Мактуб - ибо предначертано

Кавалькада еле мирилась с неудобствами, родня к родне в такую пору не ездит, ждет либо твердого санного пути, либо летней суши. А уж на врага — и подавно нельзя трогаться по непролазной грязи! Повсюду раздавался звон стали, и блики играли на щитах и доспехах. Верные вассалы короля Теодора ответили на его призыв заключить мир, не хочет воевать с единокровным славянским и христианским народом, своим соседом. Захвачено многое, за что двадцать четыре года боролся тиран и деспот Иоанн, враги на этом не останавливаются. Прут дальше. Им мало, что в жестокой сечи пало множество русских воинов. Шведы уводили с собой в рабство толпы пленников, разлучая детей с родителями, мужа с женой и убивая всех, кто осмеливался оказать им малейшее сопротивление. Старикам, которые не могли выдержать долгого пешего пути, они отрубали руки и ноги, а младенцев поднимали на копья или разбивали их головы о стены. Много дней совещались и ни к чему не пришли, вызнали тайно у посольских слуг, будто хитрят латиняне и пиратов не только не сократят, а умножат. Нестройною толпою двигались верхами, одетые пестро, богато... Mstislavski, строгий, крепкого сложения седовласый старец, грузный волосатый толстяк паша Belskii и сам шехзаде. Юный принц крутил головой, осматриваясь и примерясь. Много сосен и елей, они хотя и сбрасывают свои иголки, но делают это круглый год, постепенно, потому никогда не стоят с голыми ветками. А в Москве больше берез, дубов, хороши они летом, нечего сказать, но после листопада глядеть тошно. Здесь этого нет, дивится прямым стройным соснам, устремленным в небо, с желтыми чешуйчатыми стволами, на которых можно найти капли прозрачной янтарной смолы, темным ельникам с прячущимися грибами, право слово – разве можно их есть ? На удивление Коркута славяне хохотали. Во время трапезы Belskii тихо, как бы между прочим, сказал Осману: — Лифляндская земля – извечная вотчина князей русских и ни в которых перемирных грамотах за братом нашим не писана... а Нарва – старинный русский город Ругодив... Берем свое, а не чужое. Слушал с некоторой напряженностью, молча. Отправленный из столицы, чувствовал, как враждебность Двора ещё больше усилилась и теперь была направлена и на него самого. Не понимали и не принимали дружбу с султаном, видели в заложнике помеху своим планам и смотрели на него очень недоброжелательно. Но юноша испытывал странное удовлетворение оттого, что заговорщики — если они действительно замышляли что-то, а очень хотелось верить в обратное — поняли, что от него исходит опасность. Теперь всегда был начеку и держал кинжал наготове. Одно дело – соглашаться опекать безвольного мальчишку, с удовольствием замечая, что тот, словно воск в теплых руках, приобретает любую форму, и совсем другое – истового упрямца. Добивайся, добивайся! Только вот чего именно? Длинный белый изящный плавающий дворец, украшенный позолоченными лепными украшениями и ярко-зеленой каймой, весь блестел в памяти, закрытый теперь для него. В лучах солнца сверкала пальмовая ветвь, позади которой сидел большой позолоченный ястреб, символ дома Оттоманов, Рая для единственного человека – Падишаха и серной Преисподни для остальных. Сердце сжало, в висках застучала кровь, а дыхание перехватило от обиды, как тогда, когда перевозили из одной темницы в другую по зачумленному городу под злыми взглядами неизвестно за что проклинавших его людей и не было никого, кто мог бы заступиться за крайнего в роду. Тогда он смог вынести все, не струсил, не дался…Но с его-то характером повод сломать себе шею обязательно найдется! Вот это умение брать себя за горло и улыбаться, несмотря ни на что, очень пригодилось, большую часть жизни бедолага только это и делал. Яд в глазах сменился металлом, теперь он был острым, словно кинжал. Избегнуть кровопролитных распрей, когда два брата не могут договориться, кому наследовать владения их отца? Разве не бывает так, что меч и огонь становятся судьями в споре и множество приносится в жертву на алтарь тщеславия и гордыни? Он никогда не задавался этим вопросом — не задавался им всерьёз, хотя множество раз ему приходили мысли о том, что он сделал бы или чего не сделал бы не на своем месте. Искушение, хитрое и склизкое, но не в первый раз пронзило диким, нелепым чувством : разве Мехмед лучше него? Лучи заходившего солнца окрашивали дёрн в золотистый цвет. Природа засыпала, и вдали от города было особенно тихо. Слева от тропинки неторопливо текла речка с пологими берегами, а справа на много миль тянулась и исчезала в вечернем тумане равнина, пересечённая несколькими холмами. С вельможами пустили коня рысью. Вдруг внимание привлёк красноватый отблеск между редкими деревьями, растущими на вспаханной бороне. Принц чувствовал запах костра и, вглядевшись, узрел огонек. Ему чудились чьи-то крики. Он узнал, презирал эту грубость. Сотни раз он слышал ее, испытал сам: именно так из последних сил хрипят люди, измученные кровью. Мир покатился под откос, невозможно сохранить равновесие. В этом водовороте погибает все. Когда подступает к горлу, когда неведомая сила с неистовством душит, не давая дышать, не важно, какова будет цена глотка. Мактуб… Человек человеку не должен быть зверем. Лишь одно доброе слово, и словно камень с души, такая малость до краев наполняет отрадой истерзанное сердце. Но нет этого слова, напряженность все растет и растет, на плечах уже невыносимо тяжкий груз, который необходимо скинуть, но скинуть нельзя, груз, который придавливает несчастного к самой земле, не давая даже вздохнуть не то что выпрямиться. Языки пламени, пожиравшие крестьянский домик, казалось, поднимались до небес. Хозяин же дома был привязан к дереву. Одежда его была разорвана в клочья, а спина явлала собой лохмотья. Голова мужчины была неестественно повёрнута в сторону, в уголках омертвевших губ застыла пена. Рядом выла обезумевша от горя и ужаса хатун. Платье её было разорвано на груди, а волосы выбивались из-под платка неровными прядями. — Полно выть! —Belskii преодолел наконец общее оцепенение, схватил женщину за плечи, приподнял. — Не кто-нибудь, великие бояре и сам заморский королевич пред тобой! В ноги кланяйся, слышь-ка?! Отвечай, что есть на духу : кто лютует? Пала, сгребая ногтями исторгая дикие крики вперемежку с рыданиями: — Воры, тати… Креста на них нет. Латиняне безбожные! С последним Коркут был твердо согласен. Видя, что никто не решается приблизиться и что-то предпринять, шехзаде нагнулся и одним ловким движением перерезал верёвку, которой крестьянин был привязан к дереву. Не желал походить на развращенных мавритан, что пекутся о земных удовольствиях больше, нежели о величии ислама и прославлении Аллаха. И с него, плоть от плоти храбрых львов, семени государей, спрос больше — в «Сунане» Абу Давуда приводится рассказ аль-Ляйса со слов Абу Зубайра от Яхьи ибн Джа‘да от Абу Хурайры, что он спросил Пророка, мир ему и благословение : «О Посланник Аллаха! Какая милостыня лучше?» Он ответил: «Малость, которую отдаёт бедняк. Но начинай с тех, кто на твоём иждивении». Единственное непростительное зло — это отречься от самого себя, от того, что отличает от животного! Поступает так по доброте душевной, — сказал уверенно — а теперь будь что будет. Придется отдаться на волю провидения. Но бедняга был уже или мёртв, или в глубоком обмороке: очи его были закрыты, а лицо, несмотря на сплошные кровоподтёки, посерело. Как только верёвки перестали его удерживать, рухнул на землю и остался лежать без движения.. Презрительно морщаясь, Belskii с силой вонзил шпоры в бока своего чалого, и тот помчался галопом. Наконец крестьянин пришёл в себя и застонал. Опустившись на колени, его жена с тревогой смотрела на молодого гостя. Она уже поняла, что он благородного происхождения, но никак не могла поверить в то, что он спас её мужа из высоких побуждений. И ведь это не жизнь ставит перед ними данные невыполнимые условия счастья нет, это делают равные друг лругу, самые жестокие существа на свете, ведь они готовы принять лишь тех, кто владеет всеми тремя богатствами сразу: красотой, молодостью, состоянием, для всех же остальных ворота радостей закрыты навсегда. Каждый европеец почитал доблестью, величайшей христианской добродетелью поношение варвара – московского царя. Имя язычника-московита не раз упоминалось с презрением. Магистры, духовенство и пираты, на чем свет стоит ругали Теодора. С каким удовольствием истребили бы своих вечных соседей! Но пропустили, договориться смогли. Закованные в латы, хорошо вооруженные, они все истребляли огнем и мечом, истребляли города, села. В конце концов удача была на их стороне: разразилась страшная буря. Шатры в русском лагере разбросало по земле. Отсюда очень хорошо было видно внутренность мощной крепости, ее площади, дома, храмы. Видны и бурлящие потоки водопада, низвергающиеся по гранитным скалам в стремнину реки, темно-синяя вода которой сверкала на солнце белизной пенящихся волн. Воздух наполнен был неумолчным ревом этого водяного чудища, бушевавшего в золотистом сиянии весеннего утра. Осажденные ликовали и с высоты своих укрепленных стен насмехались, поднимая одежды, они поворачивались спиной к русским и с непристойными телодвижениями вопили: «Смотри, смотри, пан москаль!» Не получая отпора, чувствовали себя героями! Целые дни верхами разъезжали вместе с конными по улицам, вооруженные с головы до ног. Дети прятались, страшились насилия. Кое-где на виселицах видны были повешенные русские пленники. Их гонец должен был сообщить, что сдатут всех ограбленных, обесчестенных, связанных цепями, невольников, лищних ртов, если кто в бою одержит вверх над капером, грозой северных морей. Роде был страшен, жег и грабил, как и другие, и разве не за то попал он в тюрьму, что слишком много присвоил себе добра? Лицо его, с большим шрамом на щеке, стало красным, горел ожесточением, сильные белые зубы сверкали, словно у зверя, и весь стан его, слегка сутулый, был наклонен в каком-то зловещем напряжении. Уверял, нет сильнее его, враги есть ягнята, их бьют, и поделом, не умеют и плавать, и воевать на море. Чинный вид Mstislavski огорошивал : — Чего ради будем лезть на рожон? Любо мне видеть вашу ярость, бояре, и слушать речи единомысленные... В них гнев и храбрость – украшение древних княжеских и боярских родов. Но всегда ли мы должны следовать велениям древней крови? Вы будто сговорились, подбивая нас на преждевременность… Водяной пузырь недолог. Надувается, надувается, да и лопнет! Был он дороден широкоплеч, высок, с пышными седыми кудрями и говорил хмуро и вразумительно. Коркут для себя шепнул, переводя: «Измена!» Базары опустели. Ощущался недостаток в мясе, хлебе. Толпились сброд, чтобы подобрать последние крошки, но большинство из него не держалось на ногах; падали, терпели шаги по себе, хрипели, умирали и оставались в колеях размытых дорог, облепленные мухами и слепнями. По утрам их закидывали в повозку, накрывали грязным полотном, ругались от резкого запаха мертвечины и вывозили к глубоким ямам, полным гниения, костей, черепов. Где был Всевышний, когда они умирали от кровавого поноса и от цинги, когда заживо варились в собственном поту? Трудно становилось дышать от гнева при мысли о тех обидах и несправедливостях, которые чинили шведы на рубежах. А теперь и вовсе!.. Где же это слыхано, чтоб стрелять в тех, кто с тобой не воюет? Где же хваленое перемирное слово! Паша становился всё замкнутее и неприветливее с каждым днём морального отступления. Принц наблюдал, что его угнетает не столько ухудшающееся положение его войск, сколько наблюдение за их разложением. Конечно, и он был мрачен, разделяя всеобщее уныние, но со своейственной горячностью искал выход. Он видел сейчас перед собой лишь расхлябанное и ударившееся в панику войско, и до последнего пытался, планировать и рассчитывать. — Игры кончились… Передай хвастуну, этой нечестивой собаке: я принимаю его вызов! – поймал гонца, к счастью или беде, говорил уже не так чтобы дурно. Несколько минут стоял так, сжав кулаки и глядя куда-то вдаль. В тот час московиты поняли, какой непреклонной волей обладал их союзник. Горькая для них правда заключалась в том, что он никогда не отступал от своей цели и был готов на всё ради её достижения. Клинки мелькали, снося, дробя щиты. Понял: легко не будет, но кто же ждал легкого? У него было преимущество — видел, как бьется пират, злорадно оскалился, вкушая развязку, а тот еще ничего не знал о сыне Блистательной Порты. Преимущество маленькое, просто малюсенькое, но им следовало воспользоваться. И воспользовался. Для начала он разыграл некоторую беспомощность, чем очень порадовал европейца, тот уже примерял, как разрубит наглеца-сарацина пополам, и тут явил свое коварство. Противники оказались достойные, оружья сверкали в воздухе, сталкиваясь и разлетаясь, бой пошел не на жизнь, а на смерть. Все получилось как-то очень быстро и само собой. Жители крепости, в страхе творя молитву, на все это смотрели издали: из окон, с чердаков, с башен. Помрачнели вельможи, закашлялись, перекрестив рты. Mstislavski узнал обо всём и побледнел. Слушал, пощипывая бородку, и стоящие рядом с ним видели, как не заметив, выдернул из бороды жирный клок. Увернуться от удара осман уже не успел, пришелся на левое плечо. Спасла кольчатая броня, но пллоть от удара онемела, ятаган непосилен, вишневая кровь толчками текла из его левой руки. Роде хватил его сзади за шиворот, ставя на колени, и, взяв за волосы, запрокинул ему голову, чтобы отсечь её. Стиснул зубы, готовясь держаться до конца, как подобает настоящему воину, а не трусу, молящему о пощаде. Ни звука не сорвется с его уст. Его дергающиеся персты белели, а на скулах заиграли желваки. Профиль казался ледяным, но под ледяной маской горел огонь. Сделает для вдов и сирот, для земли, его приютившей, для Ксении... Не страшно броситься в саму гущу схватки и зарубить вражеского предводителя, отличавшегося громадной силой и жестокостью, ведь нет меча кроме Зульфикара! Ореолом легенд и преданий укутано множество волшебных свойств – существует утверждение, что одна его сторона могла убивать, а другая – исцелять, явится в нужный момент достойному. Полное решимости и запала серое чело Коркута сводило любого с ума, он продолжал сражаться, выгибаясь лучше змеи. Старался не смотреть на тело, лежавшее у него под ногами. Но оно словно притягивало его взгляд. Когда-то это был мужчина, гроза и ужас северных племен. Теперь — лишь передергивающее кровавое месиво. Подбежали все остальные. Намеренно ли они медлили или это только почудилось? Больше механически вытираясь, принимал лобзания : — Ах, соколик наш, милостивец, ну почему взял этот риск на себя? Боже мой, что, если бы добрался до тебя! — Если бы их не разбили, я ничего не бы не стоил, boiarin… — знал достаточно много слов и мог передать свои основные потребности, но для того, чтобы говорить изящно, требовался напряженный труд: звуки все еще поднимались из гортани вместо того, чтобы плавно слетать с кончика языка; все еще твердил слова, надув губы, а их нельзя было напрягать; к тому же часто ставил ударение не на том слоге. Судьба замка была решена, когда выпал первый снег и река покрылась тонким слоем льда. Осаждённые принесли ключи.