Через рот

Колено болит адски. Антон сначала думал, что сломал себе коленную чашечку, но в травмпункте диагностировали сильный ушиб и разрыв подколенного сухожилия. Как он так умудрился — вопрос, но с передвижениями в ближайшие пару недель ему советуют быть осторожным. Это расстраивает, но зато служит стопроцентным освобождением от вечеринки. Так что он лежит на кровати и наблюдает за чужими сборами. Эд должен подойти к общежитию через десять минут, а Арсений до сих пор не выбрал свой сегодняшний лук. Образов двадцать сменил, и у Антона уже язык болит на каждый говорить, как же ему идет. Ему и правда идет всё, что бы он ни надел. Ну, исключая футболку с принтом «PEN IS ART», которая идет тоже, но выглядит чересчур вызывающе. — А так? — Арсений поворачивается от зеркала, показывая на себе белую рубашку с коротким рукавом и черные джинсы, до неприличия обтягивающие задницу. — Похож на работника Макдональдса? — Арс, ты выглядишь охуенно, и если ты не прекратишь передо мной вертеться, у меня встанет. — М-м-м, чувствую что-то мокрое между булок, не твой ли это язык? — смеется тот и подходит ближе. — Мешки слишком выделяются? — Какие мешки? — нарочито удивленно переспрашивает Антон, получая новую порцию смешков. — Дурак. Я и так жутко волнуюсь… Черт, я так люблю Егора, что сейчас обосрусь от страха… Мне нечем, правда. Он так паникует, что Антону хочется поцеловать его для успокоения, но у них это не принято: они не целуются за пределами постели. Антон даже готов нарушить эту традицию, но физически не может подняться из-за колена — и в дверь стучат. Арсений хмурится, но молча подходит и открывает. — О, привет, Скруджи. — Привет, пацан, — здоровается Эд и хлопает его по плечу — и Антон завидует, что тот может так легко к нему прикоснуться. — Че, расписаться тебе на сиськах? — Увы, там слишком мало места. — Ты как вошел? — удивляется Антон. — Я думал, ты на улице подождешь. — А вот, надо иметь связи, — подмигивает он. — Ну, че как? Оторвали зайке лапу? Он выглядит как обычно: потертые джинсы, растянутая футболка. Забавный контраст с Арсением, которого можно хоть сейчас снимать для каталога одежды. — Там мишка был, — поправляет его тот. — Надо же, и красивый, и умный. Булке повезло. Арсений, очевидно, смущается, потому что тут же прикусывает губу и нервно поправляет челку — Антон за пару недель все эти жесты выучил. — На тренировке потянул, но жить буду, — отвечает он Эду, чтобы избавить их двоих от необходимости вести неловкий диалог. — Как сам? — Усиленно поддерживаю трезвость, потому что моя очередь. Арсений непонимающе переглядывается с ним, так что Антон объясняет: — У них с Кридом такая система: если один планирует напиться, второй не пьет, чтобы подстраховать и не дать натворить дичи. — Ага, — соглашается Эд, бесцеремонно двигая кучу одежды на кровати Арсения и садясь на освободившееся место. — Но это не спасло меня от того, чтобы ночью два года назад сигануть в местный бассейн с голым задом. — Тогда Крид же прыгнул с тобой? — Антон хмурится, вспоминая. — Ты вроде рассказывал. — Ну да, он был трезвый, но решил, хули бы и нет. — Эд улыбается и выглядит таким счастливым, что это кажется странным. — Заебатая была ночка, честно тебе скажу. Стоящий рядом Арсений недовольно хмурится, и Антон совсем теряется: вот уж что точно странно. Может, он ревнует Крида? Глупо, но всякое бывает. Ира вот очень ревновала к друзьям Эда, особенно к тому же Криду. — Может, пойдем уже? — Арсений раздраженно, рывками дергает кожанку с вешалки. — Нам еще на метро пилить. — Расслабься, принцесса, я на тачке. Довезу прям до замка. Антон жалеет, что вообще предложил им пойти вдвоем. Дело не в Эде, конечно, но предчувствие нехорошее. — Пойду подышу пока, — фыркает Арсений и, накинув куртку, выходит из комнаты. Антон провожает его взглядом, жалея вдвойне: он ведь так и не поцеловал его. — Точно не хочешь пойти? — Эд достает пачку сигарет, но Антон качает головой: Арсению не нравится запах курева в комнате, да и он последнее время почти не курит. — Выпьешь немного, расслабишься. — Мне что-то вкололи в ногу, так что бухать нельзя. Проследишь, чтобы и Арс особо не бухал, окей? — Антох, я ему не нянька. — Давай, пожалуйста. Заказываю ему услугу «трезвый друг». Эд смотрит на него так долго, будто они играют в гляделки. Взгляд усталый, а вздох — тяжелый. — Че, права была Ирка? — А? В смысле? — Антон не помнит, говорила ли Ира что-то полезное за последние года три: а знакомы они как раз три года. — Да не, забей. Постараюсь присмотреть за ним, но ниче не обещаю. *** Нога снова начинает болеть, так что Антон глотает какой-то выданный врачом обезбол — и сонливость накатывает такая, что вырубает до поздней ночи. Когда он просыпается, на часах половина третьего, свет в комнате по-прежнему включен, а куча одежды всё так же громоздится на кровати Арсения. Телефон молчит: ни одного пропущенного вызова, ни одного пришедшего сообщения. Наверное, парням на вечеринке классно. Сто процентов Арсений таки склеил Крида, и теперь они трахаются где-нибудь в закрытой спальне родителей на шикарной кровати с балдахином. Почему-то Антону там представляются лепестки роз и ароматические свечи, пахнущие чем-то восточным. Арсений в лепестках и в мягком свете должен быть удушающе красивым: от него ведь и так перехватывает дух — он вообще создан для дурацких фотосессий в стиле рекламы парфюма. Антона мутит. Он успокаивает себя, что тошнота из-за лекарств, но даже со своим эмоциональным интеллектом понимает, что это обычная ревность. — Ревновать нормально, — говорит Антон, потому что в комнате всё равно никого нет, а мама как-то советовала рассуждать вслух — это помогает систематизировать мысли. — Тебя просто расстраивает, что ты лишаешься постоянного секса. И злит, что Арс выбрал не тебя. Мозгом он понимает, что они не в магазине, и они с Кридом — не майонезные пачки на полке, но эти дурацкие сравнения не отпускают. Причем Крид — премиальный майонез из страусиных яиц, а Антон — «Слобода» по сто рублей за литр. Слова Иры вспоминаются лишь сейчас. «Ты в этого чудика влюбился, Антон». — Не может быть, — бормочет он, глядя в потолок. Штукатурка растрескалась, складывая мрачные узоры, словно выписанные тонкой кистью. Он хочет позвонить Эду, но осекает себя: тот занят на вечеринке, может, сам кого-нибудь снимает. Поэтому Антон ищет в списке контактов Иру. — Да? — отвечает она быстро, хотя и сонно. — Что случилось? Кажется, она напугана. Еще бы: когда среди ночи тебе звонит человек, который до этого не звонил ни разу, это действительно может напугать. — Всё нормально, Ир. Прости, что разбудил. Думал, что ты не спишь, суббота же. — Три часа ночи, придурок, — рявкает она в трубку. — Ты что, охуел? Я подумала, что-то стряслось с Выграновским. Эд удивительно везуч: только левую руку он ломал шесть или семь раз. Пожалуй, чтобы убить его, понадобятся яд и петарда в задницу. — Я по другому поводу… Совет твой нужен. Ира молчит: очевидно, в ней борются желание послать его на хуй и чувство собственной важности, что за советом обращаются именно к ней. — Ладно, — сдается она. — Помнишь, ты предположила, что я влюбился в Арса, — спрашивает он и, дождавшись равнодушного «Ага», продолжает: — Почему? — Ты такой конченый, Антон. Смешно, но на первом курсе она была милой и очаровательной, всем хотела понравиться, а потом в какой-то момент заебалась и стала собой. Наверно, с тех пор Антон ее уважает, пусть между ними и никогда не клеилась дружба. — Это не ответ. Вернее, это ответ, но не на тот вопрос. — То, как ты говорил о нем. С восхищением, словно ты никого необыкновеннее в жизни не встречал. И у тебя лицо было такое… Влюбленное. Я знаю, как это выглядит. — Откуда? — Ну, я видела, как люди влюблялись. Я же и сама была когда-то влюблена. Но я с этим завязала — и тебе советую. Антон вдруг осознает, что никогда не задумывался, почему Эд и Ира перестали встречаться. Ясное дело, ссоры, скандалы и прочая неотъемлемая атрибутика отношений двух упертых баранов сыграла свою роль, но ведь любовь куда-то должна была деться? — А как ты завязала? Это же не свет вырубить. — Я поняла, что это безнадежно. То есть, да, Выграновский меня любил, но я никогда не была для него на первом месте. И не стала бы. С этим можно смириться, кого-то такое устраивает, но не меня. — Но у него больше никого не было… Я точно знаю, он бы мне сказал, — недоумевает Антон. — У него есть музыка. — Но это другое. — И Крид. — Это тоже другое. — Не другое, Антон. Он его любит, по-настоящему. Вспомни, как он на него смотрит: такое ничем не подделаешь. Он на меня никогда так не смотрел. В ее словах не горечь, но тупая боль, которая сквозит в каждом слове. Наверно, ей кто-то тоже давит ребром ладони на сердце. — Ты ошибаешься, Ир. Они просто друзья. — Он и сам в это верит. И я верила, пока кое-что не узнала, и всё встало на свои места. — Что узнала? — Была я как-то на вечеринке у Крида, уже после расставания, и мы с ним пьяные заболтались. Слово за слово… И он мне рассказал про бассейн. — Эд сегодня тоже вспоминал об этом. Как он бухой сиганул в бассейн, Крид за ним, они там плавали, а затем нассали туда и маркером на стене написали «хуй». Я и до этого слышал. Причем тут… — А ты слышал, что они тогда переспали? — Чего? Не то чтобы Антон в это не верит. Скорее он в ступоре: неужели Эд о таком ему не рассказал? — Да, Выграновский вряд ли сам об этом помнит, но Крид рассказывал, что тот первый начал. Засосал его, пока они плавали, а дальше сам знаешь, как бывает… А, ты же не знаешь. Антон в таком глубочайшем ахуе, что не может даже ответить на подъебку. О, это неловкое чувство, когда позвонил за советом, а получил открытый перелом психики. Он молчит так долго, что Ира говорит сама: — В общем, советую тебе поскорее разлюбить Арсения. Спокойной ночи, хотя мне фиолетово, будешь ты спать спокойно или нет, — и бросает трубку. До всей этой «Санты-Барбары» общажного разлива Антону жилось скучнее, но определенно легче. *** Заснуть Антон больше не может: конечно, потому что выспался, а не потому что ждет Арсения или хотя бы звонка от него. И не потому что прокручивает в голове слова Иры насчет Эда: это никак не укладывается в сознании, какой-то бред. За окном просыпается утро, и комнату заливает сероватым, как нуждающаяся в отбеливателе простыня, светом. Всё выглядит тусклым, унылым, потерявшим свет и всякую радость. — Как мир без Арсения, — бормочет Антон и сам же ржет: нет, всё-таки он не настолько ебнулся, чтобы всерьез говорить подобное. Ключ в замке поворачивается, невольно напоминая о том, с чего всё началось, а затем в комнату тихо заходит Арсений. Он морщится и держится за живот, и лицо бледное, как у трупа. — Ты в порядке? — без приветствий спрашивает Антон, садясь на кровати. Нога опять ноет, а кожа под плотной повязкой чешется невыносимо. — Ты не спишь? — отвечает Арсений шепотом, хотя в этом нет никакого смысла. Он сбрасывает пидорскую поясную сумку на пол, куртку скидывает туда же и буквально складывается пополам. — Ой, бля. Игнорируя больную ногу, Антон соскакивает на пол, хромает к Арсению. Тот выглядит так, будто пережидает приступ острой боли. — Арс, что с тобой? Живот болит? Траванулся? Тошнит? Арсений сдавленно что-то говорит — не разобрать — и сразу вылетает за дверь. Антон какое-то время тупо стоит, замерев посреди комнаты, а потом хромает в коридор. Повезло, что их соседи по блоку — Дима и Сережа, с которыми они общаются примерно никогда — уехали на выходные к кому-то на дачу и не могут стать свидетелями этой дурацкой сцены. Судя по звукам, доносящимся из туалета, Арсения не тошнит — у него проблема с другим разъемом. Естественно, воспитанный мальчик включил воду в раковине, чтобы всё заглушить, но это не помогает: всё отлично слышно. Особенно когда Антон таки подползает к ванной и встает у двери. — Арс? — прикладывается он к щели. — Ты как? — Антон, блядь, уйди оттуда! — эта реплика сопровождается такими звуками, что Антон невольно морщится, но скорее от сочувствия, чем от отвращения. — Съел что-то не то? — Пошел в жопу! — Арсений повышает голос, перекрикивая шум воды: в остальном настает звуковой перерыв, видимо, первая «волна» закончилась. Но Антон со своим слабым кишечником знает, что это только начало. — Я пойду, когда ты ответишь. Арсений выключает воду, и несколько секунд они проводят в тишине. — Я в самом начале вечеринки выпил водку с перцем, а мне вообще нельзя острое, — бубнит он наконец. — Первые несколько часов всё было нормально, а потом хуево. — Болит? — Ужасно. — Крутит? — Просто пиздец. — Сиди там, я скоро вернусь. — Да уж куда я денусь, — раздраженно шепчет Арсений напоследок. Антон прикидывает варианты: народные рецепты типа крепкого чая с лимоном сразу отметаются, ближайшие аптеки в семь утра закрыты, а до не ближайших со своей ногой он не доберется. Остаются девочки, вот уж у кого точно есть аптечка. Он хромает из блока до конца этажа и надеется, что девочки уже не спят. Дверь у них забавная: украшена искусственными бабочками и вырезанными из бумаги цветами, а число тридцать семь утыкано светодиодами. Антон громко стучит, затем опять и опять, пока дверь не открывает сонная Аня. Лучше бы Оксана, она испытывает к нему необъяснимую теплоту, в то время как Аня чаще всего смотрит снисходительно, и то если вообще обращает на него внимание. — Шастун? — удивляется она, потирая лицо. Из-за наращенных ресниц кажется, что она накрашена, хотя по следу подушки на щеке видно: только с постели поднялась. — Прости, что разбудил, у меня тут срочное дело. Есть что-нибудь от поноса? Да, по всем правилам этикета нужно растечься и дрожащим голосом просить «не могла бы ты поискать в аптечке что-нибудь от проблем с кишечником», но Арсения там в ванной хуевит, так что времени на расшаркивания нет. К тому же слово «понос» обладает волшебным свойством: оно напрочь отключает людям мозги. — Эм, сейчас гляну, — говорит Аня и закрывает дверь перед его носом. Она возвращается через минуту, не больше, и, открыв дверь, пихает ему в руку отрезанный кусочек таблеточного блистера. — Имодиум. Под язык, рассасывать, не запивать водой. Поправляйся. Он мог бы сказать, что это не ему, но Арсению и так достается из-за «Ебусения», не хватало еще, чтобы все звали его обосрышем. Аня, конечно, не такая, ей ведь Арсений даже нравится, но рисковать не стоит. А Антону абсолютно насрать, как бы каламбурно это ни звучало. — Спасибо, Ань, век не забуду! Девушка цокает и закрывает дверь — уже насовсем. Антон, подволакивая ногу, как больная собака, ковыляет обратно в свой блок. Судя по полоске света из-под двери ванной, Арсений по-прежнему отсиживает унитаз, так что Антон встает на свое прежнее место. — Арс, откроешь? Я таблетку принес. — Ты ни за что сюда не зайдешь. — Слушай, с кем не бывает. Ну пропоносило немного, всё нормально. Ты же мимо унитаза не просрался? — Нет! — Тогда не вижу ничего страшного. — И не увидишь. — Открывай дверь давай. — Да открыта она. Антон крутит ручку и толкает — и правда, не заперто. Видимо, Арсений так спешил отправить в плавание содержимое кишечника, что ему было не до замков. Тот сидит не на унитазе, а на полу — и штаны при этом на нем. Видимо, решил подождать следующий приступ в самом подходящем для этого месте; умно. Он выглядит еще бледнее, и родинки чернильными пятнами выделяются на почти белой коже. — Под язык, — инструктирует Антон, вручая таблетку, и садится на пол рядом. С трудом сдерживается от утешительного поцелуя в висок — уж больно вид у парня несчастный. — Спасибо. Не буду спрашивать, где ты ее достал. — У Хилькевич. Она подумала, что это для меня, если что. Арсений достает таблетку из блистера, кладет под язык, морщится, хотя таблетки сладковатые и мятные на вкус — Антон помнит. — И чего ты расселся? Не могу порадовать приятной атмосферой, — говорит он слегка неразборчиво из-за таблетки во рту. Ну да, говно есть говно, и розами в ванной не пахнет, но Антон бывал в туалете на заправках между Воронежем и Курском, а это куда хуже. То есть несравнимо хуже, представьте себе взрыв канализационной трубы, около которой тусуется с полсотни бомжей — вот такой вот запах на тех заправках. — Зачем вообще ты пил ту водку? Не знал, что там перец? — Знал. Но Егор предложил, а я не смог ему отказать. — Понятно... Как в целом прошло? — с замиранием сердца уточняет Антон. Ангел на его плече надеется, что Крид растаял и стек жижей к ногам Арсения, а дьявол рисует самые ужасные картины вроде тех, где Арсений обосрал Крида в прямом смысле слова. — Хорошо, — спокойно отвечает тот и хлопает ресницами, словно от удивления: кажется, только осознал, как же хорошо всё прошло. — Честно говоря, это лучшая ночь в моей жизни, даже с учетом… Ну, ты понял. — Поноса, — отстраненно поправляет Антон. — Фу. В общем… Мы выпили, потом разошлись и тусили в разных комнатах. И как-то оказались вместе на балконе, и нас там заперли случайно. Мы поржали над этим, и мне стало холодно, он отдал мне свой свитер… И мы разговорились. После нас выпустили… Мы снова были по отдельности, оба выпили... И потом, не помню уже как, очутились в его комнате, болтали часа два, наверно. И засосались. В сериалах в такие моменты земля уходит из-под ног, и всё такое, но Антон не чувствует каких-то перемен в мире. Ему становится тоскливо, и в груди как будто сдохла горстка котят, но это терпимо. — Вот, — продолжает Арсений. — А затем меня закрутило, и я вызвал такси. Пришлось завершить поездку около Макдака, сходить там в туалет и снова вызвать… Но ночь всё равно была лучшей. — Не похож ты на счастливого человека. — Да я просто… Не ожидал, наверно. До сих пор охуеваю. Я так долго любил Егора и так долго мечтал о нем, что это всё как сон. Как будто мимо проезжал Санта и осыпал меня подарками. — Понос — так себе подарок, — пытается он пошутить. — Понос — расплата за счастье, — серьезно заявляет Арсений, а потом ржет — и Антона тоже пробивает на ржач. Они смеются, сидя на холодной плитке, в семь часов утра, и это почему-то так уютно и так правильно. Антон, словно случайно, проводит по руке Арсения мизинцем, и тот сам берет его за руку, голову кладет ему на плечо. — Только больше без отсосов, — выдает он грустно. — Извини, Егор же. Вдруг у нас что-то получится с ним, отношения принято считать с поцелуя, так что я как бы занят. — Без проблем. К нам как раз Теремок начал доставлять еду. — Какой блин желаете, сударь: с мясом или со сгущенкой? — хихикает Арсений ему в плечо, и Антон вяло улыбается. *** Бабье лето заканчивается с сентябрем. Октябрь не приходит один, компанию ему составляют дожди, промозглость, вечно серое небо и постоянная грусть. Вся эта дружная братия топит Антона в прямом и переносном смысле, ни разу не скрашивая и без того паршивое настроение. И всё это в лучших традициях фильмов. Конечно, вряд ли Антон такая важная персона, что погода решила отражать именно его состояние, но наверняка осенью не один он хандрит. Сколько в унылой Москве несчастных влюбленных, которые сами знатно проебались и теперь пожинают плоды своего проеба? Много, пожалуй. Антон смиряется со своей влюбленностью, покупает новый мастурбатор и ныряет с головой в учебу. Не то чтобы он когда-то был усердным студентом, но сейчас приходится — это здорово отвлекает. Правда, ходить на пары с больной ногой проблемно, но он не отчаивается. Усердным студентом он не был, а вот усердным дрочилой был всегда, а теперь — нет. На эксперименты больше не тянет. Если бы Арсений предложил что-то такое, например, обложиться сливками и вылизать друг друга или там помастурбировать резиновой уточкой, то он был бы за. А так, без Арсения, дрочка становится физической необходимостью: чтобы нормально спать и не беситься лишний раз. Дрочит он, естественно, на Арсения. Иногда вспоминает их прошлые разы, иногда — фантазирует о будущих. И то, и другое усиливает давящее чувство в груди, и после секундного удовольствия от оргазма сразу наступает тоска, еще более сильная, чем до этого. Отношения Крида и Арсения развиваются со скоростью летящего в пизду Боинга. За пьяным поцелуем в квартире Крида последовало одно свидание в кино, затем другое на картинге, и на третьем они уже кормили друг друга бургерами. На четвертом впервые потрахались. На правах соседа, а теперь и друга, Антон слушает подробные рассказы. О каждом свидании, о сексе, о музыке Крида — обо всем. Арсений болтливый, и он не догадывается, что Антон мысленно завывает и хочет выброситься в окно. Это неопасно: они живут на первом этаже, так что максимум Антон бы ушиб задницу. Но хоть избежал бы этих рассказов. — И это отвратительно, — вещает Арсений, умудряясь попутно переписывать конспект. — Что за злая ирония судьбы: из всех парней на планете я влюбился в нелюбителя трахаться в жопы. Пиздец. Антон кидает тоскливый взгляд в сторону окна. — Мы трахаемся три недели, и за эти три недели я ни разу не кончил. Он думает, что со мной что-то не так, но не могу же я при нем засунуть в себя пальцы. — Почему? — Потому что ему это всё не нравится. — Арсений задумчиво покусывает кончик ручки. — Наверно, в детстве его изнасиловал анус, и теперь он их боится. — Вряд ли он тебе так сказал. — Он и не говорил. Мы такое не обсуждаем… Не могу с ним о таком говорить, сразу начинаю мямлить и вести себя как придурок. Я же при нем такая очаровашка, знаешь. Антон смотрит на его сгорбленную позу, на торчащую острую коленку, на растрепанную челку и думает, что Арсений и так очаровашка, ему не надо прилагать для этого никаких усилий. — Арс, нельзя так строить отношения. Как ты будешь жить с человеком, с которым не можешь быть собой? Мы же сериал об этом смотрим. Каждый вечер, если Арсений не у Крида, они смотрят «Ты отстой». Привычка совместно смотреть сериалы осталась, и Антону безумно не хватает секса, который раньше за такими киновечерами следовал. Хотя, хрен там с сексом, объятий не хватает. Поцелуев. Близости. — Антон, — вздыхает Арсений и поворачивается к нему на стуле, — ты единственный человек, который как-то выносит меня настоящего. Меня с детства все считали ебанутым, а ты нет, потому что ты тоже поехавший и ебешь овощи. — Так я ж больше не ебу тебя. Арсений звонко смеется. — Отвечаю, сама судьба свела нас вместе и сделала друзьями… А вообще жаль, конечно, с тобой секс был охуенный. Положа руку на сердце, лучший в моей жизни. Антон фыркает и пытается сменить на кровати позу, но замирает и морщится — нога болит. Должна была зажить, за месяц-то, но всё ноет. — Колено? — взволнованно спрашивает Арсений, вставая со стула и подходя ближе. Садится рядом, ласково гладит по бедру. Хочется ответить «Нет, сердце», но Антон не настолько долбоеб, чтобы так драматизировать. Хотя это было бы очень в духе какого-нибудь придурошного мексиканского сериала, но он такие не смотрит. — Да, опять болит. То нормально, то опять тянет, — отвечает Антон, проследив взглядом за чужой ладонью. Но та не поднимается эротично выше, не оглаживает внутреннюю сторону бедра, переходя на пах. Нет, она остается там же, где была — но у Антона и от этого вот-вот встанет. — Лучше убери руку. — А, сорян, постоянно забываю, какой ты озабоченный. — Он и правда убирает руку. — Будь добр, сходи к врачу. У тебя там что-то неправильно срослось, вдруг ты ходить нормально не сможешь? — Я не люблю врачей. Само пройдет. — Ты что как маленький? Давай с тобой схожу. Прослежу, чтобы злой дядя в халате не трогал тебя за попу. — Арс, — Антон смеется, — как ты себе представляешь врачей? — Ой, это моя давняя эротическая фантазия. Не в смысле, чтобы чужой мужик меня лапал за жопу, а ролевая игра. Ну, знаешь, мой партнер в халате, а я пациент, который пришел делать уколы в задницу. И, естественно, в задницу мне вставляют кое-что другое… Он говорит это всё с таким невинным выражением лица, что Антон нервно сглатывает: у него и правда начинает вставать от фантазии, где он водит стетоскопом по обнаженному телу Арсения. — Предложи Криду, — хрипит он и тут же прочищает горло. — Он откажется. У него много всего было, и отсос за рулем, по слухам, но при этом такие штуки не сильно его возбуждают. Ну, мне так кажется. А тебя торкает, да? — Да. — Нет смысла скрывать, если Арсений и так чувствует его возбуждение. Тот вздыхает тоскливо, а потом и вовсе начинает скулить и, наклонившись, тыкается макушкой ему в плечо. — Арс, совсем ебанулся, да? — Скучаю по нашему сексу, — канючит тот. — Постоянно думаю о том, сколько всего бы с тобой можно было попробовать, если бы не мои отношения. — Так у тебя есть парень, с ним и пробуй. Уверен, вы найдете то, что вам обоим понравится. Арсений вздыхает и выпрямляется, смотрит по-прежнему с грустью. — Я люблю Егора, но с ним такое даже представить не могу. Не получается. А с тобой само как-то идеально ложится… Наверно, потому что у нас уже был секс. Палка о двух концах. Антон не может просто разложить его на кровати и трахнуть, потому что «Я люблю Егора», но и попросить не говорить того подобные вещи не может тоже — иначе Арсений догадается о его влюбленности. Жопошное говно. — Надеюсь, у вас всё наладится. — Да какой там! Ладно, надевай штаны, ты же не попрешь к врачу в трусах. Запишу нас пока через онлайн-регистрацию… Мы на такси поедем, да? «Нас». «Мы».