In my bones

Кацуки и сам не до конца понял: все произошло быстро. Вот с Киришимы уже стянута футболка, а его собственные руки безостановочно гладят рельефные мышцы, глаза шарят по загорелому телу. Хоть отголоски сознания Бакуго и понимали, что Эйджиро не чувствует удовольствия, но сам Кацуки никогда не отказался бы от созерцания киришиминого тела. Бакуго прекрасно знал, чем для него это чревато. Проблемой. Решаемой, благо, но постыдно решаемой, если находишься в окружении людей. — Блять, Эйджиро, я… я не могу… я… — Бакуго поднял растерянный взгляд. Киришима смущен или...? Нет, он просто наблюдает за руками Кацуки. — Нравится? Киришима чуть пощурился, почесав нос, и решил не врать. — Нет. — А так? — Бакуго зацепил кожу на животе Эйджиро пальцами и с силой покрутил. — Больно же, — цыкнул Киришима, ударяя по руке Кацуки. Бакуго щипал и даже ударял Эйджиро до тех пор, пока оба не пришли к выводу: это не так работает. Боль не будет приносить удовольствия без сексуального возбуждения. Кацуки валялся на кровати, а Киришима полуголый сидел на полу. Бакуго уже отчаялся, а вот красноволосый сдаваться был не намерен. — А ты можешь? — сделав акцент на последнем слове, произнес Кацуки. — Могу что? — Эйджиро прикрыл глаза. — Возбуждаться, — щеки Бакуго слегка заалели. — Могу, а что? — Как блять? — нахмурился Кацуки, поднимаясь. — С помощью боли? Эйджиро пожимает плечами и чуть улыбается. — Что ты лыбишься-то, блять? Может… только с стояком можно ту хуйню провернуть? — Я не ощущаю ничего, кроме общего тепла. Вряд ли это поможет, — нахмурился Киришима. — От попытки не умрем, — рявкнул Бакуго. — Давай поднимай свою шпагу, пофехтуем. Полчаса ушло на то, чтобы Кацуки перестал сбивать с настроя Эйджиро, еще десять, чтобы Бакуго перестал охуевать с самого себя: да как его угораздило-то так? Зачем он это делает? — Ну, погнали, — Кацуки в который раз поднялся с кровати, подкрался к Киришиме сзади, прижимаясь к его широкой спине. Губы кусали шею, а ногти сами царапали кожу, оставляя красные полосы. Бакуго прикрыл глаза, раскрасневшись и вообще не желая встречаться глазами с Эйджиро. — Тебе хорошо? Скажи честно… — Кацуки особенно сильно мазнул ногтями по прессу. — Мхм… да… Бакуго заметил, как тело Эйджиро покрылось мурашками: и правда нравится… Кацуки еще поскреб его живот, с силой провел по плечу ногтями, и Киришима глубоко вздохнул, на секунд пять задержал дыхание, перемялся с ноги на ногу, прикрыл глаза. «Давай, коснись меня еще раз», — затуманенный разум Эйджиро не позволял ему и с места двинуться. Горячие ладони Бакуго касались пресса, сжимали, сминали крепкие мышцы. У них обоих не было никакого опыта, они были до ужаса смущены, стоя перед друг другом в одном белье, но любопытство и эта неизвестность и щемящая теплота в груди. — Кацу… — Киришима взял подбородок Кацуки, развернув к себе его покрасневшее лицо, а вторая рука легла на пах. — Киришима, блять, мы здесь не за… — Бакуго не закончил, вздохнув. — Тебе же нравится. — Н… нет! Одно уверенное движение рукой и Кацуки заткнулся, прижимаясь к Эйджиро разгоряченным лбом, чтобы, если что, не свалится. Бакуго и сам не заметил, как вцепился ногтями в спину Киришимы. Это было чертовски странно: Эйджиро руководил процессом, а Кацуки совершенно ничего не мог сделать с этим. Его трогает любимый человек. Противостоять и сопротивляться явно не хочется. — Эйджиро! — воскликнул Бакуго, прижимаясь всем на этот раз телом к Киришиме, явно не осознавая, что такими темпами они оба упадут на пол. Первым соображает не одурманенный любовью Эйджиро, валит вцепившегося в него Кацуки на кровать под его негромкие, благо, маты и широко открывает глаза. Куда это делась рука Бакуго с его спины, и почему на его губах ухмылка такая уверенная? Горячая ладонь опустилась на член Киришимы и стала ласкать, большим пальцем обводя головку и размазывая предъэякулят. На сухую было не слишком удобно: рука скользила неохотно. — Держи наготове причуду… пот может… Эйджиро пригнулся над ухом Кацуки, выдохнул, обдавая горячим дыханием, кончиком языка проводя по раковине. С губ Бакуго сорвался томный вдох. — Черт, не делай та-ак… — Но тебе же нравится, Кацу… Тишину разрывали громкие вздохи, а из общей комнаты до сих пор слышался смех и разговоры, но они вовсе не собирались присоединяться к их веселью. У них было свое, сдержанное, интимное веселье. — Бакуго… тебе нравится? — Киришима и не знал, насколько пошло это прозвучало. Если бы Эйджиро раньше знал, что Кацуки такой страстный и жадный до всевозможных прикосновений, он бы раньше зарылся бы ему в волосы пальцами, повалил бы его на кровать и украл его первый поцелуй. Если бы знал. Если бы чувствовал. — Кацу… зачем ты украл мою причуду? — фыркнул Киришима, проводя ладонью по всей длине. Они лежали на боку. Бакуго неспешно двигал рукой, сосредотачиваясь больше на укусах или царапинах, чаще перебарщивая с силой из-за ускорений Эйджиро, который придвинулся к нему вплотную, нежно поглаживал его бледную кожу, вызывая мурашки по всему телу и неконтролируемую дрожь. — Кацуки, я… — Киришима пододвинулся еще ближе, хотя казалось, что ближе некуда. — М-ах, — Кацуки инстинктивно двигал бедрами, создавая трение. Его глаза соприкоснулись с глазами Эйджиро. Они смотрели друг на друга с открытыми ртами, из которых вырывались то ахи, то охи, то тихое шипение. Киришима осторожно отодвинул руку Бакуго и обхватил члены ладонью, начиная двигать в одном ритме. Кацуки сдавленно ахнул, вгрызаясь в плечо Эйджиро, а тот в свою очередь ускорился. Обоим было ясно — долго они не продержатся. Да, и не хотелось. Они, уставшие после учебы, сейчас тратили последние силы. Киришима ускорился еще, чувствуя, как челюсти Бакуго сжимаются сильнее на его плече. И в руке мокро. На их животы брызнуло семя, а Кацуки сдавленно замычал, оторвавшись от его плеча, глубоко вдохнул и посмотрел на Эйджиро, все еще доводящего себя рукой. Бакуго, в послеоргазменном бреду придвинулся ближе, обхватил рукой член Киришимы, сделал на пробу пару фрикций, затем ускорился еще и еще. Эйджиро кончил спустя минуту. — Я тебя ненавижу… — зарычал Кацуки, охая и снова разворачиваясь к Эйджиро. — Мне еще никогда не было так хорошо. Редкая улыбка озарила лицо Бакуго. — Я рад. Как же я ненавижу тебя. И себя. — За что? — За то, что влюбился в тебя. Снова. На одни и те же грабли…