О боли, её лечении, проливном дожде и о маленькой фигурке серебряной спящей змеи

- Ты серьёзно? – удивленно вздергивает брови Чонгук, протягивая руку к Чимину, лежащему в коконе из одеял на собственной кровати, осторожно забирая из его ладони раковину улитки размером с средний кулак, внутри которой спит до первого контакта с чакрой призванное животное самого Чимина. Чимин показательно шмыгает носом, кутаясь в одеяло, удобно устраиваясь, жалобными глазами вперившись в лучшего друга: - Я заболел, не могу я к нему пойти. Если я его заражу – будет еще хуже для него же. Я напитал эту улитку своей чакрой, ему нужно всего лишь её разбудить собственной, и она полечит его за меня. - Чимин… - Пропущу всего один сеанс. А потом продолжу лечение. Чонгук хмурится, а Чимин ощущает внутри невольный укол обиды – почему все так пекутся о Юнги, которого, черт возьми, уже столько лет не было рядом с ними? Разве он прикрывал спину самого Чонгука и Тэхёна на миссиях? Лечил их раны, успокаивал их, поддерживал и всегда был рядом, только руку протяни? Хотя, они же не знают, они совершенным образом ничего не знают, и Чимина иногда даже пугает, насколько же он один всё-таки в своей голове, запертый наедине со всем этим, с Юнги, которого одновременно и нет, и его слишком уж много… Тяжело. Это тяжело. А его друзья лишь пекутся о спине того, кто ровным счетом ничего о них не знает. - И как я её ему отдам? - Ну хочешь, отнеси сам, хочешь кролика своего призови, как тебе удобно. Я тебя по-дружески прошу, Гук-а! Мастер Тайдзюцу возмущается: - Мои кролики – не посыльные! - А ты сам посыльный кролик, а? – Чимин смеется, тыкая сокомандника пальцами в бок, щекоча, в ответ давая себя потрепать за щеки, и после короткой, но напряженной почти детской возни Чонгук сдается, убирая раковину в набедренную сумку, удобно усаживаясь в районе живота Чимина, откидываясь на друга спиной назад, затихая. Чимин чуть улыбается, разморенный хоть чем-то хорошим за последние два дня его болезни и отвратительного душевного состояния, запускает руку в темно-русые волосы Чонгука, мягко потрепав, и вдруг вспоминает, даже кашляя от неожиданности: - А где Тэхён? Неужели он опять… - Я всё сожрал, - деловито сообщает Тэхён, поглаживая собственный живот, и, взяв коротенький разбег от дверей комнаты, плюхается третьим в жалобно скрипнувшую кровать, придавливая собственного парня и лучшего друга, - вот подчистую, у тебя только васаби на дверце холодильника остался. - Но я же болею, дурацкая ты проглотина! Что я буду есть?! - Сокджин еще принесёт, сам знаешь, - фыркает Мастер Воды, махнув рукой, прикрывая глаза, - к тому же, будет тебе стимул из дома поскорее выйти. - О да, - говорит Чимин, утыкаясь носом в край одеяла, - спасибо. Где-то через полчаса входная дверь хлопает, и Пак, притушив свет ночника в виде ветки сакуры, висящей над головой, ложится обратно в постель, вздрагивая от прохлады успевших остыть за то время, что он ходил провожать друзей, простыней. Он такой хреновый врун, что друзьям, что самому себе. Его организм однажды за двадцать минут срастил до тонкого розового шрама открытый осколочный перелом бедра и вывел смертельно опасный яд (те боевые ящеры из страны Камня действительно сильно тогда потрепали их отряд), а сейчас Чимина срезала под корень обычная простуда, вызванная переохлаждением? Бред. Печать на лбу покалывала легко, ненавязчиво почти, но давая о себе знать, словно предлагая справиться с легкой болезнью в считанные секунды, но Чимин упорно терпел, не давая организму исцелиться так, как может только он и его наставница, предпочитая болеть так, как обычные люди. Наивно, и совсем не по-врачебному надеясь, что насморк, головная боль, ломота в костях и повышенная температура тела помогут хоть как-то отвлечь его от душевных болей, изнуряющих посильнее любой травмы. Почему Юнги себя так ведёт? То всё хорошо, он смотрит и улыбается, как много-много лет назад, по-доброму, по-знакомому, то одергивает себя резко, отталкивая Чимина от себя, как чужого? Это мучало больше всего. То подпустит близко, то ударит сильно, а Чимин, как дурак, ведётся, позволяя трепать себя туда-сюда, как перетягиваемый на летнем фестивале канат. Он думал, что забыл уже всё, что это старая, сентиментальная и наивная детская влюбленность, но, к сожалению, оглядываясь на себя тогдашнего, одиннадцатилетнего, и сравнивая его с собой, нынешним, медик понимает, что ничего не изменилось. Его сердце так и тянется к Мин Юнги, загадочному мальчику со змеиными глазами, подарившего ему фигурку маленькой серебряной спящей змеи… К Мин Юнги, нуждающемуся в нем, Чимине, только как в целителе, не более, сама подноготная медика не интересует его ни капельки. Изменить это невозможно (всё же, Юнги четко обозначил их отношения, указав, что они находятся на уровне «делай работу и проваливай»), так сколько же можно мечтать и надеяться впустую? Хватит. Чимин поджимает губы, переворачиваясь на спину, упрямым взглядом упираясь в потолок. Сводит брови слегка, и по лицу и шее лентами расползаются черные, несущие жизнь и здоровье полосы Бьякуго, уходящие на шею и грудь, и уже буквально через минуту он спит, уверенный в себе и своем завтрашнем дне. Фигурка маленькой спящей змеи остается на тумбочке на следующее утро, Чимин её с собой не берёт, хотя всё равно весь день кажется, что она привычно тяготит левый карман белого халата.