Секретарь

Ощущение нереальности происходящего настолько сильное, что Якову потребовалось несколько минут, дабы прийти в себя. Когда Николай погрузился в сон, Гуро осторожно приблизился к нему и очень нежно провел ладонями по тонкому юношескому лицу. Слишком больно, чтобы быть правдой. Не удержавшись, Яков наклонился к спящему и коснулся губами его губ. Ресницы Николая дрогнули, но он не проснулся. Хотелось увидеть его глаза, но Гоголь просто бы его не понял. И это тоже больно. Действие чая было недолгим, минут двадцать от силы, поэтому Яков коснулся обеими ладонями пострадавшей лодыжки своего подопечного и несколько раз провел вниз, силой мысли заставляя кровь прильнуть к пострадавшей стопе и тем самым ускорить процесс регенерации тканей. Конечно, можно было полностью восстановить функциональность, но Яков был совершенно не готов посвящать в свои тайны Николая. Всё-таки, всему своё время. И время Гоголя еще не пришло.

***

Николай медленно разлепил веки и несколько минут озирался, стараясь понять своё местонахождение. Напротив в кресле с книгой в руках обнаружился Яков Петрович, он, казалось, был полностью погружен в чтение. Однако быстро уловил движение и поднял глаза: — Как спалось? Николай только и смог кивнуть, сонно хлопая глазами и хрустя затекшей шеей. — Ой… Яков Петрович, мне уже пора… — испуганно произнес он, вытащив из кармана мобильный телефон и взглянув на экран. — Я вас отвезу, — откликнулся Яков. Николай взглянул на него и почувствовал, как кровь прилила к лицу. Тонкий профиль Якова Петровича, гордая посадка головы, изящный изгиб шеи — от него нельзя было отвести взгляд. И Николай смотрел на него, как на какое-то чудо, хотя должен был за время работы привыкнуть. До машины, к собственному удивлению, Николай смог дохромать сам. Он был точно уверен, что буквально полчаса назад не мог даже опустить ногу вниз, а сейчас создавалось стойкое ощущение, что нога заживала уже дня три. Странно. — Рад, что вам лучше, — суховато заметил Гуро, открывая перед Николаем машину. Эта холодность больно резанула по сердцу: неужели Николай сделал что-то не то? Однако всю дорогу Яков продолжал хранить молчание, а градус напряженности в воздухе постепенно настигал своей высшей точки. Первым сдался Николай. — Яков Петрович… — очень тихо и неожиданно севшим голосом позвал он, — Яков Петрович, спасибо вам… Гуро усмехнулся краем губ, но продолжал упрямо следить за дорогой. Это нельзя было ставить ему в вину, как водитель Яков Петрович отличался редкой непринужденностью и точностью. — Мне, правда, очень приятно… Не каждый начальник сделал бы то, что сделали вы… — Не стоит благодарности, Николай Васильевич. Скажите мне ваш адрес. Николай чувствовал, что с каждой минутой иррационально расстраивается всё больше. Хотелось сказать, сделать что-нибудь, чтобы Яков Петрович… Что? Улыбнулся? Давно ли подчиненные стремятся увидеть улыбку начальника? Николай неожиданно поймал себя на мысли, как велика пропасть, разделяющая их обоих. Машина свернула в знакомый двор и остановилась возле родного подъезда. — Вас проводить до квартиры? — безукоризненно-вежливо, но при этом прохладно осведомился Яков Петрович. Николай прикусил губу и взглянул на него совершенно отчаянно. Ну что же он сделал? Чем обидел или рассердил человека, проявившего к нему совершенно неожиданную теплоту и участие? — Яков Петрович… Пожалуйста… Пожалуйста, повернитесь. Голос предательски дрогнул, и Николай рефлекторно закашлялся. На глазах выступили слезы. Но когда он снова поднял голову, то столкнулся с неожиданно теплым взглядом тёмных глаз. — Выздоравливайте, Николай. Я не смогу долго без своего секретаря. Позднее Николай долго сердился на себя за свою сентиментальность, но оказалось, что и участие со стороны Гуро вызывало в нем дрожь. Да что это за день? — Спасибо, — прошептал Гоголь и повернулся, чтобы нажать на ручку двери и выйти на улицу. Мягкое касание к собственному локтю заставило его остановиться и оглянуться. Яков Петрович уже не улыбался, но во взгляде его явственно читалась забота. Николай молча накрыл его ладонь дрожащими пальцами. — Николай… Как Вас по батюшке? — Васильевич. — Николай Васильевич… Взгляните! Словно вспышка возникла в собственном сознании, Николай дернулся так сильно, что ударился затылком о дверцу. — Мне пора, простите… Яков Петрович ничего не сказал в ответ и не пытался его задержать. Но взгляд его черных глаз следил за Николаем до тех пор, пока он не скрылся за дверью подъезда.