Секретарь

Несколько дней Николай испытывал невероятное по своей редкости время на самого себя. Больничный на работе, справка для института — и он спал, ел, смотрел сериалы и был предоставлен самому себе. Нога с каждым днем беспокоила всё реже, а вот мысли об Якове Петровиче — всё чаще. С того памятного момента, как в машине в голове словно вспышка возникло странное, чужое воспоминание, Николаю стал сниться Гуро. Только вовсе не на рабочем месте, не дома, а посреди странного, окутанного густыми туманами села с полуразрушенной церквушкой, или издалека в лесу. Внешне Яков Петрович не изменился ни капли, только гардероб был немного непривычный, словно не из двадцать первого века. От нечего делать Николай даже погуглил и определил — действительно, 19 век. Странное ощущение недосказанности мучило его теперь постоянно. Хотелось взять трубку и набрать номер Якова Петровича, вот только будет ли это прилично? Да и что Николай бы ему сказал? «Здравствуйте, Яков Петрович. Вы мне каждую ночь снитесь. Я через два дня на работу выхожу»? Ну не смешно ли? Однако с каждым днем мысли становились всё более назойливыми. Стыдно признаться, но Николай чувствовал, что… скучает? Поэтому в свой первый рабочий день Гоголь приехал на работу даже за пятнадцать минут раньше, и с собой привез небольшой пакет от «Кофейной Кантаты». — Добрый день, Яков Петрович… Это вам… Не знал, какой кофе вы любите, поэтому решил взять сразу несколько… — легонько стукнув костяшкой пальца по дверному косяку, Николай сунул голову в кабинет начальства. Яков Петрович сидел на привычном месте, вот только вид его так и кричал об усталости. Странное дело, но раньше Гоголь никогда не замечал, чтобы Гуро так уставал. А сейчас разлившаяся по смуглому лицу нездоровая бледность, синяки под глазами. Но взгляд черных глаз скользнул по лицу подчиненного, а губы слегка тронула улыбка, от которой на душе Николая стало вдруг тепло-тепло. — Заходите, Николай Васильевич. С подарком, значит? А по какому поводу? — Вы просто так… такое участие проявили… Я чувствовал себя даже неловко… — пробормотал Гоголь и робко улыбнулся, ставя на стол пакет, от которого приятного пахло разными сортами кофе. — Сюрприз — это хорошо, — Яков Петрович поднялся с кресла и обошел стол, остановился рядом, оглядывая Гоголя от растрепанной макушки до потрепанных кроссовок, — как ваша нога? — Почти не болит, — похвастался Николай, — прямо волшебство какое-то… — Ну-ну, — протянул Гуро и усмехнулся: — а ставьте-ка, Гоголь, чайник. Попробуем ваш кофе. Взволнованный Николай тут же ринулся выполнять поручение, но по пути зацепился ногой за стул и потерял равновесие. Крепкая рука обхватила его поперек живота и не дала упасть. Николай покачнулся и подался назад, утыкаясь носом в плотный воротник рубашки Якова Петровича, от которого пряно пахло какой-то парфюмерной водой. — П-простите… — Хотите и вторую лодыжку подвернуть? — голос Якова Петровича раздался прямо над ухом, и Николая словно прострелило от этого внезапного интимного жеста. Он уже стоял на обеих ногах, но Гуро по-прежнему удерживал его одной рукой, а второй медленно, словно боясь спугнуть, отвел прядь волос, упавшую на лицо подчиненного. — Спасибо… — Не за что, — от теплоты в чернильно-черных глазах кружилась голова. Николай медленно повернулся к нему лицом и замер, словно кролик перед удавом, не в силах оторваться на секунду. Первым очнулся Гуро. — Кофе, Николай Васильевич, — напомнил он. — Да… — кивнул Николай и медленно-медленно, едва ли не по стеночке выполз из кабинета. Яков так же медленно потянулся внезапно ослабевшими руками к шее ослабить галстук.