Одна на двоих

      Я знал, когда Он проснется. Никогда не задумывался, откуда и почему приходит ко мне это знание, просто знал — и все. Словно чуткий алхимический прибор, реагирующий на ядовитые взвеси и пары в воздухе. О, это было хорошее сравнение. Незримое Его присутствие отравляло наше с Элемом существование, и я хотел бы уметь вызывать бурю… или хотя бы ветерок, чтобы вымести прочь этот яд. Но магии во мне было ровно нисколько. Мысленно я поклялся, что сделаю все, чтобы Элем хоть на время забыл о своем страхе. Сделаю и без магии.       Замок встретил нас так, словно с момента, когда мы вывели коней за ворота, минуло не семь лет, а считанные часы. Чары сохранили все так, как оно оставалось после нашего отъезда, и даже с окаменевшего Айдо не было нужды стирать пыль, потому что ее не было. Первым делом, разомкнув чары, Элем разбудил псину, и меня от заливания слюнями спасло только то, что я успел убраться вместе с лошадями в конюшню. Ужимки и прыжки цербера развеяли мрачное настроение, в котором мы оба пребывали, несмотря на последний наш разговор у костра. Я искренне хохотал, глядя, как Айдо старательно вылизывает в три громадных, как лопаты, языка вернувшегося хозяина, хотя стоило поторопиться и разжечь огонь под котлом в купальне. Чары, наполняющие его свежей водой, наверняка уже пришли в действие, как только открылись ворота. Вообще, опутанный чарами Некроманта и демонов, замок становился живым в прямом смысле: сами собой очищались комнаты от пыли, поддерживалось тепло и чистый воздух в самых дальних уголках от чердака до подземелий. Единственное, что было чарам не подвластно — это огонь, и печи, и камины следовало разжигать вручную, по старинке. Вот этим я и занялся, налюбовавшись на ожившего и снова искрящегося радостью от возвращения домой Элема.              Наше неспешное путешествие по миру длилось долгих семь лет. Новое познавал не только Элем, но и я сам, потому что, к примеру, в жаркие влажные джунгли Умбана с Ним мы не ездили, а вот Элем… А моему златокудрому, увидевшему в пиратской таверне Солиса чернокожую умба, танцующую со змеями, втемяшилось в голову, что он обязан побывать там и узнать секреты приручения рептилий. «Айдо хвост приручать, что ли?» — риторически вопросил я, но куда деваться-то было?       До Умбана мы все же добрались, только сперва было нападение пиратов, попытка отбиться, не применяя магию Смерти, Идаро, плюнувшая на запрет Повелителя — а я так и знал, что демоны найдут лазейку в приказе и будут как-то следить за нами! — и вырезавшая экипаж напавшего корабля. Я тогда впервые увидел Легион в действии и уверился: возьми Он с собой на равнины Яума только одну Идаро — и оттуда живой не уползла бы ни одна гнида, вздумавшая поднять голос на Некроманта. Вопрос, почему Он так не сделал, оставался открытым, но я запихнул его поглубже и постарался на время забыть.       Пираты — те, с которыми мы плыли, вернее, на чьем корабле шли в Умбан, оказались ребятами не робкого десятка, правда, почему-то приняли за демонолога, вызвавшего из мрака Легион, не Элема, а меня… Разубеждать их мы не стали. Идаро, с молчаливого согласия Элема, изобразила ко мне всяческое почтение и испарилась. Клянусь, я слышал отголоски ее серебристого смешка в тающих тенях. Удача вела нас и дальше, хотя по Умбану мы бродили почти наобум, прорубаясь сквозь джунгли, проклиная гнус и безумную влажную жару, болотистые реки и их обитателей, норовивших пожрать сапоги вместе с ногами, вороватых зверьков, похожих на мохнатых карликов с визгливыми детскими голосами, едва не растащившими половину припасов. Через три месяца мы наткнулись на затерянное в самом сердце континента племя, отличавшееся удивительной красотой женщин и столь же удивительным уродством мужчин, что поклонялось Великому Змею. Конечно, эти дикари, хранившие осколки знаний Древних, первым же делом попробовали принести нас, чужаков, в жертву своему идолу. И тут я в который раз получил возможность увидеть, как мой Повелитель одними только словами, без капли магии, убеждает и очаровывает.       Там был один из запечатанных чуждой этому миру магией проходов, врата, через которые когда-то уходили отсюда Древние, повинуясь человеческим богам. Ну а мы, повинуясь наитию Некроманта, тайком их испортили. То есть, портил я, с месяц примерно затирая шершавым камнем некоторые символы на гигантской арке, расположенной в глотке Змея, скалы, которая была похожа на кобру, свернувшуюся кольцами и раззявившую пасть, готовясь к броску. Элем в это время заговаривал туземцам зубы — и развлекался с самыми красивыми девушками племени. Правда, только я знал, что ни одной из этих чернокожих красоток не суждено понести от Некроманта.       Нет, я не ревновал. Ревность как-то перегорела, развеялась невесомым пеплом. Потому что я знал: никому другому Элем, мой солнечный, мой драгоценный мальчик, не скажет «Ты нужен мне». Ну а дурных болезней уж точно не Некроманту бояться, наверное, это были самые важные заклятья, которые Тамаро еще до шестнадцатилетия заставил Элема выучить назубок, чтоб чары сплетались даже не по щелчку — по легкому мановению пальцев. Каюсь, пару раз… пару десятков раз, да, я подсматривал за тем, как гибкие чернокожие тела змеями оплетают его — словно изваянную из молочно-белого камня статую, воплощение мужественной красоты. Запоминал, под веками, казалось, оттиск оставался выжженный. Но когда Элем обнимал меня, шепча свой зов на ухо, все эти видения таяли, как и я таял в его руках.       Умбан, вернее, племя Змея, мы покинули с помощью Идаро, демонической силой перенесшей нас из сердца континента на побережье. Наверное, у этих диких умба наше появление и исчезновение породило новые легенды, но нам-то что до того? Главное, Врата не откроются, можно быть уверенными, что беда, на страже которой призван стоять Некромант, не придет оттуда.              После Умбана были дикие сухие степи Урага, где мне и Элему довелось отточить не раз свое лекарское мастерство, путешествуя от стойбища к стойбищу местных племен, не признававших единого вожака и живших укладом тысячелетней давности. Ургаши в благодарность обучили нас искусству лучной стрельбы, а в этом им не было равных. И надо признать, что натянуть ургашский маленький лук, сделанный из турьих рогов, очень непросто, а попасть в быструю и верткую цель, к примеру, в степного джейрана, на полном скаку — еще сложнее. Но через без малого год, на весеннем празднике, мы оба повелись на «слабо» и ввязались в соревнование юношей. И не ударили в грязь лицом, хотя и первыми не стали. И я точно знаю — Элем, если бы хотел, мог посрамить там любого степного банчу, так ургаши называют своих богатырей и героев легенд. Но он не хотел, и я гордился им, его чуткостью, его открытостью миру и людям.              Элем не забыл, что демоны прекрасно способны отслеживать его местонахождение и состояние. И я ничуть не удивился, услышав, когда вышел к дровяному сараю, как он, успокоив Айдо, говорит, даже не возвышая голос:       — Тамаро, Идаро, мне долго еще ждать? И пусть приходят остальные тоже, мы соскучились, ну?       Не было никакой нужды идти в ледяную пещеру, творить магию. Завеса мрака соткалась прямо в темном закутке между конурой Айдо и стеной конюшни, и демоны вышли из-за нее, делая вид, что смущены. Я только глаза закатил: да как же, смущение и стыд им не ведомы.       — Рады приветствовать вас дома, — Тамаро, впрочем, не забыл, как их отсылали. Преклонил колено и спросил, не поднимая головы: — Я прощен, мой Повелитель?       — В лоб дам, — фыркнул Элем. — Чтоб больше не решал за меня. Ясно?       — Предельно, мой Повелитель.       — И за это тоже. И…       Тамаро порывисто поднялся и повис у него на шее. Немудрено: Элем давно перерос и меня, на целых полторы головы, и привычное рыжее воплощение Тамаро — примерно настолько же.       — Ох, мы тоже скучали, Элем!       А я едва не разронял дрова, так зло и болезненно кольнуло в груди — там, под кровавым рубином. Я знал, что никто не почувствует этого, ни демоны, ни Элем. Это был Его гнев, направленный только на меня, и я кусал губы, сдерживая стон, пока не утихли отголоски рвущей нутро боли. А потом потихоньку убрался в купальню, чтобы выиграть для себя время, перевести дух и смыть с лица холодный пот, противно покрывший кожу. И мне все удалось. Но теперь я знал: время пробуждения Его все ближе.       

***

      Осень в горах Серого хребта скоротечна, хотя и невероятно красива. Отполыхали пожаром лиственные леса, отцвели последние осенние цветы на высокогорных лугах, оттрубили песни осеннего гона круторогие горные бараны. Первая зимняя метель замела нашу цитадель едва не по крыши надворных построек. Элем, дурачась, запретил демонам использовать магию, ну, кроме как для того, чтобы добыть лопаты. И мы всей дюжиной — и одним неугомонным цербером-подростком — весело взялись расчищать двор. Я почти забылся в этой кутерьме, да и не оставляли меня в одиночестве все это время, рядом был мой драгоценный, рядом крутились демоны, расспрашивая о путешествии. Особенно нас трясла Идаро, оказывается, не так уж много они были способны увидеть и почувствовать оттуда, из мрака, так что пришлось собрать все свое красноречие, перетряхнуть всю память и описывать эти семь лет чуть ли не по дням. Правда, время, когда мы с Элемом оказались в Любне, я живописать отказался категорически. Если Элем с Идаро и говорил, то я не был об этом в курсе, а свою рукопись эта гадкая стервочка мне почитать не давала.       Я забылся. Я в самом деле потерял счет дням, позволив плавному течению жизни в замке нести меня, убаюкивая предчувствие беды. Нельзя постоянно держать натянутым лук: тетива растянется и провиснет. Так и мое ожидание, натягивавшее нервы, в какой-то момент «провисло» и отступило в тень, осталось там маячащим на границе зрения силуэтом.       Я забылся еще и потому, что мы с Элемом никогда не отмечали дату его рождения, подарки я дарил ему и так, без повода, круглый год, как и он мне, когда подрос, для демонов день рождения Некроманта значения не имел — сколько их уже было, каждый раз разные, запоминать их еще! В тишине зимних гор время тянулось неспешно и плавно, и дни порой были похожи один на другой, словно бусины в сработанном мастером ожерелье. Они были заполнены учебой Элема, прогулками, редкими вылазками на охоту или зимнюю рыбалку, разговорами у камина. А ночи…       Ночи принадлежали нам безраздельно. Сейчас, когда мы сравнялись в зримом возрасте, хотя я все равно выглядел немного постарше из-за клейма и тех считанных седых волосков, что прятались в моей косе, Элем в постели вел себя самую чуточку сдержаннее. Хотя под настроение мог загнать меня в состояние полуобморока, заездив и заласкав так, что я не помнил себя, а наутро приходилось лечить сорванное криками наслаждения горло. И в такие утра я с трудом просыпался, чувствуя себя на все свои пятьдесят, пока Элем не брался за массаж, подолгу любуясь оставленными на мне следами страсти — нравилось ему покусывать меня за загривок или метить поцелуями мои колени и внутреннюю сторону бедер.       В это утро, которое, судя по положению солнечных пятен на стене, близилось к полудню, я проснулся в таком вот полуразобранном состоянии, еще в полудреме начиная мечтать о чашке успокаивающего саднящее горло отвара. Сонная нега покидала меня медленно, вытесняясь каким-то тревожным ощущением, которое я так и не смог вспомнить. Не смог ровно до того момента, как открыл глаза.       Он сидел в придвинутом к моему ложу кресле, и ледяные зеленые глаза казались двумя клинками, замершими в волоске от моей кожи. Еще мгновение — и пригвоздят к постели, взрежут ребра, выворачивая наружу беззащитное нутро и еще живое сердце.       — Надо же, двадцать пять лет. Впервые я пробуждаю память так поздно.       Я лежал, не шелохнувшись, хотя внутренне меня корежило и ломало. От того, что говорил со мной Он — голосом Элема, но интонации были Его, смотрел на меня Он — глазами Элема, но в них не было тепла, в котором я так привык купаться.       — Удивительно, Бран. Тебе удалось дать этому телу почти настоящие детство и отрочество, и даже юность. Я поражен.       В ровном тоне не было ни следа чувств. Если бы я не был парализован обрушившимся на меня пониманием, я, наверное, выл бы и катался, как в тот миг, когда Элем рождался на свет.       — Признать, я не верил в подобный исход. Эксперимент можно считать успешным в некотором роде.       Что чувствует ручная подопытная крыска, которую внезапно распинают на секционной доске и взрезают живьем?       — С другой стороны, он провалился. Я знал, что правильно воспитать Некроманта может только он сам. Эти эмоции…       Точеное лицо словно поплыло на мгновение, как тающая на жарком солнце ледяная маска.       — Это панибратство с демонами… Какое упущение. Твое упущение, Бран.       Лениво шевельнулись тонкие пальцы, такие сильные, в мозолях от меча и тетивы, в чуть заметных пятнышках от эликсиров. Ледяное дыхание смерти сковало меня изнутри, казалось, сердце сжимает обвившая его стальная проволока, врезается в кровоточащую плоть все туже с каждым витком.       — Но, знаешь, я не стану тебя наказывать. Контролю его ты все же научил, истечение силы ровное и мощное. Пожалуй, ты даже достоин награды.       Холод отпустил, позволяя мне с натужным хрипом вдохнуть — и забиться от кашля, рвущего почти спавшиеся легкие. Прекратилось оцепенение, и я, продышавшись, смог сесть, даже не потянувшись за сползшим прочь одеялом. Мою грудь, плечи, шею пятнали следы несдержанных поцелуев Элема, в паху и между бедер все слиплось от засохшего семени, от камня расходились в стороны осыпающиеся смазанные кровавые следы. А я даже не почувствовал… Но самое удивительное, что рубин был на месте, не исчез, оставляя рану или шрам, не померк, все еще тяжело и сыто поблескивая магией Повелителя Смерти.       — Я подумаю, чем тебя наградить, — Он поднялся, одновременно тяжеловесно, словно еще не привык к телу, и привычно, тем самым движением, малейшие нюансы которого были присущи именно Элему, а не Ему.       Я видел, как он пытается идти, но, несмотря на всю похожесть телесных воплощений, мой Элем был другим, его тело по-другому двигалось, дышало. Они были бы, наверное, похожи, как братья, поставь их рядом. Но все же Элем не был точной копией. Сейчас я с кристальной четкостью видел глазами души эту разницу. Помнил, что золото Его волос всегда казалось несколько неживым, да и такого буйства кудрей не было, лишь легкие волны и локоны на концах. Помнил, что Его меч был тяжелым двуручником, а Элем предпочел учиться работать с двумя клинками, и оттого их тела в итоге оказались сложены по-разному.       Я хватался за эти мелкие несоответствия, словно падающий в пропасть — за траву и мох. Пытался уверить себя в том, что Элем еще жив где-то там, в глубине Его разума, что он борется, что сумеет если и не победить, то слиться с Ним во что-то единое. Наверное, это было моей единственной надеждой. Тем, что не позволило, едва собрав силы встать с постели, взобраться на Драконью башню и шагнуть меж зубцов в пропасть.       Дотащившись до купальни, я привел себя в порядок. И уже на обратном пути понял, что в замке слишком тихо. И в этой тишине едва слышно звучит поскуливание на три голоса. Натянув штаны и плюнув на то, что сделал это задом наперед, я вылетел из купальни во двор — и отшатнулся назад, дрожа не столько от обжигающего холода после влажного тепла, сколько от ударившего по глазами зрелища: Он, сотворив из своей силы плеть, замахивался на отказавшегося подойти Айдо. Колебался я не долго. Если Он ударит цербера, Элем себе никогда этого не простит. Я тоже не прощу, что не помог.       Наверное, это было весьма странное и занимательное зрелище: далеко не богатырского сложения человечек, закрывающий собой сжавшегося на снегу цербера, размерами превосходящего коня-тяжеловоза. Возможно, мои доводы, что Айдо просто еще не уловил возвращение Его, в конце концов, он ведь все еще глупый щенок, а не матерая тварь мрака, что стоит дать ему время, а не наказывать — возможно, все это звучало глупым лепетом. Я не чувствовал холода снаружи, пока Он не развеял плеть и не ушел, чеканя шаг, прочь. Ко входу в зал вызова демонов. Вот тогда мне поплохело в этот день в третий раз.       Я помнил длину пути и понимал, что вряд ли успею: ноги у Него длинные, шаг стремительный, а мне нужно было хотя бы плащ накинуть, потому что волосы уже смерзлись в сосульки, а тела я почти не чувствовал, так дико замерз. И все же я попытался. Как только не расшибся насмерть на каком-нибудь повороте? Летел вниз, не чуя ног, задыхаясь и лишь интуитивно угадывая, где повернуть. Конечно же, я опоздал — Он уже призвал демонов, всех десятерых. В свете сотен свечей, отраженном ото льда, я, едва не ослепнув в первое мгновение, не сразу сумел рассмотреть, что там происходит. Только понял, что те трое, мало и редко общавшиеся с нами, стоят отдельно, равнодушные ко всему, что демонская звезда Вайро странно застыла, словно замороженная заклятьем, а двое… Те двое, что были мне дороги и близки — у Его ног. И что я никогда раньше не видел на их шеях таких странных украшений, похожих на широкие полосы из мрака и драгоценные рубиновые подвески. И лишь спустя пару мгновений до меня дошло: никакие это не украшения, это ошейники с шипами внутри, а рубины — кровь демонов, текущая из-под них! И они не танцуют — это Он вздергивает их в воздух своей силой, своим приказом, заставляя корчиться от боли и задыхаться.       Я бросился к Нему, не под ноги — на шею, оплетая собой и мешая концентрироваться на заклятье.       — Мой Повелитель, прости их! Ты не прав, они ни в чем не виноваты! Если и есть чья-то вина, то только моя!       Удивительно, что мне хватило времени выпалить это прямо в его лицо прежде, чем он одним движением плеч отшвырнул меня на пол, к упавшим и содрогающимся от боли Идаро и Тамаро. Я очень неудачно отлетел, просто таки услышал мерзкий хруст в щиколотке, но боли не почувствовал. И в то же время — очень удачно, теперь я мог прикрыть собой демонов хотя бы немного, как Айдо там, во дворе. И я прикрывал, поднявшись на одно колено и раскинув руки крестом.       — Мой Повелитель! Это я допустил такое. Накажи меня. Я признаю свою вину.       — Бран… что ты творишь, Бра-а-ан… — чуть слышно прохрипела Идаро, ей досталось отчего-то сильнее, чем Тамаро — ее горло под ошейником было изодрано в лоскуты.        Я не ответил, конечно. Я смотрел в Его глаза и ждал Его решения. И уже видел — кажется, именно чего-то подобного Он от меня и ожидал. И это было Ему на руку. Вписывалось в Его эксперимент? В тот миг я не хотел этого знать и осмысливать.        Он разжал стиснутый кулак, и демоны замерли, хрипло дыша.        — Твоя вина?       Его голос был холоднее, чем покрытый льдом камень, на котором я лежал. Но я чувствовал в его глубине нотки довольства. Значит, верно, я не ошибся, и все это — продолжение эксперимента надо мной в том числе.       — Что ж. Тамаро, ты знаешь, что делать. Исполняй. Остальные — вон.       Демонов словно вынесло ураганом в завесу мрака, всех, кроме Тамаро. Уверенный, что приказ будет исполнен, Он не стал ждать, пока рыжий демон оклемается после наказания достаточно, развернулся и ушел. И только когда Его шаги стихли в отдалении, я позволил себе сесть на пол и ощутить, наконец, все сполна: и холод, от которого меня уже даже не колотило, и боль в поврежденной щиколотке, и то, что перекрывало и поглощало все остальное — тревогу за Элема.       Тамаро понадобилось довольно много времени, чтобы суметь подняться. Я почти примерз к полу, но встать самостоятельно и помочь ему попросту не смог бы. Пришлось ждать. Свечи все еще горели, и мне казалось, что это неспроста. Что Он оставил здесь какое-то заклятье, чтобы следить за нами. Поэтому, встретившись взглядом с Тамаро, я чуть покачал головой, и прикусил губу, намекая, чтобы он не вздумал ничего говорить. Мы поняли друг друга. И он не церемонился, вздергивая меня с пола и перекидывая через плечо, и я не сопротивлялся, позволив себе обвиснуть и расслабиться хоть на короткое время. Мне было не важно, закует ли меня Тамаро в колодки в казематах замка или затолкает в клетку, да пусть хоть высечет, главное чтобы после меня какое-то время никто не трогал. Мне нужно было подумать.