О боли, её лечении, проливном дожде и о маленькой фигурке серебряной спящей змеи

- Чтоб ты знал, улитки – неприятные создания. Первый рефлекс, почти условный – отреагировать на шпильку, попытаться завязать не то чтобы разговор, хотя бы перебранку, но Чимин сдерживает себя, тихо и плавно выдыхая через нос, светящейся от концентрации чакры ладонью проводя от чужой поясницы до затылка, почти чувствуя, как расслабляются под пальцами мышцы, и просто парирует: - Змеи – еще неприятнее. Ответный выпад, кажется, получается слишком уж мощным (на это почему-то хочется надеяться), либо, напротив, чересчур скучным, потому что Юнги вздрагивает коротко, и замолкает почти до самого окончания процедуры. Чимин увлечен работой, но, уже заканчивая, он склоняет голову набок, прислушиваясь, с невольным стоном понимая, что за пределами дома-лаборатории Юнги снова лупасит дождь, как в тот раз. Чёрт, он ведь вышел из госпиталя после своей смены всего четыре часа назад, и на небе не было ни одного облачка, что же творится с природой? - Ты… Болел на той неделе? Чимин уже складывает предусмотрительно взятое им из дома полотенце в свою сумку, закончив процедуру и вытерев руки, когда слышит сиплый, и, ох, он готов поклясться всеми богами этого мира, робкий голос с дивана. Это неожиданно, и действует на медика, как ушат холодной воды, поэтому он просто кивает, не глядя в сторону хозяина дома: - Д-да. Да, я слегка простудился, и не хотел тебя заражать, поэтому не пришел. - Ты простудился тогда, под дождём, когда шел от меня? Пак, кажется, ощущает небольшой пожар в районе своих ушей, упорно распихивая полотенца и склянки с лекарствами по сумке: - Какое это имеет значение? - Скажи. - Юнги… - Хён, - как-то уж слишком остервенело говорит Юнги, и когда Чимин переводит на него возмущённо-смущённый взгляд, кивает даже важно, приподнимаясь на локтях на диване, - что смотришь? Я тебе хён вообще-то, шкет. - ТЫ ВООБЩЕ ЗНАЕШЬ, КАКУЮ ДОЛЖНОСТЬ В БОЛЬНИЦЕ Я ЗАНИМАЮ?! Юнги фыркает на потерявшего всю свою напускную гордость Чимина абсолютно безапелляционно: - Это не отменяет того, что я тебе хён, а ты мне донсен. Скажи просто – да или нет? Ну нахер. - Да. Юнги смотрит на него долго, слегка сощурив змеиные янтарно-жёлтые глаза, и Чимин снова ждет броска в свою сторону, но его пациент лишь ложится обратно, как-то по-детски подложив ладонь под щеку, и вдруг просит, прикрывая глаза: - Сделай мне какой-нибудь отвар, я плохо сплю последние несколько месяцев. Заодно и переждёшь. Пока Чимин орудует на кухне, в сторону которой ему лениво махнул рукой Юнги, кажется, задремавший на диване и без всякого снадобья, у медика трясутся колени так, словно в доме температура минус двести, не меньше. Обещал же себе, слабак, что не будет так колбаситься в присутствии Юнги, и где ты теперь, Пак Чимин? В небе, в розовых, под цвет волосам, облаках, пускаешь слюни и томно вздыхаешь? Неужели подпустил? - Вот. Он будет горький, но я решил, что так будет даже лучше, будешь пить его каждый раз после процедур. Я бы положил сахара, но от сладкого перед сном, возможно, ты будешь хуже спать, так что… Юнги морщится перед тем, как осушить чашу, и, отдавая ее обратно в чужие руки, ведет плечом: - Ну и хорошо. Не люблю сладкое. Оно вырывается совершенно само: - Я помню. Они удивляются оба, как два подростка, случайно в толпе столкнувшиеся взглядами, и застывают так на несколько мгновений, ошарашенно глядя глаза в глаза. Чимину очень хочется убежать, и не важно, дождь-не дождь, босиком-не босиком, а Юнги, чтоб его, как всегда, умеет удивлять: - Там… Там на углу еще продают те рисовые пирожки? Чимин, может, и мастер контроля над своей чакрой, но вот кровь, приливающая к его щекам, совершенно ему не подвластна: - Да. Продают. Юнги коротко пробегается языком по губам, сглатывает, и, поддавшийся всей ситуации и интимности момента, говорит тихо, хрипло, словно секрет на ухо: - Я вообще сладкое не люблю… Но те рисовые пирожки звучат хорошо. - Ага. Они разбегаются, как могут, почти одновременно – Юнги стремительно краснеет, ныряя лицом в подушку, затихая в мгновение, а Чимин, что-то пискнув о том, что уже пора, а дождь и не сильный вовсе, кидается собираться дальше, хотя, на самом деле, собирать уже, по факту, и нечего. Дождь не такой холодный, как в тот раз, но пока Пак со всех ног летит домой, ему кажется, что он точно идет по улице в облаке пара – щеки, да и вообще всё тело горит так, что описать невозможно. А во рту отчетливо ощущается привкус простых, без начинки, но очень уж сладких рисовых пирожков.