Venom of Venus

      Нико возвращается домой поздно — в клубе недовольны низкими результатами, хотя команда уже буквально держит в руках чемпионство Бундеслиги. Он откровенно раздражён и жутко устал — поводов к хорошему расположению духа нет от слова совсем, положение в клубе под большим вопросом и, скорее всего, в новом сезоне придется искать себе работу, охота последнее время отошла на второй план, а учитывая, что и его капитан, и его друзья по сборной, с которыми он ещё не утратил связи, и даже игроки, что пришли в сборную уже после того, как он повесил бутсы на гвоздь и надел на шею свисток, по случайному совпадению и кармической справедливости как на подбор нелюди, Нико уже вполне видит на горизонте кризис среднего возраста. И это не вспоминая о его главной проблеме, которая недавно закатила ему скандал по телефону прямо после вылета от Ливерпуля. Что-то про то, что их «род поганый будет проклят до конца веков, бесчестные мерзкие выблядки». Как понял сам Нико из этих сбивчивых криков по большей части на испанском, которым Ковач, так уж вышло, не владел, Иван вместе со своими товарищами познакомился, наконец, с настоящим охотником, которые не стесняются своих сил и своих знаний. Что ж, по этому поводу Нико ничего не имел сказать Ракитичу просто потому, что Юрген в их, как выразился Иван, роду вообще уникален и повстречаться с ним даже просто как с тренером чужой команды удовольствия мало. Исключения из правила есть, но такие редкие, что в настоящий момент единственное уникальное исключение единственного уникального охотника тренирует Манчестерских горожан и отбирает у Юргена заветный кубок АПЛ.       Ковач проходит в спальню, едва закрыв за собой дверь на замок, не включая свет и раздеваясь, где попало. Сил развешивать одежду нет и в помине, и он просто скидывает тёмную кофту одним элегантным движением плеч, обнажает бледное тело, куда-то на кресло отбрасывая облегающую водолазку. Звенит в тишине гостиной пряжкой ремня, едва ли не на ходу стягивая плотные джинсы, и в спальню заваливается, желая только прямо сейчас упасть на кровать и не просыпаться желательно неделю.       На его постели, свернувшись в клубок серебряной лоснящейся шерсти, сопит кицунэ. Два пышных хвоста обнимают худое маленькое тело, а остальные семь веером парят в воздухе, будто не подвластные гравитации, а между рубиновыми кисточками вьются оранжевые блуждающие огни. Иван забавно дёргает чёрным влажным носом во сне, изредка шевелит острыми ушами, следя за звуками, но в целом спит довольно крепко и не просыпается, даже когда Нико садится на край кровати, посередине которой разлёгся лис, и пальцами играет с витающими в темноте хвостами.       Иван недовольно ворчит, пряча мордочку под один из хвостов, и неосознанно пытаясь спрятать остальные от Ковача. — Я польщён, что ты припёр свою наглую задницу ко мне аж из Испании, а теперь двигай её с моей кровати, я спать хочу, — Ракитич не просыпается (хотя скорее просто делает вид из вредности), но Нико это останавливает мало, поэтому он мягко толкает кицунэ в бок, спихивая его на край и попутно отдуваясь от лезущих в нос хвостов и норовящих обжечь блуждающих огней. — Пожар ещё устроишь мне тут!       Нико ещё раз пихает лиса, заслужив от того донельзя возмущённый тяфк и попытку оттяпать зарывшиеся в невозможно мягкий приятный мех пальцы, но Ковач, не обращая на это внимания, забирается под одеяло, устраиваясь на подушке и чувствуя только безмерную усталость во всём теле. Иван, поглядывая на него маленькими блестящими глазами, осторожно подбирается ближе и ближе, пока не укладывает доверчиво голову на грудь Нико, позволяя ему обнять себя одной рукой и согревая его мехом девяти хвостов. — Может, всё-таки превратишься? — Ковач закрывает глаза, желая только провалиться в сон, и пропускает момент, когда лёгкий лис становится не таким уж лёгким Иваном, тут же тянущимся выше и накрывающим его губы нетерпеливым поцелуем. Ракитич обнимает его лицо ладонью, сразу целуя глубоко и настойчиво, касается губ и языка своим — юрким, шероховатым, горячим. Нико обессилен настолько, что поначалу не может даже отвечать, только покорно открывая рот и разрешая целовать так жарко и напористо, как тому только захочется. — Ты знаешь, что кицунэ считают искусителями? — Иван кусает его маленькими клыками за нижнюю губу, оттягивая и не желая отпускать, оставляя маленькие ранки на чувствительной коже. И улыбается так хитро, совершенно по лисьи, что Нико только диву даётся который раз, как его раньше не раскрыли. А вместе с тем — в который чёртов раз! — непреодолимое желание вцепиться в его узкие бледные губы и целовать, заваливая на постель и подминая под себя, а потом, воспользовавшись наготой после превращения, покрыть поцелуями все его тело. — Кажется, да, — хрипло откликается Нико, уже забывший о всякой усталости, зарывается пальцами в короткие пшеничные волосы на затылке, надавливая и заставляя вновь склониться над ним. — Тебе не стоило меня будить, — Иван ухмыляется хищно и тут же вцепляется в его губы остервенелым жадным поцелуем.