Секретарь

Проснувшись, Николай не сразу открыл глаза. Он лежал, наполовину свесившись с кровати, и тяжело дышал, словно от быстрого бега. Горло жгла невыносимая жажда. Он с трудом приподнялся на локтях и огляделся. Оказалось, что обувь он так и не снял, завалился на кровать прямо в ней. Грязные следы цепочкой тянулись по комнате и сворачивали в коридор. Нужно было убрать их, но сперва попить и принять душ. Хотелось освежиться, но куда сильнее — выбросить из головы все мысли о Якове Петровиче. Николай, пошатываясь, поднялся и кое-как добрел до ванной комнаты. Бодрая струя прохладной воды, казалось, вот-вот сведет его с ума — с жадностью Николай припал ртом к крану и принялся глотать сырую воду, показавшуюся ему самой вкусной на свете. Напившись, он сунул голову под кран и несколько минут стоял, позволяя потокам воды стекать по затылку и за воротник, потом выпрямился, закрутил на голове и мокрых волосах полотенце и отправился на кухню. Хотелось выпить горячего сладкого чая и забыть обо всем, что случилось несколько часов назад. Странное дело, но в душе было неожиданно пусто. Не больно, не тяжело, а именно пусто. Словно из Николая разом выкачали все эмоции. Даже гнева не было. — Странно… — пробормотал он вслух. Пока электрический чайник наполнялся водой, Николай подошел к окну и растерянно выглянул на улицу. Небо заволокло тяжелыми тучами, а единственным источником света в радиусе пяти метров был слегка покосившийся фонарь. В него две недели назад врезалась соседская машина, и с тех пор его так и не поправили. В квартире было темно и тихо. Родители уехали за город, а возвращаться собирались только через несколько дней. Это было на руку Николаю — никто не пытался лезть ему в душу и голову. Горячий чай обжег язык и нёбо, но Гоголь пил его, захлебываясь, быстрыми глотками, словно боль физическая могла заполнить пустоту душевную. Его телефон предсказуемо молчал, на дисплее высветилась только сообщение от заботливого мчс — в ближайшее время в городе ожидался сильный ветер. И всё же Николай никак не мог собраться с мыслями. Хотелось позвонить Гуро и наговорить ему всё, что вертелось на языке, однако было и желание опять же позвонить ему и сказать… Да черт возьми, сказать, что Николай пытается все это понять и осознать, но получается какая-то ерунда. Ведь такое просто невозможно, Гуро просто решил посмеяться над ним… Но как же тогда воспоминания? Что это, галлюцинации? Нет, себе Николай верил, пусть и не всегда. Это действительно были воспоминания, а не игры подсознания. Но тогда ситуация становилась еще более непонятной. Рука сама потянулась к телефону. Николай сделал глубокий вздох, и когда в трубке раздался привычно-спокойный голос, нервно выдохнул: — Я один. Приезжайте.

***

Гуро вовсе не был готов к ночным вояжам. Едва вынырнув обратно в своё тело, он еще долго не мог отдышаться и унять просто кошмарную головную боль. И все эти страдания он получил за то, что удерживал Николая от нервного срыва. Правда, нужно признать, что еще до всей этой ситуации Гоголь умело доводил себя до депрессии. Нет, ну правда, невозможно же так жить! Сначала ночами напролет писать фантастические истории, выкладывать их на каком-то литературном сайте, а потом, получив пару-тройку донельзя глупых негативных отзывов о своем творчестве, рвануться удалять все произведения: и старые и новые, а после этого заречься вообще писать что-либо. И при этом за несколько рассказов Николай получил 2-е место в литературном конкурсе, отстав буквально на несколько баллов от победителя под ником: «Солнце русской поэзии». Что же, самооценка у творческих людей напоминала температуру больного малярией: то падала ниже плинтуса, то возносилась до небес. Пришлось хорошенько потрудиться, ментально укрепляя веру Николая в собственные силы, а также его пошатнувшееся душевное здоровье. Поэтому логично, что закончив, Яков хотел больше всего на свете завалиться спать. И почти сделал это, как неожиданный звонок нарушил всего его планы. Голос Николая трубке был тверд и решителен. И Гуро не стал оттягивать визит.