О боли, её лечении, проливном дожде и о маленькой фигурке серебряной спящей змеи

Чимин бережно относит книгу на тот самый угловой стол, пристраивая корзинку с ингредиентами у окна с открытой форточкой, чтобы не спарились, и, подходя к ковру посреди комнаты, скидывает обувь (Юнги старается не думать, что Пак действительно взял с собой сменные сандалии, и сейчас стоит босиком в его доме, на его ковре, в его халате), и, взъерошив волосы на затылке, садится прямо на ковер в позу лотоса, и… - Эй! Ты что делаешь?! Наверное, Мин совсем уж как-то неподобающе для своего образа высоко и скрипуче крикнул, потому что Чимин, уже стащивший с себя один рукав халата, завязанного на поясе, оставаясь с открытым торсом, удивленно моргает, склоняя голову на бок: - А что я делаю? - Раздеваешься. Почему ты раздеваешься в моем доме? Чимин откровенно смеется над красными щеками Юнги, и, наконец, высвободив грудь, руки и верхнюю часть живота от халата, всё же, надежно завязывая его на поясе, и, складывая руки на животе, ладонь к ладони, тихо поясняет, прикрывая глаза: - Мне нужно периодически прогонять накопленную чакру по телу, чтобы поддерживать Бьякуго в хорошем состоянии. Дома я этого сделать не смогу – ко мне на несколько недель переехали Чонгук и Тэхён, а они, поверь мне, безумно шумные. Губы Юнги трогает легкая, ностальгическая улыбка: - Боюсь даже предположить, почему они переехали к тебе. Может, это глюки, но Юнги кажется, что Чимин, на секундочку приоткрывший глаз, чтобы с улыбкой глянуть на него, выглядел максимально кокетливо: - Ох, потому что Тэхён это Тэхён, почему же еще. Он чихнул у них на кухне, а ты знаешь, он чихает, как… - Как старый, двухсоткилограммовый дед-качок, который владеет не техниками воды, а техниками орущего крика, да. Ну и? Они смеются, Чимин прикладывает руку к груди, успокаивая дыхание, и, снова прижав ладонь к ладони, продолжает: - Ну, и конечно, пока он чихал тринадцать раз подряд, он совсем потерял контроль над собой, и притянул к себе всю воду из труб и батарей. Развалил пол, стены, и маленькую половинку квартиры соседей. Так. Немножко. - Йа, я почему-то в самом деле совсем не удивлен. - Я тоже. Поэтому я и хочу сделать свои дела здесь, где тихо, так еще и в лесу, что очень удобно, здесь вокруг много моей чакры земли, так даже проще. Я мог бы на улице, но ты сам понимаешь, что… - Пак кивает в сторону входной двери как раз тогда, когда за ней отчетливо гремит гром, - вот. Я буду тихим, обещаю. Это займет не больше часа. - Я понял тебя. Делай всё, что нужно, ты мне не мешаешь. Если… Если тебе потом вдруг будет, не знаю, нехорошо, можешь задержаться здесь так долго, как потребуется. - Спасибо, Мин Юнги. - Не за что, Пак Чимин. У медика совсем слегка розовеют щеки, но он выдыхает, собираясь, и Юнги (мысленно поблагодарив все и вся за то, что младший не видит его лица) с профессиональным, да и, попросту, человеческим интересом наблюдает, как черные ленты Бьякуго оплетают сначала лицо, а потом и шею Чимина, скрещиваясь на груди. Всё же, это уникально – всего два человека в мире умеют это делать, и это будет в разы посложнее регенерации той рыжей девчонки-Узумаки, работающей в одной из их отдаленных лабораторий. «Его тело совершенно. Его защита совершенна. Он выживет в любых условиях, он добился этого сам, а что смог ты? Чего добился ты за столько лет? Ты не дракон, Юнги. Не дракон. Просто человек, слабый и поломанный.» Внутренний голос абсолютным образом собственный, и Юнги, поджав губы, с завистью наблюдает, как черная полоса Бьякуго плавно обвивает всю руку Чимина, от плеча до самого запястья, и ему во рту горько, очень и очень горько. Его учитель сказал ему еще тогда, давным-давно, в детстве, когда Юнги был маленьким и наивным – ты уже змея, мальчик, сильная, не такая, как все, змея, ты из рода Отшельников, которые появляются очень редко. Ты будешь моим преемником, сказал он, ты продолжишь мое дело, ты разделишь, а потом и вовсе заберешь мою силу, пообещал он. И восьмилетний Юнги, восхищенно смотревший во все глаза на величественного, пусть и странного, немного, бескрылого, и совсем не как в книжке со сказками, но всё же реального, настоящего белого дракона, сказал, что готов на всё, чтобы стать таким же. - На всё? – усмехнулся Змеиный Дракон-Отшельник, - ну, посмотрим. Тренировки не пугали. Раны и сложные задания, включающие в себя сражения с другими шиноби, намного старше и опытнее, не пугали тоже. Не страшили литры растворов, вливаемых в тело через совершенно не пугающие, воткнутые под кожу иглы. Испугали простые слова: - Драконом не может стать тот, кто привязан к чему-то человеческому. Друзья, любовь – это всё людское, это всё пыль под ногами дракона. Дракону нужна сила, сила, Юнги, только она, и если ты не готов отдать всё, что у тебя есть, ради силы, то ты лишь змея, слабая, одинокая змея. Возможно, это глупо, но Юнги тогда испугался не всего этого, не условия, которое перевернет всю его жизнь, Юнги испугался… Розоволосого мальчика с зелеными глазами, который с самого детства улыбался солнечно, и очень-очень хотел лечить людей, в особенности тех, которых он любит и ценит. Испугался не одиночества, маячащего на горизонте, а испугался самого себя, уже знавшего об уготованном ему будущем, но подарившего улыбчивому мальчику с окраины города фигурку в виде спящей серебряной змейки, не сказав ему, довольному подарком, что эта вещь не простая, не просто побрякушка и украшение для дома или рабочего стола. Во внутреннем кармане джонинского жилета Юнги всегда лежала парная серебряная фигурка, в форме простого ромба, и если ее сжать посильнее ладонью, где бы Чимин не был, если змейка возле него, можно было услышать, как бьется его сердце. Юнги сделал этот подарок для него сам, но учителю не сказал - испугался. Юнги очень испугался, когда он, разорвав и раздавив собственное сердце, запрещая ему любить и привязываться к кому-то, отверг мальчика с розовыми волосами и светлой улыбкой, а потом, попытавшись стать тем, кем хотел быть всегда, безвозвратно сломался в костях и в душе, потерявший, в итоге, всё, чего когда-либо хотел в жизни. - Ты силён, но ты не дракон. Просто змея, слабая и уже слишком ставшая человеком. Дверь за учителем закрылась, а Юнги, ощущая, как душат его собственные слезы, подумал лишь о том, что учитель прав, бесконечно прав. Он не только никакущий, никчемный дракон, но еще и слабый, совершенно не знающий, как себя вести, человек. Мин дергает головой, переводя взгляд из окна на Чимина, проверяя, все ли с ним хорошо, просто на автомате, и вдруг краснеет, сглатывая. Всё же, он совсем не подумал о том, что стоит обратить внимание на то, что чертов Пак Чимин, повзрослевший, натренированный и безбожно красивый будет сидеть у него на полу полуголый, прекрасный донельзя, с этими притягивающими взгляд линиями Бьякуго, вырисовывающими узоры на его теле, уходящие даже… Ну… Даже пониже пояса халата. Юнги ложится на диван, и до того момента, пока Чимин не прекращает свои личные упражнения, Змеиный Отшельник наблюдает за медиком, думая о том, как же можно отчего-то скучать по тому, чего у тебя никогда не было? - Спасибо, хён, - Чимин, уже переодетый в собственную одежду, вежливо возвращает халат, кидая его на спинку одного из кресел, и улыбается, уважительно кланяясь по пояс, - за всё спасибо. Юнги дёргает уголком рта: - Уже поздно. Ты можешь остаться здесь, если хочешь. Чимин мотает головой как-то совсем отчаянно, краснея, прижимая к груди подарки от Юнги: - Всё хорошо, мне и вправду надо домой, завтра смена в госпитале, рано вставать. - Но тебе же тяжело. Давай я позову кого-то из людей, тебе помогут донести это всё до дома. - Не вздумай, что ты, еще тревожить кого-то! Не беспокойся, у меня после разгона чакры для Бьякуго всегда прилив сил, мне совсем не тяжело. Юнги вновь одергивает себя, но уже не так умело, как раньше, смущенно буркнув: - Я не беспокоюсь. Просто проявляю вежливость. Чимин смеется практически нелегально-обаятельно, и, кивнув, наконец, уходит: - До свидания, хён. - Доброй ночи, Чимин. До пятницы. Дверь хлопает, Чимин, весь красный, как рак, бежит домой под легко накрапывающим дождиком, совсем не замечая тяжести в руках. Он легкий, кажется, как воздушный шарик, ему давным-давно не было так хорошо, и дело совершенно не в подарках. В доме, из которого он вышел, Мин Юнги долго смотрит на маленькую серебряную фигурку ромба на своей ладони, так похожую на печать на чужом, обрамлённом розовыми волосами лбу, и, наконец, касается ее губами, ощущая, как бьется быстро-быстро там чужое сердце.