Если бы ты любила мечтать...

В такси, спрятав слезы в темноту за окном заднего сидения, ты думаешь, что ночь покажется вечностью. Но, когда приезжаешь в пустой дом, замертво, не раздеваясь, валишься спать. Зато утром, стоит открыть слипшиеся глаза — головная боль кувалдой херачит тебя по черепу и пускает под него рой зудящих пчёл. Во рту помойка, словно там кошки копошились, и ноль воспоминаний, с чего ты так ухайдокалась. — Ах ты ж, итииху мать, — кряхтишь, пытаясь пошевелить затекшим телом. Новые оттенки боли искрят по рёбрам, где впивается перекрученный бюст. — Машка! Что вчера было? Квартирка отвечает подозрительной тишиной. Тело вялое и затёкшее. Ты, разохавшись, укладываешься поудобнее. Вчера что-то случилось, соображаешь ты сквозь головную боль. Но что? Густой туман милостиво прикрывает нечто ужасное — ты чувствуешь. И точно знаешь, что вспомнить надо, хоть и будет больно. Напрягаешь стухшие мозги. Историй из серии «не надо мучаться, не вспоминай» у тебя было раз-два и обчёлся. И каждая из них оставила след на душе. Поэтому ещё разок, поднатужившись, ныряешь мыслью в события вчерашнего вечера. — А-а-а-а! Не может быть! — кричишь в ужасе, не обращая внимания на взорвавшуюся бомбу боли в голове. В натуре, зачем вспоминала, вчерашний вечер надо похоронить на задворках памяти. Волны позора опять накрывают тебя с головой, крутят в водовороте стыда. Слёзы готовы обжечь воспалённые веки. Ведь как так-то? Ты же не такая. Разве давала понять, что тебя интересует секс без обязательств? С кем тебя спутали? Неужели намекала, что с тобой так можно? А может, и не надо никаких намёков, с содроганием понимаешь ты. Это ведь классика жанра — и Машка рассказывала, и слышала разговоры одногруппниц — погудеть в караоке, а потом пойти в ближайший лав-отель. Согласилась на первое, будь добра согласиться на второе. Только от Чонгука такого не ожидаешь. Хотя почему нет-то? Под личиной звезды живёт и дышит симпатичный молодой мужчина с потребностями и желаниями. Подумаешь, захотел приятно провести время. Но почему с тобой? Мало их, голодных до его тела корепоночек? — Сама дура! — стучишь кулаками по постели, взвыв от собственной глупости. Догадка обжигает каждую нервную клетку. Всё до безобразия просто. Ты не полоумная фанатка, не варишься в этой среде. Никого не знаешь, не интересуешься темой кей-попа, да и не местная. И если бы не Маша, знать не знала бы никаких Чонгуков. И тот случай, когда ты помогла ему сбежать из кафе, ничего бы не изменил, помогла и помогла какому-то известному чувачку. Как два шара в бильярде, когда по одному попадает кий — столкнулись и разбежались. Под лифчиком потеет от внезапной мысли. — Интересно, — шипишь ты и хватаешься за многострадальную голову. — Если бы я согласилась на отель, его менеджер подсунул бы мне бумажулю о неразглашении размеров и подробностей? Как у знаменитостей всё происходит? В свете новых мыслей вчерашнее событие кажется ещё грязнее. Тошно уже от собственной тупости, а не от похмелья. Не хочется ныть и крутить сопли на кулак, хочется просто орать в голосину от злости на саму себя. Что же ты такая доверчивая ДУРА! Пока влюблялась, насчёт тебя строили недалеко, до-ближайшей-кровати-идущие планы. Будь ты какашкой, а не человеком, пошла бы сейчас, зарегистрировалась на этом фан-кафе и написала капслоком: «ЭЭЭЭЭЭЙЙЙ, ВАШ ЧОНГУК НА САМОМ ДЕЛЕ ТРАХАЕТСЯ. ДЁРЁТ ДЕВОК НА ДИВАНАХ В КАРАОКЕ. У НЕГО ЕСТЬ ЧЛЕН! ЗДОРОВЫЙ ТАКОЙ, ЖЁСТКИЙ, И ВАШ МИЛАШНЫЙ АЙДОЛ ЗНАЕТ, КАК С НИМ УПРАВЛЯТЬСЯ! А ВЫ, КАК ДУРЫ, УВУКАЕТЕСЬ НА ЕГО МАЛЫШАЧЬЮ УЛЫБКУ И КРУГЛЫЕ ГЛАЗКИ». И на им туда пруфы — фотку с каменистого берега и чёрной коленки в углу. А ещё бы написала: «и целуется он, как Бог, и стонет, как в озвучке порно. Сажает на стальные бёдра и толкается ими в пах, держится за талию, будто тонет. И его грудь под ладонями ходит рвано и тяжело, когда он цепляет губы своими кроличьими зубами»… Тебя ведёт, как пьяную, то ли от воспоминаний, то ли от остатка соджу в крови. Ноги сводит судорогой до самых пальчиков, а в ушах грохот распоясавшегося пульса. Чонгук невероятный, как не злись. Ярче сверхновой. Хвост кометы, который ты не собиралась ловить, но поймала и обожглась. А ещё он добрый. Заботливый. Щедрый. Смеётся, закатываясь, над каждой дурацкой шуткой и смотрит так, будто ты одна в его вселенной. Чонгук — чёртов идеал, и сам знает об этом. Только он совсем не знает тебя. Куда ни плюнь, и в России тоже, секс — это что-то простое и незамысловатое. Хочешь — давай и не парься. Хотят — даёшь и снова не паришься. Откуда корейской знаменитости знать, что у попавшейся ему на пути русской девчонки с сексом другие отношения. Для тебя секс — нечто интимное, связывающее двоих влюбленных. Что ценят, как самый дорогой подарок. Что абсолютно бесценно, когда любишь… Ты трёшь загоревшееся от вспоминаний лицо. Всё всплывает в памяти — как прижималась к парню, ёрзала на его коленях, дёргала мешающуюся рубашку и шептала пошлости. Да-а-а, сама тоже хороша, как ни оправдывай себя, мол, пьяна и влюблена. Интимный, ценный подарок, ага. Если бы не звонок, кто знает, может, и до отеля не пришлось бы идти. Одарила бы Чонгука по полной, так сказать, не отходя от кассы. Сама бы разложила его на диванчике, впустила в себя и каталась, как на том самом жеребце. — Матерь Божья, какое позорище! — ты брыкаешься, ногами взбивая одеяло и простыню, и встаёшь, забив на нездоровье. Шаркаешь в ванную, как девяностолетняя бабка. Обжигающе горячая вода смывает похмелье и чужой запах. Упираешься в кафель рукой, второй ведёшь себя по груди, по талии, по мягкому животу. Как твоё тело вчера чувствовалось? Так же, как тебе сейчас? На груди можно бы и побольше, а на животе чуть-чуть бы подтянуть. Бёдра хочется чуть поуже, а попу немного покруглее. Ничего катастрофического, но жалкие «чуть-чуть» и «немного» травят и без того отвратительное настроение. — Нашла, когда расстраиваться. Надо было вчера думать и не лезть к идеальному айдолу на колени, — шепчешь, закрыв глаза. Струи душа чертят по щекам, по губам мокрые полосы. Так похожи на слёзы. Ведь вчера Чонгук хватался за тебя, ласкал так, словно никого красивее в руках не держал… Нигде не будешь регистрироваться, чётко понимаешь ты. И писать не будешь. Оставишь всё себе, от первого его взгляда и до последнего вздоха в шею. И злиться не будешь, и ныть тоже. Было и было. Было прекрасно, было ужасно, на этом история точно заканчивается. Вещей Чонгука у тебя больше нет, а его подарки тебе не нужны. Горячий душ смывает вчерашний вечер. А ещё он отменно прячет сегодняшние слёзы. Но они последние. Точно-преточно. Наверняка. Наверное. Но это не факт. Совсем не факт.

***

— Онни! — в комнату, где ты лежишь, укрывшись с головой, шумным ураганчиком врывается Машка. — Телефон не теряла? Я зашла домой, а он в сумке на пороге гудит и гудит. И номер незнакомый. — Откуда знаешь, что номер незнакомый? — омертвев под одеялом, с угрозой тянешь ты. — Ма-а-аш? — Как я могу не знать, если вот он, телефон, в руке! Подскакиваешь, резко скинув одеяло. Догадка, что любопытная Машка сейчас вытворит, торопит тебя, как регбиста сбить цель тараном. Не ошибаешься, но и не успеваешь. Под твой злобный вопль «не смей» подружка показывает язык, швыряет сумку на свою кровать и падает туда же. Ты бежишь босиком, сбивая ногу об угол компьютерного стола, разгоняешься до крейсерской скорости, но куда там. Наш пострел везде поспел. Её звонкое «Алло, Смольный на проводе» раздаётся ровно в тот миг, когда ты приземляешься рядом с ней. Попытка выхватить из рук мобильник проваливается, толком не начавшись — звонкий Машкин смех клубится по комнате, когда ей отвечают удивлённым «Что? Что такое Смольный?» Ты наваливаешься на Машку и замираешь, в полном раздрае оттого, что узнала голос. Сейчас она узнает его тоже, и тебе придёт писец. Не тот писец, который белый и пушистый. Писец полный, знатный и окончательный. Как будто мало того пиСца, который с тобой приключился. Надо, чтобы по самые помидоры припушило этим самым пиСцом, чтобы жизнь мёдом не казалась. Подружка, меж тем, курлыкает в трубку, услышав на той стороне невидимого провода приятный мужской голос. Охает, когда её называют на русский манер Машей, и веселится, когда ей отвечают: «Я понял, Смольный — это такая русская шутка». Она тычется локтем, изображает и бровями, и носом, и всеми частями лица, что по окончанию разговора тебя ждёт препарация на живую. С мельчайшими подробностями о милом парне, знающем тонкости вашей дружбы. И, кажется, не узнаёт, кто именно с ней разговаривает. Ты сигнализируешь обратно, и руками, и зверским оскалом ответную пантомиму: ведёшь пальцем по горлу, «ЗАРЭЖУ», показываешь кулак и машешь перед носом, мол нет, тебя, нет. Убежала, упала, умерла! И прячешь красное лицо в ладони. Ещё посмотрим, что и кого ожидает после разговора. Какого фига она отвечает на чужие звонки? Ух и задашь ты ей трёпку. Наглая любопытная морда. Но не сейчас, сейчас ты не шевельнёшься и даже не пикнешь, чтобы не выдать себя. Но когда она начинает диктовать ваш адрес, степень твоего потрясения проламывает потолок квартиры и взмывает в стратосферу. Ты по-новой изображаешь молчаливо-гневные пляски, но Маша только хихикает и прощается. Ты не моргая смотришь на неё. Сейчас порвёшь её, как тузик — грелку. Или нет. Ты срочно собираешь вещи и первым самолётом летишь в Россию. Потому что подружка за Чонгука порвёт тебя. — Маша… — произносишь онемевшими губами. — Что ты творишь? Что он сказал? Почему диктуешь наш адрес незнакомому человеку? — Кому это незнакомому, а? — прищуривается она, и ты хватаешься за сердце. Всё-таки узнала! Мычишь задушено, а та продолжает допытываться, наступает словесно: — Кореец, который знает русский вариант моего имени, не может быть незнакомцем! Кому ты обо мне рассказывала, а? То-то темнишь в последнее время! Завела себе парня и ничегошеньки мне не рассказываешь! Он дарит подарки, а ты у него их забываешь! А сколько от него пропущенных звонков? И это я в сообщения ещё не заглянула! Какие звонки? Какие сообщения? Ты про всё забыла в похмельно-стыдливом угаре, и про мобильник тоже. Слава Богу, хоть сумку с манатками занесла. Ты снова принимаешься отнимать смартфон, хватаешь Машу за руку, а та ржёт, как лошадь Пржевальского, и катается от тебя по кровати. — Парень, да, появился? Да? И молчишь? — пыхтит она и визжит, когда ты щекоткой проходишься по её рёбрам. И всё равно, зараза вертлявая, телефон не отдаёт. — Я за тобой давно наблюдаю. То летаешь, как на крыльях, то страдаешь, словно сердце разбито. И молчишь!!! А я с тобой всем делюсь! Хочется пошвыряться чем-нибудь тяжёлым, желательно, в глупую, сующую везде свой нос подруженцию. — Боже, Маша! Да ты что выдумываешь? — взвиваешься в ответ ты. Подскакиваешь с кровати, так и не отняв телефон. Бардак в голове, бардак в комнате — начинаешь метаться по комнате. Суматошно хватаешь то тетрадки, то учебники, то бабское бельишко, висящее гроздьями на стульях. Мол, выходной день, уборка, все дела, ты не нервничаешь, всё по плану. — Нет у меня никаких парней, где бы мне их искать, я с учёбы на работу, а с работы на учёбу! А Машаня, глядя на тебя, наоборот расслабляется, растекается по постели. Пошебуршав под подушкой, прячет туда телефон. — Мммм… Нервишки шалят, да?.. — хихикает она и задумчиво водит глазами по комнате. — Но убраться, и правда, надо. Парниша придёт, а у нас тут взрыв на текстильной фабрике. Ты замираешь, как вкопанная, аж шатаешься, остановившись. Колготки, схваченные с диванчика, капроновым ручейком стекают из твоих пальцев. — Маша, скажи всё-таки, зачем продиктовала ему адрес? — медленно поворачиваешься ты к ней, мысленно молясь про себя всем Богам. — Чтобы он отправил сюда свой грёбаный подарок? — Не-е-ет… — пожимает плечами она. — Парень сказал, что ему надо поговорить и он сюда едет. В глазах темнеет. В груди печёт ужасом и безысходностью. Где там твой чемодан. Точно пора делать ноги. — Машка… — стонешь ты, осев на пол. — Что же ты натворила…