О боли, её лечении, проливном дожде и о маленькой фигурке серебряной спящей змеи

Хотя, ладно, кого он обманывает? Он не надеется, что его хорошо слышно, он надеется, что тронув эту ручку, он мгновенно телепортируется к себе домой, прямо как Желтая Молния Конохи (блин, какой же всё-таки у Наруто крутой папа!), и спокойно ляжет задрыхнуть в свою постель, а не проведет день в компании человека который, кажется, его ненавидит. Розоволосый молчит некоторое время, прислушиваясь к звукам внутри дома, но там полный штиль, и он продолжает, обхватывая пальцами ручку: - Я здесь, чтобы помочь тебе. Я могу войти? Снова молчание. - Юнги? Ну и хер с тобой, Мин Юнги. - Я вхожу. - Ты вампир? Чимин застывает удивленно, совершенно огорошенный вопросом, заданным внезапно и очень низко, хрипло, широко распахнув глаза глядя на сморщившееся лицо в осветившейся солнечными лучами комнате. - А? - Зачем так долго спрашивать разрешения? Ты без этого бы не вошёл? И ради Бога, закрой чертову дверь! Шипение настолько угрожающее и натуральное, что Чимин торопливо закрывает за собой дверь, заталкивая теплое дневное солнце за неё, и, остановившись, понимает две вещи (вообще, три, просто тот факт, что он идиот, Пак понял уже давно). Во-первых, стёкла в доме с какой-то особой тонировкой, свет совсем не проникает, хотя снаружи и не скажешь, стекло как стекло. Во-вторых – он стоит в полной темноте, как вкопанный, и совсем не знает, что делать дальше, ощущая себя по уровню интеллекта где-то в районе тех тренировочных деревянных столбов, которые, отрабатывая свое потрясающее тайдзюцу, так любит молотить Чонгук. - Свет, - в полной темноте помещения звучит снисходительно, но как-то мягко, словно ребенку объясняют, что песок есть нельзя, - положи ладонь на стену справа от себя, и включи свет. Оу. На самом деле, Чимин ожидал чего-то иного. Возможно, чего-то похожего на мрачные, отдающие отчаянием сырые темно-коричневые стены, как в здании тюрьмы (его однажды отправили лечить одного искусанного до костей нукенина, слишком уж сильно сопротивлявшегося Хосоку при захвате), или, возможно, чересчур гладкие, идеально белые стены отдела Допросов, выложенные такой же кипельно-безупречной плиткой (способности Сокджина, всё же, не были так идеальны, и мучали того редкими, но сильными мигренями). Чимин ожидал чего-то пафосно-делового от секретной лаборатории, со всякими там вот пробирочками-компьютерами-навороченной техникой и пыточным столом в придачу… А на деле же – Чимин стоит в самой обычного вида гостиной, ногами в форменных сандалиях утыкаясь, вообще-то в ковер, темно-темно синий и мягкий, а его пациент, лежащий на диване, приподнявшийся на локтях с мученическим лицом терпеливо ждёт, пока медик отвиснет. - Что, не тянет на лабораторию злобного профессора? - Не очень, - сконфуженно признается Чимин, дёрнув плечом, но спохватывается, вспомнив про вежливость, - здравствуй, Юнги. - Здравствуй, Чимин. Это звучит так мягко и вкрадчиво-спокойно, что у медика, кажется, немножко дрожат колени. Может быть, всё не так плохо? В конце концов, они были детьми, и черт его, действительно, знает, что произошло тогда у Юнги, может быть… - Тебе стоит уйти. Что ж, тут вина полностью на Чимине – не стоило забывать, что змеи затихают перед броском. Он поджимает губы, глядя в невозмутимое, в миг ставшее серьезным лицо Юнги, без страха заглядывает в желтые змеиные глаза, изящно, природным окрасом выделенные фиолетовым вокруг края век, и ставит корзинку на пол, возвращая в ответ уверенное: - Нет. - Я только что сказал тебе, что тебе нужно уйти из моего дома, я сделал это вежливо, неужели ты хочешь, чтобы я тебе хамил, Пак Чимин? Чимин упрямо морщит нос, стягивая с рук перчатки: - Не поверю, что ты пустил меня в свой дом только для того, чтобы сказать мне уйти. Я знаю тебя, Юнги. - Не знаешь. - Знаю. -Детский сад, - закатывает глаза Змеиный Отшельник, падая лицом в диван, вытягивая руки вдоль тела, все так же авторитетно заявляя, - уходи. - Нет. - Я сказал тебе держаться от меня подальше, Пак Чимин. Медик вздрагивает, сжимая руку в кулак, но всё же подходит к кровати, расслабляя пальцы, убеждая самого себя, что просто разминает руки. - Я помню. - Тогда почему ты всё еще здесь? Попытка номер один. - Я здесь по поручению Пятой, она просила позаботиться о тебе. Юнги издает какой-то прямо очень уж старческий, крякающий звук, и только по интонации Чимин понимает, что это насмешка: - Я получил от нее послание буквально утром, даже встал ради этого. Хочешь сказать, ни слова твоя дорогая наставница о тебе не написала? Чимин прикусывает язык. «Вот говнюк», - думает он, скидывая свою наплечную сумку с лекарствами на пол. Ну, ничего, он к этому готовился. Попытка номер два. - Я не люблю быть в долгу, Юнги. Ты же понимаешь, о чем я говорю. Мин, ёрзавший до этого на диване, выбирающий то положение, где будет больно меньше всего, затихает. Двинувшись в последний раз, поворачивает голову к Чимину, долго смотрит на него, изучая повзрослевшее за столько лет, но всё еще очень знакомое лицо, умилительно-упрямое, кажущееся сделанным из смуглого фарфора в свете холодного цвета ламп чёртово лицо Пак Чимина, и наконец говорит, уже без прежней уверенности, просто из принципа сталкивая свое упрямство с чужим: - Скорее, Хосок и Чонгук тогда у меня в долгу, а не ты. - Если бы не ты – я бы тоже умер, пытаясь их вылечить, - как-то спокойно пожимает плечами Чимин, опуская глаза в пол, не видя, как на мгновение лицо Юнги становится жестким и злым после таких слов, - таковы правила ниндзя-медиков. - Ладно. Оставайся. Просто сделай так, чтобы было не так больно, и уходи. Младший поднимает глаза, улыбаясь радостно и ярко, а Юнги, скривив лицо, утыкается носом в подушки дивана, закрывая глаза Пак Чимин, возможно, слишком уж показывает свою радость от того, что ему позволили исполнить его прямые профессиональные обязанности. Он очень бодро достает несколько шприцов с обезболивающим на всякий случай, натирает руки особым маслом, улучшающим чакропоток, и подходит вплотную к дивану, радуясь, на самом деле, тому, что не пришлось пользоваться третьей попыткой убеждения. Я очень хотел увидеть тебя, Юнги. - Пока мы не начали – у тебя есть ваза? - Зачем тебе вообще может понадобиться ваза в моем доме? Чимин закатывает глаза: - Сокджин передал тебе нарциссы. И рисовые пирожки. Могу унести с собой домой, если тебе это не надо. - Гм. - А пирожки с… - С грушей. - Правая полка над раковиной. Когда Чимин, подавил тихую, отчего-то очень счастливую улыбку, поставил цветы в вазу, убрал пирожки в полку и, наконец, подошел к постели больного, разминая руки, появилось новое препятствие, больше похожее на повод поговорить: - Рубашка. - Не понял? - Твоя рубашка, Юнги. Тебе нужно снять рубашку, чтобы у меня был лучший доступ к коже. Раздражение в голосе Змеиного Отшельника уже конечно очень явное, но смущенное, загнанное в угол: - Разве ты не можешь делать это через одежду? Моя рубашка как-то блокирует твою чакру?! Чимин парирует так, словно они в последний раз общались только вчера, а не семь лет назад, и они всё еще на короткой ноге: - Чем хуже я сделаю свою работу, тем больше времени я проведу здесь. Юнги матерится грязно и шипяще, сжав зубы от боли, прострелившей спину, закидывает руку назад, одним движением стягивая рубашку через голову, отбрасывая её в сторону, словно это взрывная печать, и… И, наверное, не совсем профессионально вот так тихо вздыхать и отступать на полшага назад, когда ты второй по уровню умений медик в Конохе после Цунаде. - Что, совсем страшно? – Юнги усмехается горько, пряча лицо в подушках. - Нет, ничего особенного, - абсолютно откровенно врёт Чимин, сглатывая, всё же возвращаясь к дивану, концентрируя бледно-зелёную чакру в ладонях, осторожно опуская их к чужой спине. Ранения ранениями, но таких шрамов Чимин, на самом деле, еще ни разу не видел. Если смотреть на первый взгляд на огромный, простирающийся вдоль всей спины розоватый, в глубине своей отдающий фиолетово-багровым рубец, может показаться, что такая травма может быть получена при вырывании позвоночника прямо из тела. Большой, бугрящийся, закрывающий собой всю длину позвоночника шрам шириною в руку Чимина тянулся прямо от затылка, началом своим теряясь под угольно-черными волосами Юнги, пушащимися на задней стороне шеи, и, рассекая страшным следом всю спину, терялся окончанием где-то под резинкой тренировочных штанов. Господи, что с тобой случилось? - По шкале от одного до десяти, - начинает рядовой опрос Пак, осторожно проводя рукой над чужой спиной в нескольких сантиметрах над рубцом, начиная вплетать собственную медчакру под чужую кожу, - как бы ты описал свои болевые ощущения? Чужая спина вздрагивает, ощущая присутствие чужой силы, и тело, вышколенное годами тренировок, реагирует в начале враждебно, и после короткого сухого выдоха слышится неутешительный ответ: - Одиннадцать. Чимин прощупывает, анализируя состояние тканей под руками, прислушиваясь к ощущениям от собственной чакры, и на некоторое время абстрагируется от всего, что может волновать в данный момент – от того, что человек под руками никто иной, как Мин Юнги, тот, кто еще в далеком детстве уничтожил его маленькое, тогда еще трепетное, открытое наивное сердце. Не думает о нелепости всей ситуации, о том, насколько он жалок, что вообще находится в этом доме (в самом деле, заместитель главного врача госпиталя Конохи не нашел бы, кого сюда послать?), не думает о себе нисколько, думает лишь о том, что под его руками страшные последствия какой-то непонятной травмы, думает о том, что человеку нужно помочь, и не важно, что ничья жизнь сейчас не висит на волоске, и нет того адреналина в крови, появляющегося лишь на поле боя, подстегивающего работать быстрее и эффективнее. «Люди не должны страдать, какими бы они ни были, и если ты можешь помочь, ты всегда должен им помочь» - звучит в голове суровый голос наставницы, и Чимин сосредоточенно хмурится, добавляя чакры к рукам, яркими отблесками окрашивая бледную спину Юнги в нежно-зелёный. Возможно, он молчит слишком долго, потому что спустя некоторое время, как ни странно, первым подаёт голос Юнги, выдыхая как-то облегчённо, уже не так скованно, как до этого: - Ох, это действительно хорошо. Мне даже дышать легче. - Я убрал боль сейчас, но она вернётся без лечения через некоторое время. Это временное облегчение. Юнги копошится на диване совсем немного, пока Чимин ненадолго отнимает руки от его спины, вытирая рукавом пот со лба, но спрашивает всё же, удивляя медика своей контактностью: - Ну и… Как там всё? - Когда ты получил эту травму? Тогда, на последней войне? Юнги молчит. - Тебя не осматривали другие медики? Я не помню тебя в списках пострадавших… - Не осматривали. - Но ты же глава спецподразделения, почему… - Я сказал, что не осматривали. Закрыли эту тему. Мин отрезает резко, даже грубовато, и Пак приподнимает брови от удивления. Дует губы даже как-то обиженно, но, скорее, на самого себя – закатай чертову губу, Пак Чимин, он не доверяет тебе, он просто хочет избавиться от боли, мешающей жить. Как пытался избавиться от тебя. - Причина болей мне понятна. Без должного медицинского ухода рана зажила, конечно, но зажила неправильно. Тонкие сети чакроканалов, расположенные далеко от самих тенкецу, срослись некорректно, как и мышечная ткань. Перелом позвоночника… Был, как я понимаю, но был устранен твоими собственными способностями, не так ли? Юнги упрямо молчит опять, а Чимин вздыхает, потирая глаза: - Пожалуйста, ответь хотя бы на медицинские аспекты. Мне будет легче тебя так лечить. - Моя регенерация не совершенна, это не твоё Бьякуго. Я выжил, а последствия… Как получилось, так и получилось. Сухо, очень даже ядовито, но, как-никак, информативно, что поделать. Чимин продолжает: - Мышцы, нервная сеть и тонкие чакроканалы срослись неправильно, плюс рубцовая ткань заменила собой довольно-таки много мышечной, отсюда стянутость, плохое кровообращение, застой чакры и ощущение боли. Плюс спазмы, связанные, опять же, с грубым формированием рубца, и… - И? - И психосоматикой. Юнги вскидывает голову как-то совсем резко и, кажется, агрессивно, но, к удивлению Чимина, в змеиных глазах лишь неподдельное любопытство: - То есть, по-твоему, я сам себе придумываю боль и спазмы? Медик фыркает: - Не совсем. Ты думаешь о чём-то… О чём-то плохом, что заставляет твое тело так реагировать. Что? Что смешного? Юнги усмехается, улыбаясь на пару мгновений той самой улыбкой из детства, открытой, показывающей верхние зубы и даже немного дёсны, а у Чимина под сердцем что-то, кажется, многотонное, ёкает сильно-сильно, падая куда-то в район живота: - Ну и как ты будешь меня лечить, доктор? Сбитым с толку быть, конечно, нельзя, пусть и очень хочется, поэтому Чимин кашляет коротко, мягко надавливая рукой на плечо Юнги, заставляя того лечь обратно, и, снова пробежавшись ладонями по чужой спине, исследуя глубже и тщательнее, изрекает: - Я не справлюсь за один раз. Нужно постепенно, как бы… Как сказать… Отучить твое тело создавать спазмы, так, чтобы оно перестало это делать само. - И как это сделать? - Периодические лечебные сеансы. С перерывами, чтобы организм не обленился, и запоминал. Плюс, когда я разгоню крово- и чакропоток, рубец станет меньше, станет намного легче, - Чимин жует губами, прикусывая щеку изнутри, - ну, я надеюсь. - О, как это вселяет уверенность, готов лечиться у тебя бесконечно. Чимин возмущенно задыхается воздухом, пока Юнги смешливо хмыкает, и, наконец, Змеиный Отшельник задаёт вопрос, интересующий его больше всего: - И сколько времени это займёт? - От трёх недель, до нескольких месяцев. Я не знаю точно, как твое тело отреагирует, - честно признается Чимин, приученный не врать пациентам, и, горько поджав губы, видит, как сжимается в кулак рука Юнги, лежащая возле его бедра. - Нормально отреагирует. Мы справимся быстро. - Моя компания настолько невыносима? Это ощущение храброй, отчаянной решимости, схоже с тем, которое приходит на поле боя, когда нет другого выбора, кроме как использовать известное хорошее правило «лучшая защита – это нападение». Так действительно бывает проще, словно сигануть за один прыжок в ледяную воду с головой, погружаясь целиком, и кажется, что дышать уже не получится никогда, что свело судорогой всё тело, а сердце… - Да. - Начинай лечение, Пак Чимин. А сердце где-то глубоко под кожей и грудными костями остановилось насовсем. - Я буду приходить каждые три дня на несколько часов. Думаю, это самый оптимальный и эффективный график лечения, - тихо говорит Чимин через несколько часов, втирая остатки согревающего бальзама в поясницу Юнги, после вытирая руки о собственные штаны, стесняясь попросить полотенце, собирая свои вещи, нужные для лечения, - это удобно для тебя? - Чем быстрее, тем лучше. О, ну конечно. Идиот ты, Пак Чимин. Видимо, сегодня абсолютно все ожидания медика должны пойти крахом, даже те, что не связаны с Юнги. Распахивая входную дверь, уже накинув свою сумку на плечо, Чимин ждал, что с улицы потянет вечерним, возможно, слегка душным, но приятным теплом, лишь обещающим через несколько часов полноценную ночную прохладу, что в глаза ударит, конечно, сначала, закатное солнце, но потом мазнет по открытому лбу, отмеченному печатью, ласковыми оранжевыми лучами, которые он так любит. Хренушки. Такого плотного, больше похожего на завесу какого-то водопада дождя, Чимин не видел уже очень давно. Небо над головой серое, тяжеленное, и просвета не видно даже далеко-далеко, над кромкой самых отдаленно растущих деревьев, и когда почти шквальный ветер меняет свое направление, сворачивая в область открытой двери, ударяя крупными каплями прямо в лицо, Пак ёжится, резко сводя плечи – на улице холодно до невозможности, а он в сандалиях на босу ногу, в обтягивающих бедра шортах по колено, и легкой голубой тунике с открытыми по локоть руками. Блеск, еще заболеть не хватало. В дом, наверное, очень уж ощутимо пасёт сквозняком, потому что за спиной, с дивана, слышится копошение, и недовольное: - Ну? Что встал? - Дождь, - как-то отстранённо, рассеянно говорит Чимин, прекрасно осознавая, что Юнги за его спиной прекрасно видно картину, на фоне которой стоит медик. Он молчит буквально полминуты, созерцая вселенский потоп на улице, на самом деле, ожидая приглашения переждать, но не слышит ничего, кроме чужого напряженного сопения, поэтому, в конце концов, от дергает плечом, делая шаг на улицу, уже под шумом дождя бросая, не оборачиваясь даже, пересиливая себя, чтобы не заглянуть в холодные глаза мальчика со змеиными глазами, - пойду. До скорой встречи, Мин Юнги. - До скорой встречи, - отголоском доносится сзади, уже из-за прикрывающейся двери, дрогнувшим голосом хозяина дома, сжавшего покрывало под собой чуть ли не до треска ни в чем не повинной ткани, - Пак Чимин.