в реку, и пошёл выбирать новые колёса, как в автомагазине, но хотелось — как в пакетиках своего дилера, который вкрай охуел. Поменять машину было не проблемой — Светло с детства промышлял взломом. Тойота быстро поддалась, он бросил гелендваген на парковке. Активное действие кокаина подходило к концу, и Ваня чувствовал бесконечную резь в глазах из-за ебучих линз, которые не мог снять, лишившись чёткости зрения. Назад доехал за полчаса, осторожно осмотрелся, обошёл территорию. Приклеенные жвачкой на обе двери нитки держались нетронутыми. Гостей не было. На полу была лужа мутной воды под баклажкой и рядом окровавленная тряпка. Откуда он вообще её взял? Евстигнеев спал в углу на краю матраса, поджав колени к груди, накрывшись толстой полиэтиленовой упаковочной плёнкой. Как труп в морге. Ваня почему-то вспомнил Охру — он тоже так спал. Наверное. Когда его мучили кошмары. Когда напивался до беспамятства. Когда долбил кокс до кровищи из ноздрей и звона в ушах. Потому что Ваня так тоже делал. Рудбой не дёрнулся на шум, дышал со свистом. Было видно, что замёрз в своей драной кофте. С конца матраса нелепо висели ступни в грязных носках. «Мне Охра за тебя должен будет», — тупо подумал Ваня. Влез грязными пальцами в закисшие глаза — вытянул плёнки линз, кинул под ноги. Постоял немного, подумал, лёг на матрас рядом, осторожно прополз между стенкой и, едва тёплым, телом. Устроился вровень с его лицом. Яркий лунный свет из окна. Тени под глазами, светлая щетина. Разбитые губы в трёх-четырёх местах. Вздувшаяся переносица. Синяки на щеках и скулах. Длинные пальцы — «плэй хард», цветное, красочное. Надо было признать, что он был красивым даже через хуёвое и болезненное восприятие. Может, Охра проводил с ним время, может, курил с ним сиги, может, играл в компьютерные игры, может, запускал пальцы в его волосы. Кра-си-вым. Не трусом и не предателем. Не ебучим хлюпиком. «Не слушай», — говорил он Мирону. А ведь жид для Охры был важнее него самого, что там уж говорить про какого-то укурыша с Антихайпа с двинутой кукухой. «Охра будет должен», — сладко растекалось в голове Ванечки. Три главных слова, на которые он мог рассчитывать.