Секретарь

Пребывая в полной растерянности, Николай не сразу обратил внимание, куда они едут. Лишь когда Яков Петрович свернул на дорогу, ведущую из города, Гоголь моргнул и выглянул в окно: — Яков Петрович… — Не тревожьтесь, Николай Васильевич. Приглашаю вас к себе, раз уж на работе вы в ближайшие дни появиться не сможете. — Но… — Не отказывайтесь. Обещаю, что отвезу вас домой. Николай прикусил нижнюю губу и в растерянности посмотрел на своего начальника. Яков Петрович излучал спокойную уверенность, в черных глазах невозможно было понять ничего. — Мне неудобно… — наконец признался Гоголь, — пропустил работу и доставил Вам столько неудобств… — О таком талантливом секретаре не грех и позаботиться, — с легкой усмешкой заметил Гуро, — полно, Николай Васильевич. Я не маньяк и уж точно не кусаюсь. День у вас сегодня выдался непростым, с завтрашнего дня вы на больничном, я вас неделю не увижу. Впалые щеки Николая в тот же миг залила краска, он окончательно смутился и отвел взгляд. А Яков разглядывал тонкий профиль, который снился ему по ночам вот уже двести лет… Оставшийся путь в салоне машины царила тишина. Дом Якова Петровича находился в ближайшем Подмосковье, двухэтажный коттедж казался гостем из прошлого — словно особняк 19 века. При приближении к дому, ворота медленно отворились, пропуская автомобиль. Послышался лай собак. — У меня здесь охрана, а собаки в вольере, не волнуйтесь, Николай Васильевич. Но подобные слова уже не могли успокоить Гоголя. Он нервно вглядывался в высокий забор, окружающий дом Гуро, и чувствовал усиливающуюся с каждой минутой тревогу. Яков окинул его напряженную спину и плечи пристальным взглядом, а потом негромко засмеялся: — Ну, будет вам, Николай Васильевич. Побледнели, будто вот-вот в обморок упадете. Неужели я такой страшный? — Вовсе нет, — еле слышно отозвался Николай. — Тогда успокойтесь. Погостите у меня часик, а потом я отвезу вас домой в целости и сохранности. Уж простите, голубчик, в моём возрасте могут быть свои безобидные причуды. Николай хотел было сказать то, что он думал об этих причудах, но благоразумно промолчал. Яков Петрович снова помог ему выбраться из машины, а вот донести себя на руках Николай отказался наотрез — недлинную дорожку к дому он преодолел на здоровой ноге, правда, у крыльца с высокими ступеньками замер и тоскливо оглядел предстоящий путь. — Продолжите стоять на своем? — поинтересовался Яков Петрович. Николай бросил на него взгляд, полный горечи. Он устал, нога по-прежнему давала о себе знать, а желание начальника во что бы то ни стало показать гостю свое жилище нервировало. Но Гуро понял этот взгляд по-своему. Слишком свежо в памяти было воспоминание прощания у особняка Данишевских… — Простите меня, Николай, — впервые без отчества обратился к нему Яков Петрович, в голосе на этот раз не было ни тени насмешки, — позвольте вам помочь. Клянусь, что больше не буду ставить вас в неудобное положение. — Хорошо, — обреченно согласился Николай и безропотно позволил подхватить себя на руки. В этот раз Яков до странности осторожно прижимал его к себе, поднимаясь по ступенькам и внося его в дом, а затем усадил в большое кресло в гостиной возле камина. Под больную ногу Гуро подставил небольшой пуфик, а сам отправился на кухню заваривать чай. Хотелось помочь мальчику справиться со страхом и неуверенностью, а уж боль в пострадавшей ноге долетала до Гуро из другой комнаты. Из-за тревоги за Николая он снова забыл об осторожности. Пока Яков Петрович занимался чаем, Николай смог рассмотреть богатую, даже роскошную обстановку. Пусть он видел только одну комнату, но она да и сам вид коттеджа буквально кричали о редком вкусе и врожденной элегантности Гуро. Какие-то безумно стильные статуэтки, черная кожаная мебель, мягкий ковёр на полу, а главное, настоящий мраморный камин — Николай за несколько минут влюбился в этот дом. А еще в груди возникло странное ощущение, что где-то он уже видел похожее жилище, вот только где?.. — Надеюсь, вам понравится чай, — негромко произнес Яков Петрович, возникая на пороге гостиной с подносом. Николай потянулся было помочь ему, но Гуро покачал головой: — Сидите, голубчик, отдыхайте. Не тревожьте ногу. С вашего позволения, я добавил в чай кое-какие травы, они снимают боль. Николай осторожно взялся за чашку из дорогого фарфора и сделал первый глоток. Чай действительно оказался вкусным, а еще его сводил с ума аромат булочек на тарелке. — Я иногда позволяю себе кулинарные слабости, — усмехнулся Яков Петрович, — попробуйте, они свежие. — Вы сами готовили? — ахнул Николай. — Да. Маленькое хобби никому не мешает, не так ли? Вот вы, например, помимо работы и учебы чем занимаетесь? — Если честно… я пишу, — смущенно отозвался Гоголь. Губы Гуро дрогнули в улыбке. — Вот так? И что же, позвольте спросить? — Так… небольшие рассказы… Ерунда, — попытался отмахнуться Николай. — Почему же ерунда? Кто знает, Николай Васильевич, вдруг в будущем вы станете известным писателем? Николай опустил глаза. Писательство было его мечтой и целью всей жизни. Неловко было говорить об этом со своим начальником. Но Яков Петрович, к счастью, не стал настаивать. Оба снова сделали по глотку чая, и Николай с удивлением отметил, что ему даже нравится сидеть здесь, в уютном кресле, напротив Якова Петровича. Тот улыбался одними уголками губ, будто бы своим мыслям. А собственные лениво проплывали в голове, и ни одну Николай не мог ухватить за хвост. Чашка с чаем дрогнула в слабеющих пальцах, веки тяжелели. — Что-то… спать… хочется… — пробормотал он, чувствуя, что начинает заваливаться вперед. Крепкие руки удержали его за плечи и вернули обратно в кресло. Чашка из рук выскользнула и тонко звякнула, соприкасаясь с деревянной поверхностью кофейного столика. Как она… оказалась на столике? — Спите, Николай. Спите.