In my bones

Бакуго не до конца понял, что сейчас произошло. На его руке до сих пор чужая сперма. Нет, Кацуки не был обескуражен какими-то потерями в его жизни. Просто было странно. Каминари все еще отходил, тяжело дыша и шепча что-то вроде «боже мой» своим низким баритоном. Бакуго завалился набок, чтобы дотянуться до салфеток, вытер руки (помыть их захотелось неимоверно) и протянул пачку Денки, который схватился за них, как утопающий за спасательный круг. Кацуки цыкнул, бросив в него упаковку и со скрежетом в зубах развернувшись к стене. Совсем скоро Бакуго начало клонить в сон, а Каминари испарился как по волшебству. Последняя мысль, что Кацуки поймал на затворках сознания, что Киришима все еще в его голове. Прямо сейчас, всегда. От этого рыдать хотелось в голос, да глаза уже закрыты и на часах уже довольно недетское время. Для малыша Бакуго. А проснулся он в незнакомой комнате с Денки, вернувшимся откуда-то посреди ночи. Кровать у Каминари была полутораместная, то есть имела размеры обычной одноместной кровати плюс одна вторая еще одной обычной одноместной, так что они поместились. — Блять! — Кацуки вскочил и понесся в свою комнату. Из-за этого молниеносного тупняка он проспал! Все общежитие видело, как Кацуки Бакуго, взбудораженный, с копной смятых и торчащих во все стороны волос, выходил из комнаты Каминари Денки и направился быстрым спортивным, можно сказать, шагом, в свою комнату. Ну, просто беспалевность уровень: бог. Зрелище уморительное. Для всех, кроме Киришимы, Сэро и Мины. Второму вообще не сладко. Важное дело?! Ну да. Перепихнуться с Бакуго дело поважнее любого. Первое дело, так сказать. Эйджиро без особого участия следил за Миной, которая стала трепать Ханту за плечо, а тот отнекивался и давал понять, что все в порядке. «В конце-концов это должно было кончится», — думает Серо. То нежное чувство еще не угасло в душе юноши, но уже и не горело ярким пламенем, что ни один ливень не зальет. Такое бывает со всеми, и Ханта был готов к этому. Любовь не вечна. Это нормально. Нет вечной любви, нет вечных отношений. Все кончается. Приходит рутина, приходит осознание, что отпускать не хочется, потому что знаешь и рассказал уже все. Пути назад не было. Серо понимал это. Он прикрыл глаза, схватил скинутую на пол сумку, и они поплелись втроем к выходу из общежития. На уроках Бакуго не думал ни о чем, кроме учебы. Не было мыслей о копне вечно снящихся красных волос, не было стыда, не было ничего. Были формулы, правила и учебники-учебники-учебники. Кацуки думал о том, что на выходные, наверное, останется здесь. Поразмышлять над всем, что произошло и что ему делать дальше. Он разрушает чужие отношения, чтобы построить свои, понимание того, что он поступает неправильно, обухом ударяло по голове. Бакуго смотрел, как он отдаляется от друзей. Его это бесило, но сделать ничего не мог. Или думал, что не мог. А Киришима твердо решил с ним обо всем поговорить. Он все уроки, несмотря на замечания учителей, продумывал разговор насколько мог его продумать. Кацуки перестал с ним общаться, но почему? Эйджиро собирался это узнать. Ему просто хотелось быть в курсе, почему Бакуго так поступает с ним, с Серо, с Каминари. Зачем столько мучений из-за одной лишь любви? Что в его голове? Киришима хотел ответить на эти вопросы. Уроки кончились быстро, и Эйджиро сразу после их окончания поспешил в комнату Кацуки. Три стука. Фырк и «входи», заставил Киришиму опомниться и повернуть ручку. — Я хочу с тобой… Бакуго? — Эйджиро смотрел на Бакуго. Он стоял к нему спиной в одних пижамных штанах. На кровати в угол зажался Денки. Киришима молча закрыл дверь, проморгался и отошел от двери. Может, это не ему было сказано?.. Эйджиро нахмурился, стоя за дверью. Его никогда не учили подслушивать. — Какого черта ты творишь, Бакуго?! Я не хочу, я… Баку…! — Закрой свой рот, я сказал! — закричал Кацуки сквозь зубы. Киришима услышал приближающиеся шаги и поспешил отойти от двери, но был пойман за край футболки. Он не хотел быть частью этого любовного треугольника, ему просто хотелось выяснить все раз и навсегда. — Сюда иди, сучья морда, — позвал Бакуго, и Эйджиро обернулся, когда его дернули на себя за плечо. Его затолкали в комнату и плотно заперли дверь. Киришима не до конца понимал происходящее. — Что надо? — прорычал Кацуки. Его явно раздражала сложившаяся ситуация. — Я хотел поговорить с тобой. — Пошел вон отсюда, — рявкнул Бакуго на Каминари. Тот вылетел из комнаты, хлопнув дверью. — Что происходит? Между нами? И зачем ты рушишь чужие отношения? Эйджиро нахмурился, видя, как Кацуки за живое задело каждое слово. — Я не хочу быть обузой для тебя, — Бакуго скривил губы, цыкнул и отвернулся, пихая руки в карманы брюк. — Кацуки, ты никогда не будешь для меня обузой, — Эйджиро непонимающе смотрел на него. — Слышишь? Нам просто нужно было поговорить об этом. Если бы ты захотел… — Заткнись, — рявкнул Бакуго. — Мне хочется, чтобы никто кроме меня тебя не касался, мне хочется, чтобы ты сказал, что любишь меня, понятно? Я всегда буду обузой для тебя. Я рушу чужое счастье, чтобы построить свое. — Мы можем попробовать снова. Кацуки молчал, хмурился, не поворачиваясь к Киришиме. Что? Попробовать снова? Да он не может любить. Попытки?! Будут ли они иметь смысл? Зачем? Утешить? Бакуго и так прекрасно справлялся с своими чувствами. Он сжал ладони в кулаки и повернулся к Эйджиро: его брови нахмурены, взгляд пугающе серьезен. Он словно злится. Имитирует. — Это все кончится, — цыкнул Кацуки, внимательно наблюдая за Киришимой. — Как тогда. Ты никогда не полюбишь меня, мы оба это знаем. Так и какого хуя ты творишь?! — Бакуго, да, у меня нет чувств. Ничего нет, кроме боли. Но у меня все еще есть желания. И я хочу, чтобы ты был счастлив. Я хочу, чтобы мои, наши друзья были счастливы, — Эйджиро закрыл глаза, провел по лицу ладонью. Дойдет ли до Бакуго это? Поймет ли он? Киришима распахнул глаза, когда почувствовал, как Кацуки поймал его падающую руку. — Я… Киришима… прости меня? — как-то нерешительно прошептал Бакуго. У Эйджиро сердце пропустило удар. Похоже, и не один. Он не до конца понял, что им движило, но захваченная рука все еще оставалась сжата ладонью Кацуки, а собственная левая потянулась к его плечу, притягивая к себе. Бакуго уткнулся в его плечо, перехватил руку, чтобы переплести их пальцы и глубоко вдохнул. Что теперь? Кацуки вряд ли выберется из ямы, что сам себе выкопал. Но почему-то именно сейчас думать об этом не хотелось. Он просто запоминал в голове все детали и просто вцепился в Киришиму, как в спасательный круг. Если не Эйджиро, то кто?