***
Кони выстукивали по камням неторопливую мелодию прогулки, в которую Элем вслушивался, стараясь взять силу под контроль и перестать волноваться. Немного помогало, но больше, конечно, то, что еще приходилось слушать размеренный, спокойный голос Брана, рассказывающий о том, как и кем именно им стоит притвориться перед людьми. — Бран, — вклинившись в паузу, позвал он. — Да, мой драгоценный? — мягко откликнулся тот, придерживая Змея: ширина тропы позволяла некоторое время ехать бок о бок. — Ты не говорил мне, где я родился. Никогда не упоминал. Почему? Ответное молчание было Элему знакомо: в таком Бран приводил мысли в порядок, прежде чем рассказать что-то неприятное… Или не рассказать, аккуратно обойдя тему. «Станешь старше — узнаешь, не торопи, мой драгоценный», — слышал он в таких случаях. Надо признать, очень редких, но… Затаив дыхание, Элем ждал: сейчас или потом? Что Бран расскажет все-все-все, он был уверен. Вопрос, просто, когда. — Далеко отсюда, на южной оконечности материка, — наконец, прозвучало ответное. — В княжестве Сармар. Твое полное имя — Элем Кадис ас-Сармар. «Благословенный Владыка», если перевести с самри. Отец твоего телесного воплощения и сам не знал, как угадал с именем. Странно: от услышанного ничего не дрогнуло внутри, будто Бран строчки летописи прочел. Вот когда узнал, что мама — его мама — умерла, тогда что-то отозвалось тонким звоном лопнувшей струны. Наверное потому что представилось: мама была кем-то вроде Брана, но теплая, как Идаро, мягкая, с такими же ласковыми руками. Наверное, мамы бывают именно такими, и остаться без такой мамы… А отец — что отец. Умри он, Бран бы сказал. А раз не сказал, значит, жив, значит, и не особо важно, раз рядом нету. Разве что вот Сармар… Элем похмурился, припоминая карту, потом спросил: — Это же очень далеко, да? От нашего замка? — Да, мой драгоценный. Это на другом краю материка. Ты не помнишь, но мы ехали сюда три месяца. Бран снова замолчал, позволяя ему осмыслить чудовищность расстояния и времени в пути. — Я был совсем маленьким, да? — Да. Тебе тогда едва исполнился год с небольшим от роду. Элем внимательно прислушался к себе. Потом попросил первое, что пришло на ум: — Нам три дня ехать вниз, ты говорил. Успеем обсудить, как мне себя вести. Расскажи сейчас, как так вышло, что я… Что Он… Ну… Он же был самым сильномогучим колдуном в мире, Идаро говорила. Почему Он вообще… умер? Он смотрел на Брана и только поэтому заметил, как тот вздрогнул. Понимание, что рассказ будет очень неприятным, пришло почти сразу. Но остановить друга и наставника мешало что-то, наверное, мысль, что рано или поздно тому все равно пришлось бы рассказать. И почему-то Элем был уверен: Брану будет легче сделать это сейчас, пока они только вдвоем, а он, как ни крути, еще ребенок, и время потихоньку сгладит остроту этого воспоминания, если она будет. — Я не знаю, Элем. Он никогда мне не объяснял подоплеки своих поступков. В тот раз я предупреждал его, что люди собрали огромную армию, и даже если по пути на равнины Яума он поднимет все местные кладбища, его воинство вряд ли сравнится с ней. Помнишь, Тамаро тебе говорил, что создать скелет можно, только соблюдая определенные правила? Слишком старые кости не сдержит никакая магия, они попросту рассыплются в труху. Подходит только свежий труп или скелет не более чем десятилетней давности, и только определенного возраста. Конечно, люди умирают часто, но ведь не все они — мужчины или женщины в расцвете сил. Часто это старики, чьи кости и без того хрупки, дети, больные. В общем, я понимал, что вряд ли Он наберет армию, в которой будет больше ста тысяч скелетов. А ведь ее еще и вооружить надо, и едва ли люди оставят Ему возможность это сделать. Так и вышло. У Него был отряд в три тысячи скелетов. Из них бойцами, вооруженными и в броне, были только две сотни — те, что шли отсюда. Элем слышал совершенно отчетливо, как Бран скрипнул зубами. — Но… Это же почти ничего, — растерянно заморгал Элем. — Даже я понимаю… Бран? Бран, но ты же рассказывал, что Он… — Он всегда знал, что делал. Ни единый его поступок не был продиктован глупостью, поверь. И этому тоже должно быть объяснение, но у меня его нет. Для Него я был не более чем домашним любимцем, с которым не делятся не то что стратегией — не всегда даже снисходят до разговора. У меня нет ответа на этот вопрос, Элем. Некоторое время раздавалось только цоканье копыт по тропе. И только когда она сузилась, и Элему пришлось придержать Дракона, чтобы пропустить Змея вперед, он выдавил: — Прости, Бран. В его седле Бран оказался раньше, чем он успел договорить. Перемахнул легко, словно перелетел, и теплые, родные руки обняли, позволяя откинуться назад, окунуться в такое нужное сейчас тепло. — Так, ну-ка, в чем ты вдруг вздумал себя винить, мой хороший? — Что заставил тебя вспомнить. Лучше бы я это в книжке прочитал, той, которую Идаро пишет! — Ну-ну, Идаро, пожалуй, напишет, — насмешливо хмыкнул Бран, снова принимаясь заправлять в косу непослушные кудри. — К тому же, пишет она с моих слов, а я, мой драгоценный, проехал Его путем через три месяца после той «великой битвы со Злом». Элем четко уловил в его словах, полных горечи, это выделение. — И не забывал увиденное никогда. Ты имеешь право знать, хотя я бы отложил этот разговор лет на пять. Спрашивай, Элем. Я никогда не утаю от тебя правды, какой бы она ни была. И Элем спрашивал. Дракон мерно шагал следом за Змеем, не нуждавшимся в понукании хозяина, а Бран глядел вперед и говорил. Говорил все тем же размеренным тоном, каким в детстве читал сказки, но эта сказка не имела счастливого конца. Только горький полынный привкус, запах крови и тяжелый аромат благовоний. И поздно вечером, на привале, даже плечо Брана, как всегда служившее подушкой, не успокоило. Элем лежал, слыша за спиной ровное дыхание, смотрел в темноту. Глаза не закрывались, так много мыслей толпилось в голове. Много и мало одновременно: все затмевала попытка представить, что это не Он, а он, Элем, вел крохотное войско немертвых на заклание. Вел затем, чтобы быть убитым. Оскверненным. Расчлененным на кусочки, разобранные победителями, будто ломти пирога в праздник. Что пережил Бран, увидев Его голову, залитую медом, в одном из храмов? Элем не мог этого представить. Но зато прекрасно представлял, как его собственный меч переламывают, а в плоть врезаются острые лезвия. Так ясно, так живо, будто он был Им. — Мой драгоценный?.. Резко развернувшись, Элем обнял Брана что было сил, беззвучно плача и шепча: — Прости, прости, прости! — Тихо, тихо, мой… Тс-с-с, Элем. Все закончилось. Я нашел тебя и забрал. Все закончилось, родной. Я больше никогда не позволю тебе остаться одному, буду рядом, пока тебе нужен. — Ты мне нужен! Всегда! — вырвалось, наконец, воем в надежное плечо. Элем выплакался и уснул, не замечая, что так и не расцепил намертво сомкнутых рук. Но теперь сон бежал уже от Брана, который почти до самого рассвета лежал, стараясь не шевелиться, вдыхая еще совсем детский запах того, кого любил больше жизни, внутри переживая раз за разом эту искреннюю, надрывную просьбу о прощении. Просьбу, до которой Он не снисходил никогда. Да полно, в Элеме жила Его беспамятная душа, но Им он не был. Элем — и Бран уже мог себе признаться в этом, — был Элемом. «Его» Черный Ландыш носил в своей груди. И впервые кровавый рубин давил на сердце, словно могильная плита.Самое важное
19 сентября 2019 г. в 13:00
—…шкатулка с лекарствами, теплые плащи, одеяла, — старательно перечислял Элем. — Монеты, золотые — в поклаже, серебрушки и медь — на пояс. Все?
Бран вздохнул и, улыбнувшись, покачал головой. Когда шебутной ребенок стал таким серьезным, скажите на милость? Или просто от волнения? Впереди первая поездка к людям — награда за почти полгода непрерывного обучения и тренировок, проверок, больших и малых.
— Ты забыл кое-что, мой драгоценный. Самое важное.
Элем распахнул глаза и замер, старательно шевеля губами, про себя перечисляя список нужного, что они собирали уже два дня. Потом, насупившись и прикусив губу, посмотрел в смеющиеся карие глаза своего друга и наставника, не торопясь отвечать, потому что чуял подвох. Что он такое мог забыть? Не предмет, не оружие, явно.
— Подумай, мой хороший, — Бран аккуратно заправил за ухо Элему золотистую, выгоревшую на солнце, упрямо вьющуюся прядку.
Элем знал: чтобы понять, надо быть внимательным. С Браном всегда так: он спрашивает, но в вопросе же кроется и ответ. Вот почему заниматься с ним Элем любил гораздо больше, чем с Тамаро, Идаро или другими демонами. Их слова были колкими остриями, если они злились, или мягкими обволакивающими тенетами — поди выпутайся и найди суть между тончайших нитей. А Бран говорил — как горсти песка или крохотных камушков пересыпал, и в этом медитативном голосе, похожем на шорох и перестук, найти нужное слово было сложно, но интересно.
— М-м… наверное… себя?
— И? — мягко подсказал Бран.
— Сдержанность и спокойствие! — наконец, выпалил Элем, в котором сейчас ни сдержанности, ни спокойствия не наблюдалось, так он волновался. — Прости-прости, Бран, я помню!
И зажмурился, шагнув вплотную, обнимая за пояс и утыкаясь лицом в грудь, чуть слева, чтобы не уколоть щеку острой вершинкой кровавого рубина. Так привычно, что то самое искомое спокойствие словно само собой влилось в душу. Бран пах хвоей и немного — терпким потом, разогретой на солнце кожей потрепанной куртки, сейчас распахнутой. И можно было отрешиться от любого волнения, просто вдыхая этот родной запах, чувствуя, как мягко-мягко касаются головы ласковые пальцы, убирая в косу выбившиеся пряди.
— Все, я спокоен, — сказал Элем через некоторое время, когда понял, что может стоять так хоть вечность. — Мы же поедем, правда?
— Седлай Дракона, мой драгоценный. Я зайду на кухню, заберу сумки с припасами. И приготовь седло для Змея, только не суйся к нему сам.
Элем слегка фыркнул: Змей, хоть и был уже очень стар как для коня, норова ничуть не растерял. И по-прежнему подпускал к себе только хозяина, охаживая копытами всех остальных, даже демонов. Но те-то хоть увернуться могли, а вот у него не получалось. И это было обидно.
— А вот когда ты сдохнешь, глупая скотина, я тебя… Я тебя!.. — шипел Элем, никак не в силах решить, что для Змея было бы хуже: превратиться в падаль или стать чучелом на службе — и в полном подчинении! — у Некроманта. Он уже вполне смог бы сотворить скелета, с Тамаро и Браном они освоили тонкости очищения костей, а правильно сложить костяк лошади, наверное, не намного труднее, чем олений?
Только, не обидится ли Бран? Если бы он хотел ездить на костяном коне — наверное, давно бы попросил? Но это ведь было бы так здорово! Стоит послушная скотина, ни кормить не надо, ни чистить, только протирать изредка, если совсем запачкается. Ни даже расседлывать!
Тяжко вздохнув, Элем полез за седлом. Можно-то можно, да только будет такой конь стоять на конюшне, никуда не выходя. Ну по двору кружок сделает… А к людям — ни-ни, это ему ой как старательно объясняли все, и почему «ни», и почему «не».
Элем знал, что Змей не просто стар — он уже давно должен был пасть. Двадцать лет ему, никакой конь так долго не живет. И знал, что смерть скоро прервет жизнь этой злоехидной скотины. Догадывался, что будет реветь, как маленький, и что Брану будет очень больно потерять не просто коня, а друга и товарища, с которым пережито очень многое. Бран так захватывающе рассказывал об этих приключениях… Элем решил, что, даже если разревется, нужно будет удержать силу под контролем и не поднимать Змея. Да, так будет правильно. А потом он пойдет и попросит Идаро купить для Брана игреневого жеребенка. Если он правильно понял, то игреневый — это такой шелково-рыжий, с белыми гривой и хвостом. И назовут они его Солнышком. Чтобы Брану не так обидно и больно было вспоминать Змея.
— Ты уже закончил, мой драгоценный?
— Почти! — аж подпрыгнул от неожиданности Элем, полыхая ушами и понимая, что слишком задумался. Но о таком поди не задумайся, сейчас, когда время есть. Потом ведь не будет, потом — для другого время. Идаро всегда так говорила. А для чего — другого — нет. И хихикала только, когда он пытался выспросить.
Дракон, балуя, надул пузо, пришлось несильно стукнуть его, чтоб не дурачился. Элем замер, когда к подпруге протянулись родные руки, проверяя, все ли затянуто как надо.
— Молодец, Элем. Ну, пора.
Спокойствие? Какое спокойствие? Нет его, улетучилось все, когда дыхание перехватило от восторга, а внутри что-то полнится так, что вот-вот лопнет. И пусть пока они еще только выводят коней в замковый двор, но дальше, за воротами — тропка, знакомая до последнего камушка, а потом — чуть менее знакомые места, куда выбирались раньше, а вот пото-о-ом… А потом людские селения, которые Бран обещал показать, как только получится в достаточной мере сдерживать силу!
И Элем старался как мог. Делал серьезное лицо, надувал щеки, обиженно косясь на вышедших провожать демонов. Тамаро мог бы хоть улыбку в ладонь спрятать, как Идаро! Не видит что ли — он старается! Уф, ну что за напасть! Вот Вайро и его четверка же не смеются, только озабоченно хмурятся. Элем знал, что они чуть не поссорились с Браном, Тамаро и Идаро, доказывая, что в первый раз к людям его обязан сопровождать хотя бы один демон. Конечно, ругались они в кухне, а он в это время должен был читать тот свиток с описанием предгорий Серого хребта, но мог ли он усидеть в библиотеке? И ему совсем-совсем не было стыдно, что он подслушивал. Потому что больше стыда была благодарность Брану: тот сумел переубедить демонов. Ох, Элем так им гордился! Никто не умел так спокойно и уверенно общаться с созданиями мрака, да еще и доказывать свою правоту. А Бран — мог и доказывал. Разве же кто-то еще мог сравниться с ним? Элем черпал в этих воспоминаниях спокойствие и был уверен: этот источник неисчерпаем вовеки. И сейчас: в седле сидит так прямо, что самому хочется попытаться так же, и взирать чуть свысока, и…
— Элем, хватит дуться, лопнешь!
— Да ну тебя, Тамаро! — старательно показал ему язык Элем.
Демон скользнул к нему поближе, положил руку на колено, вынуждая наклониться, чтобы услышать:
— Смотри на него, Элем. Всегда смотри на него и слушайся, что бы он ни приказал.
— Я понял, Тамаро.
На мгновение солнечный день пригас, словно на светило набежала тучка. Элем четко ощутил, что этот демон совсем не так спокоен, как хочет показаться. И что он тоже вынужден был смириться с решением Брана не брать сопровождение. Но он верит — в него, в них, в благоразумие Элема и его способность удержать себя в руках.
— Я обещаю, Тамаро.
— Спасибо, мой Повелитель.