Секретарь

— По…показать? — запинаясь, пробормотал Николай, — как это? — Вы все поймете, как только увидите… — Яков чувствовал, что собственный голос мог подвести его в любой момент, и произносил слова уже практически шепотом. Обхватил поудобнее голову испуганно вздрагивающего юноши и припал долгим поцелуем к его губам… — Возьмите меня с собой! Я родился в тех местах, я могу быть вам полезен! — Ну смотрите, Гоголь! Пять минут на сборы… Голоса раздавались в ушах так, словно их произносил сам Николай. Воспоминание подернулось дымкой, его вытеснило другое. — Ну что, Николай Васильевич, пойдемте? — Куда? — На мельницу. Взметнулись полы черного пальто, стройный и высокий, Яков Петрович решительно шел вперед, поудобнее перехватывая трость. Николай едва поспевал за ним. Сцена переменилась. Рев пламени, треск пожираемых огнем деревянных перекрытий, а в центре всего этого ужаса сражались две фигуры. — Яков Петрович! — полным ужаса и отчаянья позвал Николай. И Гуро обернулся. Обжег пламенем чернильных глаз, и в тот же миг горящая балка рухнула на него и Черного Всадника. Щемящая, раздирающая сердце боль потери. Яков Петрович, как же так… — Ну, а теперь здравствуйте, Николай Васильевич! Признавайтесь: скучали по мне? Ответить не дал кляп во рту, а ноги едва не соскользнули с пня, на который его водрузили разъяренные жители. Теплые руки сдернули с шеи петлю, помогли спуститься. Яков Петрович совсем рядом, живой и здоровый, улыбался, придерживая падающего от усталости Николая, проворно развязал ему руки и повел на постоялый двор — отогреваться и ответить на вопросы. Постоялый двор медленно сменил очертания на роскошную гостиную. В кресле возле камина сидела девушка в голубом платье, а рядом с ней Яков Петрович. Николай видел его, выглядывая из-за угла. — А если я не буду помогать вам? — В таком случае с вашим дорогим писателем может случиться беда. Он может, скажем, утонуть. Или сгореть. Тут как мне больше захочется. — Я верил вам! Теперь боль уже совсем другого толка стиснула сердце и вышибла весь воздух из легких. Яков Петрович… просто использовал его. Манипулировал с самого начала. — До встречи в Петербурге! Николая передернуло так, что Яков не смог удержать его. Он оттолкнул Гуро и отпрянул от него, тяжело дыша. — Николай Васильевич… — Так вы… вы меня мною пользовались… А теперь… теперь… — Голубчик, пожалуйста, дайте мне объяснить… — Вы ждали шанса… двести лет… Чтобы вновь мной манипулировать! Но больше я не попадусь на это. Я не знаю, как вы оказались в этом времени, но сейчас портить мне жизнь я вам не позволю! — Гоголь вскочил на ноги и отошел к стене, — я верил вам! Я считал, что вы достойный человек! А вы оказались настоящим мерзавцем! Яков застыл, чувствуя жуткую слабость во всем теле. Казалось, ноги вот-вот подогнутся, и он упадет на пол. Но Николай этого не замечал. В его ясных глазах теперь стояли слезы, пальцы подрагивали и инстинктивно сжимались в кулаки. А на самом лице было написано такое отчаяние, что смотреть на него было больно. И Гуро отвернулся. Хлопнула дверь, и Яков Петрович остался один.