Одна на двоих

      Когда-то давно я впервые спустился в это подземелье с Ним, искренне не зная, то ли меня сейчас принесут в жертву на алтаре, потому что надоел, как постельная грелка, а в ином предназначении я абсолютно бесполезен, то ли… Другие варианты как-то не выдумывались. Закрученный спиралью ход вел все ниже и ниже, и я уже начал дрожать от озноба, ругая себя мысленно на все корки, что пропустил мимо ушей приказ накинуть теплый плащ. В коридорах замка, чтоб не замерзнуть, хватало и шерстяного колета, магия поддерживала в них приемлемое тепло. Здесь же даже освещение было немагическим: на стенах тускло светились зеленоватыми росчерками слизистые следы улиток-«фонариков», чуть более ярко — их бледные тельца и особенно — третьи «рожки», которые не были ни, собственно, рожками, ни глазами. В детстве, пока еще были живы мои родители, и я мог наслаждаться всеми прелестями жизни избалованного отпрыска знатного рода, в компании с молочным братом и детьми конюха, стряпух и сокольничего я ловил «фонариков» в нашем саду, а потом выпускал их в стянутый из отцовского кабинета хрустальный кубок. Неверный свет преломлялся в резных гранях, когда я гасил одинокую свечу на каминной полке, оставленную няней «ради страху», то есть, чтобы я не боялся темноты. А я и не боялся, но со светом от «фонариков» засыпалось в самом деле проще, а снились удивительные сказочные сны про крошечных фей, седлающих кузнечиков и улиток и строящих домики из листьев лопуха…       Потом бледная лихорадка скосила отца и матушку, и моих друзей, и большую часть слуг и солдат. Я же, переболев, сумел выкарабкаться, правда, после плохо рос и так и не стал похожим на отца, такого крупного, громогласного, сильного. Хотя, наверное, и без болезни не стал бы — лицом и статью я больше удался в матушку, уроженку северного Млара, а там люди сплошь невысокие и жилистые. Говорят, наследие Древнейших, которые ушли в незапамятные времена из нашего мира куда-то в иной, открыв проход в грани. Ну а в мой родовой замок приехали дядька и тетка, чтобы, как говорилось во всеуслышанье, досмотреть за сироткой. Досмотрели, как же. Так досматривали, что я чуть на копья войска Некроманта не кинулся, лишь бы подальше от них.       Пока я предавался мрачным и не очень воспоминаниям, ход кончился, и мои шаги гулко отдались в пространстве гигантской пещеры, скрытой мраком. Он всегда ходил мягко, неслышно, но даже шелест Его одежд порождал в темноте множащийся шорох. А щелчок Его пальцев и вовсе прозвучал подобно камнепаду, родив лавину звуков — и целое светопреставление, потому что разом вспыхнули тысячи свечей, наставленных вдоль стен, а стены эти были… Сперва я подумал, что это хрусталь, но после, украдкой отломив тонкую полупрозрачную иголочку ежистого нароста, понял — лед. Вот отчего здесь было так холодно, что дыхание вырывалось изо рта клубами пара! На плечи мне лег тяжелый, согретый Его телом плащ, подбитый черным мехом.       — Смотри, Бран. Ничего не бойся, но молчи, словно рыба. Ты понял?       Я закивал, опасаясь открывать рот уже сейчас, и Он чуть заметно улыбнулся мне.              Я, наверное, никогда не забуду, как Он творил магию, как сгущался в самом сердце пещеры мрак, словно все тени мира, притянувшись к высеченной в ледяном полу семилучевой звезде, сплетались в колышущуюся и вздрагивающую от света завесу. И как завеса эта раскрылась тяжелым занавесом, и из нее вышла самая прекрасная женщина, что я мог бы представить. А у пятнадцатилетнего юнца, уж поверьте, по части представления женских прелестей фантазия безгранична. И ее ничуть не портили ни полная обнаженность — о да, совсем-совсем не портила, клянусь! — ни золоченые витые рожки, которые я сперва принял за какое-то странное украшение вроде тиары, ни бархатистые кожистые крылья за спиной, которые демоница, заметив меня, немедленно сложила каким-то хитрым образом, скрыв свое прекрасное тело. Я бы, наверное, не сдержал горестного стона, но Его приказ намертво замкнул мои уста и сковал безмолвием мое горло. И во взгляде демоницы мне почудилось разочарование.       Ее звали Идаро. И, как у любого демона, этот соблазнительный облик был всего лишь иллюзией. Настоящего облика тварей из мрака я за эти годы так ни разу и не увидел — при мне они являлись всегда человекоподобными, молодыми, старыми, прекрасными и уродливыми — но людьми. И даже обходились без опознавательных символов вроде крыльев, рогов, хвостов или прочих конечностей. Я всегда отличал их по запаху, тому неповторимому, холодному, резкому и горькому запаху, что порождал в горле фантомное жжение, словно в нем застряла крошка перца. Всего их, тех, кто был связан Некромантом узами подчинения, было десять. Идаро и Тамаро я видел чаще других, знал, что иногда Он с ними спит, правда, не знал, в каком именно облике эти двое Его ублажают. Не удивился бы, если и так, и эдак. Идаро была блистательной стервой. Ну, увидев ее впервые в женском обличье, а после узнав, что, если бы я издал хоть звук до прозвучавшего приказа о моей безопасности, она бы меня просто и без затей утащила во мрак, я не мог перестать считать ее стервой. Тамаро — великолепный насмешник, балагур, повеса, при взгляде на его самое частое воплощение любой сказал бы, что этот юноша привык порхать по жизни, как беспечный мотылек. Легкие рыжие кудри, чистейшие голубые глаза, грация играющего кота… С демонического его имя переводилось как «безумная боль». Он был, если можно так выразиться, штатным палачом Некроманта. Это его рука держала раскаленное клеймо, которое оставило нестираемый след на моей щеке. Это его руки разминали мое деревенеющее от боли тело после занятий фехтованием с Ним. И это именно Тамаро разглядел во мне интерес к лекарскому искусству. Собственно, с этим демоном я и изучал анатомию человеческого тела, Он сказал, что никто лучше палача этому не обучит, и оказался прав.              Элема пришлось укутать в два одеяла разом, хотя я искренне не был уверен, что это шилопопое исчадие мрака из них не вывернется в самый неподходящий момент. Все-таки в подземелье было очень холодно, а теплой одежды для мальчика я — болван! — не припас. За время, что я не спускался сюда, улитки-«фонарики» никуда не девались, и мне пришлось остановиться, чтобы позволить Элему поймать одну из них, а потом долго уговаривать его отпустить зверюшку обратно. Уверен: чуть подрастет, и будет бегать сюда, ловить бедолажных улиток, сажать в хрустальные реторты из лаборатории. Ну и пусть, пусть. Лишь бы был счастлив такими мелкими шалостями.       Зажигать свечи щелчком пальцев я не умел и не смог бы, потому пришлось по старинке — с помощью огнива. И мне вполне хватило десятка, чтобы осветить рабочий пятачок и не искать среди инструментов на стоящем у входа стеллаже кристалл вызова на ощупь. Элем любопытно крутил головенкой, устроившись у меня на спине, в импровизированной перевязи из простыни. Спускать его с рук я боялся, но эти самые руки мне нужны были свободными, так что пришлось поломать голову и соорудить себе такую «сбрую».       — Элем, сейчас появится кто-то… Ты не бойся, хорошо? — проговорил я, чувствуя себя донельзя глупо: ну Ему ли бояться собственных слуг?       Но Элем был пока что всего лишь Элемом, а не Им. Почти обычным ребенком, в котором проснулся необычный дар, а не Некромантом, аватаром Смерти на земле. И я, мрак меня раздери, боялся напугать его. Боялся, что явившиеся на зов твари мрака его напугают. Боялся, что сделаю что-то не так. Да меня всего аж трясло, потому что я, я — обычный человек! — был сейчас единственной защитой маленького ребенка, а не любовником могущественнейшего мага в мире! Трясло от понимания: пойди что-то не так, и я не смогу его защитить, даже если закрою собой. Но еще был долг, пусть нигде и никем не озвученный, но он был. И я должен был хотя бы попытаться. Если демоны плюнут на меня и мои просьбы, я все равно справлюсь, а с ними пусть потом Он сам разбирается. Но в глубине души я верил: уж кто-кто, а Тамаро и Идаро на зов явятся обязательно. Хотя бы для того, чтобы вдоволь позубоскалить над глупым, трясущимся от страха смертным.              «Три капли крови на кристалл вызова — и четко назови имя демона».       Да уж… Ладонь я себе чуть до кости не вспорол, идиот, так дрожали руки. И в тишине пещеры мой голос прозвучал с явно различимыми нотками истерики. Ну и огреб я разом за все, когда из-за завесы мрака буквально вылетел Тамаро, такой привычный, знакомый до последнего рыжего волоска, а следом за ним необыкновенно торопливо выскользнула Идаро, целомудренно закутанная в какое-то — диво дивное! — непрозрачное и глухое одеяние по самую шею. Я посмотрел на них, опустился на колени и заревел.       В себя меня привела сильная пощечина Тамаро, потом жгучая боль в раненой руке, на которую демон плеснул какой-то настойкой. Потом Идаро проворно распутала на мне простыню, вытаскивая из нее куль из одеял, которые Элем, конечно же, умудрился сбить, и тут же закутала его получше, умиленно воркуя каким-то совершенно дурацким манером.       — Рассказывай, Бран. Да рассказывай же ты! — Тамаро тряс меня, как елку.       Потом, видимо, оба демона поняли, что добиться ответа, пока я хлюпаю носом и вытираю сопли о плечо Тамаро, будет сложно, да и морозить ребенка, оставаясь в пещере, было глупо. Меня до замковой кухни буквально на пинках гнали, и я успел немного прийти в себя, поверить, что все обошлось, что мне помогут. Так что, устроившись за длинным столом, напоив Элема подкрашенной ягодным соком теплой водой, а меня — вином из замковых запасов, демоны принялись рассказывать первыми, давая мне время окончательно успокоиться. Тамаро по ходу повествования аккуратно зашил мне рану и забинтовал руку, все внимательнее поглядывая то на мою грудь, то в лицо.       — Смерть прошлого воплощения мы учуяли. Ну почему Он не взял никого из нас с собой?! — шипела Идаро.       — Прости, но чем бы ты помогла ему? — спросил я, не успев вовремя прикусить язык.       — То есть, за десять лет ты так и не понял? — медленно, с расстановкой проговорила Идаро, разглядывая меня так, словно на моих плечах выросла еще одна голова, и обе внезапно превратились в капустные кочаны.       — Не понял что?       — Идаро — Легион, — хмыкнул Тамаро. И рявкнул, заставив меня вздрогнуть: — А ну, быстро снимай колет и рубаху!       Пытаясь вспомнить классификацию демонов, я машинально стянул с себя одежду. И тут же отхватил по оплеухе с двух сторон.       — Идиот!       — Болван безмозглый!       — Не! Бьян аосий!       Демоны почтительно заткнулись, как по команде, стоило Элему подать голос. А мальчик буквально выпрыгнул из рук Идаро и прижался ко мне, обнимая и сердито зыркая на них искоса, из-под растрепавшейся золотистой челочки. Мне жарко обожгло глаза, пришлось уткнуться в его мягкие волосики, загоняя непрошенные слезы назад.       — Простите, Повелитель. Мы больше не будем, — мягко проворковала Идаро. — Клянусь сердцем мрака.       Элем недоверчиво посмотрел на ее протянутые руки и вжался в меня сильнее, невольно прижав собой и серебряную пластинку. Казалось бы, рука, потревоженная тем, что я обнимал мальчика, должна была болеть сильнее, но эта боль резанула, словно в уже давно подживших ранках провернулись разом все крючки. Я вздрогнул, и Элем тут же отстранился, заглядывая мне в лицо.       — Боно? Бьян, тебе боно?       — Все хорошо, мой драгоценный…       — Да как бы ни так, — сердито прошипел Тамаро, и мне почудился мелькнувший меж его красивых губ раздвоенный змеиный язык. — Мой Повелитель, ему в самом деле больно. Вы позволите ему помочь? Очень нужно помочь, чтобы больше не болело. А Идаро пока поиграет с вами… м-м-мэ-э… и с собачкой… э-э-э… во дворе?       — Абаська?       Я осторожно кивнул и еще чуть-чуть отстранил Элема, позволяя ему выбрать, идти ли «играть с собачкой» вместе с демоницей, и стараясь показать, что не против этого, и что у меня все будет хорошо.       — Иди, Элем, поиграй. Не бойся, я буду в порядке, обещаю.       Нехотя, то и дело оглядываясь, мальчик слез с моих колен и царственным жестом протянул руку Идаро. Когда они вышли, Тамаро перевел взгляд на меня и спросил:       — Тебе так нравится уродовать себя ради Него?       Я пожал плечами:       — Не было другого выхода, Тамаро. Я не знал, фонит ли магией Смерти Его камень души или нет, смогут ли его учуять маги Молчащих, или… Что?       Тамаро, белее снега на горных вершинах, смотрел на меня абсолютно круглыми глазами и, кажется, силился что-то сказать, но не мог. Я мог собой гордиться: впервые на моей памяти у этого насмешника не было слов.              В подземелье, я имею в виду нормальное подземелье, а не пещеру, я не бывал с того момента, как готовился уезжать за Элемом. Все заросло пылью и тенетами, но Тамаро только прищелкнул пальцами, наводя порядок, и все заблестело, как новенькое.       — Ложись. Нет, сперва выпей, — мне под нос сунули фиал с дурманным зельем, но я только помотал головой:       — Забыл? У меня непереносимость кольчатки и вытяжки из сон-травы.       — Забудешь тут, пожалуй, — буркнул демон, закатывая глаза. — Кольчатки тут нет, а про сон-траву ты не говорил. Но… Бран, ты хоть представляешь, что мне придется делать это наживую? Ай, не таращи глаза, я палач, но не садист! Я искренне полагал, что тебе это нравится, дурья твоя башка!       — Тамаро, я перетерплю. Просто дай мне что-нибудь в зубы, — я усмехнулся, ложась на холодный каменный стол и раскидывая руки и ноги под ремни.       Подумать только — оказывается, даже демоны могут ошибаться в интерпретации людских поступков. А я еще с Него удивлялся.       — Дать бы тебе… по башке. Но коль скоро мы выяснили, что я не садист, не буду, — бурчал Тамаро, пристегивая меня к столу и засовывая в рот скрученный жгутом кусок полотна. — Ори, не сдерживайся. Кляп только для того, чтобы ты не прикусил себе язык и не покрошил зубы. Готов?       Я утвердительно моргнул и прикрыл глаза. Когда я в последний раз лежал на этом столе, Он кляпом не озаботился. Интересно, почему?       Было больно.       Конечно, я орал.              Отлеживаться мне пришлось долго. Сейчас я мог себе это позволить, зная, что Элем будет сыт, одет и присмотрен, о Змее и потихонечку оживающем Айдо тоже позаботятся и меня милостью не обойдут. Но на деле Элем большую часть времени проводил возле меня, страшно обидевшись на Тамаро за «ложь», не подпуская его ко мне для смены повязок, да и на Идаро тоже поглядывал сердито и недоверчиво. Пришлось долго объяснять, что больно мне сделали ради моего же блага, искать простые слова, чтобы кроха понял: иногда, чтобы вылечить, надо поступить именно так. Тамаро, слушая мои объяснения, только качал головой.       Мы все только теперь начинали что-то понимать. И от этого понимания нам было больно. Хотя я не мог и не могу говорить за демонов, только за себя. Мне — было. И в то же время, я знал: дай Он мне выбор, полностью открыв глаза на все происходящее, я поступил бы точно так же. Я же знал, что с Его стороны никакой любовью ко мне и не пахло. Для Него я всегда был не более чем забавным питомцем, любопытным экземпляром для изучения. Доверчивой крыской, которую можно тыкать острыми иголками, наблюдая, как она корчится, пищит, мучается от боли — но после, оправившись, снова доверчиво идет на руки, веря, что тот, кто кормит и иногда чешет за ушком, учит трюкам и позволяет бегать по своей руке, на самом деле ее любит. Я все это знал. Только это не имело значения.       Я любил Его. Люблю. Буду любить. Буду верить, что однажды Он тоже… поймет и научится. Всему.