***
Когда я вымылся в горячей бадье и с банальной мирской радостью прилёг на свежие холодные простыни, события этого дня начали забываться. Изрядно истощив свои физические и духовные ресурсы, я уже неспособен был размышлять и обдумывать, что же делать с сестрой, хотя часом ранее казалось, что ночью вовсе не выйдет сомкнуть глаз. Лишь поняв, как усталость вконец задушила и замучила, я уснул крепко и без сновидений с обыкновенным человеческим счастьем на лице. На следующее утро Ширке принялась знакомить нас со своим миром: натёрла чем-то с резким запахом и сложила в центре стола то, что должно было нам помочь — волшебное подспорье в борьбе с троллями. Нос слегка щипало от испарений, а глаза слезились, но другие чувства не обманывали: в руках у маленькой ведьмы было что-то действительно удивительное, такое, к чему я ещё никогда не прикасался, и предвкушение раздразнило интерес, особенно когда из всех первым она назвала меня. — Это плащ и меч, возьми, пожалуйста. Рука как будто прошла насквозь и схватилась за кромку воздуха, но та оказалась тканью, притом довольно крепкой — как сукно или саржа, но на ощупь совершенно эфемерной. Я не верил своим глазам — плащ был плотный, но сам колыхался в потоке сквозняка, как занавеска. Что было более всего удивительно, так это материал — он скорее напоминал корсетный шёлк или тафту из Фарнезиного гардероба, чем подходил для верхней одежды, но посмотрев ближе, я понял, что глаза не обманывают — плащ был шерстяной и мягкий, как кашемировый, и на ткани кружилось и плясало бессчетное число маленьких существ, светлых и едва различимых. — Это сильфы, элементали воздуха. Они могут оказаться очень полезными, например, отведут удар. Примерь его. Я набросил его на себя и в каком-то изумлении наблюдал, как зеленая ткань тянется и мнется, и как вихрь сильфов плывет по ней волной и вертится вокруг, как тело наполняет лёгкость и спокойствие — ничего подобного и близко не чувствовал прежде. Это не было похоже ни на смирение на молитве ордена, ни на покорность перед отцом, ни на гнетущую зависимость от Фарнезы, это чувство было мягким и ласковым, наверное, самым ласковым из всех, и сильфы вокруг загудели и зашептались, приветствуя меня и наполняя доселе невиданной радостью. — Кажется, ты им нравишься. Возьми-ка меч. Весил он всего ничего, а рукоять в ладони лежала как выструганная ветка: глянул — и впрямь деревянная, а лезвие и не лезвие вовсе, а крепкое и упругое перо. Клинок отозвался тем же дивным ощущением и лег в ладонь совсем как привычная рапира. Чувство меча вновь наполнило меня радостью сильфов, и теперь я видел их четко и подобно бризу впитывал их дуновение кожей лица. — Можно попробовать? По ощущениям как веер. Ширке кивнула, я взмахнул рукой… Струя воздуха зашелестела прямо под пальцами, свист рассёк пространство, и свечи в комнате погасли, разрубленные пополам. Пером я их даже не коснулся. — Ничего себе! — Надеюсь, они будут полезны. — Маленькая ведьма вернула на голову слетевшую шляпу. — Теперь Исидоро. Ему она вручила огненный кинжал — я понял это ещё до того, как увидел. Сильфы странным образом поменяли восприятие, и я начал смутно чувствовать природу вещей, окружающих меня. Фарнезе с Каской досталось по блестящей лёгкой кольчуге. Я фыркнул в ладонь, наблюдая, как госпожа вновь вспоминает науку облачения в доспехи, и предложил помощь, но она отказалась. Кольчуга между тем выглядела самой обыкновенной, и нож, затем подаренный ей Ширке, не вызвал у меня никаких стихийных волнений. Я решил, что обязательно поблагодарю ведьму наедине — кинжал Фарнезы, прихваченный ещё из её церемониального набора, был совсем ни к черту. Всё, что она смогла им разрезать, были, по иронии, её собственные волосы. Новый точно был на порядок острее. Отчасти я был рад, что Фарнезе достался самый обычный нож — с её навыками действительно не было смысла давать что-то серьёзное, но мне казалось странным, что Ширке не уловила в ней тягу к огню. Вспомнить забытую страсть ей наверняка хотелось бы. Гатс отказался от всего предложенного — отрешённо и не принимая возражений, чем очень расстроил нашу маленькую проводницу, но она только покачала головой. — Не сердитесь, — захотелось ободрить её и отвлечь внимание от мечника, — Мы очень благодарны за помощь. — Не стоит, — она расправила накидку и тихонько постучала посохом по полу, — Нам пора идти. Так мы снова оказались в пути, сопровождаемые вчерашним знакомым. Он занимал своей болтовней мальчишку, а я шёл позади Фарнезы и подмечал, как она стыдливо прячет интерес к Ширке. По дороге я разговорился с ней — природа щедрых подарков стала мне очень интересна и близка. Ширке рассказывала о границах миров и волшебных учениях, о роли мифов и сказок, о том, откуда маги черпают силы и как управляют природой — я ничего из этого не понимал, но её детский голос сквозил не по годам обретённой мудростью, и мне просто нравилось слушать его, не придавая словам особого значения и не вдумываясь в суть. На границе леса мы попрощались с Флорой, пообещав вернуться как управимся; спутнице мечника она учтиво предложила остаться, но Гатс и тут оказался непреклонен, заявив, что безопаснее всего ей будет в пределах досягаемости меча. Дорога выкатилась в сырое промёрзлое поле, и я запоздало вспомнил, что так и не выправил прохудившиеся сапоги. Что ж, придется пока потерпеть.XV. Дары сильфов
24 апреля 2020 г. в 15:33
Что ж, дышалось с трудом. Навалилось какое-то дикое оцепенение, но я даже не мог собрать мысли воедино и обдумать хоть сколько-то всё то, что сейчас услышал. На самом деле, я даже не пытался — Гатс говорил не с нами, а с самим собой, и внутри остервенело плескалось чувство, что разговор этот был лишним и ненужным и предназначался не для моих ушей. Многое я даже не старался понять — поток слов казался бессвязным и давящим; трагизма было много, но сочувствия в себе в итоге я совсем не обнаружил. Не сейчас, когда я почти что сломлен решением Фарнезы, не сейчас, нет, — мне нужно было думать о другом, мне нужно было скорее вернуть её домой и забыть всё как страшный сон.
Когда Каска снова взвыла, я с трудом удержал лицо равнодушным. Её вопли начинали терзать разум и мешать соображать, помимо этого ужасно захотелось, чтобы она замолчала. Ей самой тем временем становилось хуже, и когда хозяйка обменялась с Ширке взглядами, ученица ведьмы быстро вывела её за дверь. Тут Фарнеза сдалась окончательно — спрятав красное лицо в ладонях, она выскочила следом, сдавленно плача. Это в момент отрезвило, сбросило наваждение, — мои собственные мысли вернулись, и поймал я себя на этом с каким-то ужасом и омерзением, но встал и учтиво поклонился. Нужно было действовать, не теряя времени, пока решимость не покинула насовсем.
— Извините.
Гатс остался сидеть за столом, и прикрыв дверь, я ощутил облегчение — мечник о чём-то продолжал беседовать с Флорой, но звуки скрадывались и смешивались с гулом крови в висках — я уже мог не прислушиваться, только нёсся по лестнице, разыскивая Фарнезу; остановился, услышав её всхлип. Она сидела на ступенях, всё такая же покинутая и разбитая, впечатлительная, страдающая, и меня совершенно не слышала — всё, как я и думал. Приблизился бесшумно, опустился рядом — она вздрогнула и не стала протестовать, но платок в ладони оттолкнула и отвернулась.
Я разглядел в ней то самое, что называют душевным надломом, прочитал в лице чувства, несхожие с моими… И понял, как жжёт и щипет в затылке от всклоков ненависти к Гатсу. Из-за меня она не проронила ни слезинки, меня она кормила только своим гневом и иногда милостью, но стоило ей встретить человека из другого мира, как в ней проснулась вдруг сильнейшая эмпатия? Это было просто смешно. По венам вскипела злость, но я не мог на неё накричать, наоборот, я охладел в мгновение ока и снова вспомнил, что моё оружие — не эмоции, а уговоры и осторожный расчёт.
— Госпожа… Не убивайтесь так.
Она недовольно глянула на меня, и мысленно я прощупал тонкий лёд наших условностей, надеясь не перегнуть палку. Подавленная, эмоционально иссушённая, импульсивная — все детали её внешности и настроения сложились в простую и понятную картинку. Я вспомнил, как легко править её разумом, когда она такая слабая, и обязан был этим воспользоваться.
— Разрешите?
Не дожидаясь ответа, задрал ей подбородок выше и смахнул пальцами влагу с щёк. Фарнеза смотрела на меня затравленно, отрешённо, но не сопротивлялась, и для внушения более выгодного момента было не сыскать.
— Лучше будет вернуться домой, миледи, — огладил её покрасневшие пальцы, — Я уже не могу гарантировать вам безопасность.
— Нет, нет… Ты не понимаешь, нет же… — Накрытый опухшими веками взгляд действовал на меня не лучшим образом, но я решил не отступать, если наконец осмелился привязать её к себе.
— Послушайте, я даже не могу представить, как далеко вы за ним последуете. Вы уверены, что это стоит того?
— Он же страдает! И Каска тоже…
— Госпожа, — я сбавил мягкость в голосе и решил нажать сильнее, — он бывший командир банды Ястреба. Вы понимаете, что идёте за человеком в бегах, осуждённым за тяжелейшее преступление против короны? Все спутники государственных изменников кончают жизнь на плахе или в тюрьме, и если вдруг что-то случится, здесь уже ваш отец ничего не сможет сделать. Боюсь, он вовсе откажется от вас.
— Мы будем осторожны…
Она начала по-детски оправдывать свои импульсивные желания и так наивно глупо, что победа уже была у меня в кармане. Разумные доводы действовали на неё обжигающе, она теряла контроль над собой, она начинала путаться в словах и понимать, что ничего не может решить, и я ощутил злорадное торжество. Гатс не получит её, никогда не получит её, ни за просто так и ни за какие заслуги, и пусть даже мне Фарнеза не достанется, но она будет сидеть дома, запертая в поместье на все замки, какие я только найду. Она должна быть дома и избивать прислугу, а не торговать телом в просоленном трактире, когда меня убьют и выбросят в канаву… Да, пожалуй, так оно и будет, если мы сейчас же не повернём домой.
— У вас всё хорошо?
Я вздрогнул, когда из темноты высунулось серое лицо Ширке. Горячий и неведомый мне страх облил меня с затылка до спины, прошёл мурашками и растёкся в ноги, когда я вспомнил, что ведьмы читают мысли, но Ширке не выглядела испуганной, настроженной или изумлённой, скорее уставшей, участливой и виноватой, что разрушила моё уединение с Фарнезой.
— Я приготовила для вас ванну и постели… И мне нужна будет помощь, чтобы отмыть Каску, она совсем не слушается.
— Я помогу. — Фарнеза, додавив последние слезы, поднялась на ноги и поспешила за ней.
Я поводил взглядом её остриженную макушку и сжал кулак до боли. Момент был безвозвратно утерян.