Средневековые рассказы. 1 - Ведьма

***

Роман сидел на краю выступа паперти сбоку от церкви и смотрел на звезды, опираясь плечами о мажущуюся побелкой стену. Было уже за полночь, вокруг царила тишина, лишь в селе изредка поскрипывала дверь да тявкали собаки. Роман мерз и плотнее кутался в тулуп, но это не помогало. Звезды тоже не помогали. Маленькие мерцающие точки, прежде манившие своим непостижимым светом, ничуть не утратили своей красоты; просто теперь он не чувствовал ее. В те несколько дней, прошедших с ее возрождения, он почти не ел и не спал, и, когда он запрокидывал голову, она кружилась, и его начинало тошнить. Тело, едва оправившееся после стычки с волками, быстро ослабело, и даже дров наколоть казалось ему непосильной работой. Он не понимал самого себя. Его мысли и чувства путались и метались, он словно блуждал в бесконечном темном лабиринте, полном тускло-разноцветных призраков. Он не знал, как и ради чего жить дальше. Его церковь учила, что жертва всегда угодна богу, если нет в ней крови и ненависти. Жертва прежде всего духовная, а уже потом физическая. Мысленная готовность умереть или быть убитым за правое дело. Но кто решал, кто здесь правый, кто виноватый? Он пытался мерить ведьму церковными заветами, но не мог. Само ее существование, то, что она была сильнее любого человека, шло вразрез с великим учением. Но эта сила ее, эта исключительность были лишь на пользу людям. Как могло существо с превосходящим всех правом сильного этого мира не пользоваться этим правом себе в угоду? Как могло оно сгореть в костре и возродиться, позволив так издеваться над собой? Он не понимал и метался. Они, церковь, сильные духом и телом, брали на себя обязательство перед богом делить людей на правых и виноватых, кому-то помогать, кого-то отправлять на суд божий, и за исполнение его получали сытую жизнь, хотя и в оковах обетов и предписаний. С каких пор он стал мыслить обеты и церковные законы как оковы? Он сильнее вгляделся в небо пустыми невидящими глазами. Правда церкви больше не могла быть его правдой. Она перестала быть всевышней и идеальной в тот момент, как он попытался померять ей ведьму. — Звезды прекрасны, но еще прекраснее людские сердца, которые не очерствели и не забыли о том, что такое боль и сострадание. Роман вздрогнул и обернулся. Ведьма сидела рядом, подняв голову и всматриваясь в ночное небо. — Я давно заметила, что ты любишь здесь сидеть. Звезды... Ты словно песчинка рядом с ними, такая малая, но такая важная для того и тех, что вокруг тебя. Ведь ты все равно часть этого неведомого нам миропорядка. Она повернулась к нему и ласково улыбнулась, слегка прищурив глаза. Романа била дрожь, ему не хватало воздуха. Она просто так сидела рядом, хотя он… — Почему...почему ты позволила им сделать это? Лицо ведьмы стало серьезнее, она снова перевела взгляд на небеса. — Если бы я этого не сделала, они бы сожгли всю деревню. — Что?! — Да. А ты не знал? Ты так наивен, священник. Они ж нарочно прибыли заранее, заранее и выяснили, сколь дороги мне жизни людей вокруг. И знали уже, как сыскать на меня управу. И они действительно сожгли бы ее, вздумай я сбежать или воспротивиться, а тем, кто выжил, сказали бы, что ведьма спряталась среди людей, прикинувшись селянкой. Или - что это я, ведьма, разозлилась да подняла пожар... Роман едва мог поверить в это. Ни в чем не повинных людей… — Гореть больно, - голос ведьмы звучал с горечью, ее взгляд стал стальным и жестоким. Сейчас она вызывала страх, ужас волнами расходился вокруг нее. Собаки в деревне затихли. - Все твое тело в горячей агонии, но и воспротивиться ты не можешь...Если бы ваш ад существовал, господин священник, то я, считай, уж побывала в нем. Ее слова колоколом отдавались в его разуме. Теперь все встало на свои места. Она, спасающая жизни, не могла позволить другим погибнуть по ее вине. Его церковь учила, что жертва всегда угодна богу, если нет в ней крови и ненависти. Жертва прежде всего духовная, а уже потом физическая. Мысленная готовность умереть или быть убитым за правое дело. И она умерла. Ее жертва...была ли она первой? За столь долгий ведьминский век, когда ведьм во все времена боялись и не любили…. Как знать. Она наверняка знала, что вернется. Но и знала, через какую боль, через какие страдания придется пройти перед этим. Но она все равно пошла, предпочтя страдать самой, но спасти остальных. Теперь все это слишком… Слишком соответствует церковным законам. И тут в его голову скользнула мысль… Что, если церковники боятся ведьм и убивают их, чтобы не лишиться своей сытой жизни? Чтобы люди шли за ними, а не за ведьмами? Что, если…. — Взгляни на небо, господин священник. Оно прекрасно и вечно, и ему нет дела до мирских проблем. Для него нас словно и не существует вовсе, и, глядя на него, мы чувствуем, сколь незначительны все наши беды. Человек живет, человек умрет, но звезды все также будут светить, будут всходить солнце и луна. Если бы можно было оставлять послания людям, которые придут многие века после нас, то небеса были бы лучшим местом для таких посланий. Но мы не в силах менять его, нам дано лишь мгновение, чтобы узреть эту красоту, это величие, не сравнимое с любым земным, и поэтому люди во все века любили смотреть на небо. Звезды они складывали в созвездия, а про созвездия придумывали истории, рассказывая о своих царях и богах или наставляя друг друга. Конечно, пройдут века, и эти истории позабудутся, но ведь взамен про них сложат новые - и это ли не прекрасно? Роман не ответил. Звездочетство каралось инквизицией - что ему было разрешено знать о небе, кроме того, что оно - обиталище Бога? — Взгляни вот туда. Видишь, несколько звезд образуют цепочку, а ниже - будто полукруг? Скопление мелких звезд сверху казалось людям с юга парусом, и называли они созвездие кораблем Периарха. Есть легенда, что в древние времена, когда люди едва научились строить прочные корабли, выдерживавшие плеск морских волн, смелый муж Периарх решил отправится в дальнее плавание, чтобы найти край земли. Много лет трудился он и выстроил большой да ладный корабль с белым парусом, столь крепкий, что и сотня быков, привязанных к его краям, не смогла разорвать его на кусочки. Периарх кликнул мужей да женщин, но никто не пожелал оставить свой уютный берег. Люди обходили Периарха стороной, считая, что ищет он лишь смерти, раз хочет так далеко уплыть, что потеряет берег из виду. Периарх подумал, поогорчался, да и отправился один в дальнее плавание. Много лет минуло с тех пор, люди и думать забыли о Периархе. Сгинул, поди, в морской пучине, чего и жалеть о дураке. Лишь мать Периарха, что шила для него белый парус, исколов со слепых глаз все пальцы суровой иглой, продолжала глядеть в море. Говорили про нее, что скоро она и ума лишится, так ожидая сына, но не смели в лицо насмехаться над ее горем. И однажды светлым летним утром там, где сходятся небо и море, замаячил белый парус. Все селение высыпало смотреть, а мать Периарха весь день не сходила с места, следя за тем, как росло белое пятно. Это и впрямь был корабль Периарха, и к вечеру быстрые воды принесли его в гавань. Но не было Периарха на корабле. Взамен него с судна сошла прекрасная дева с волосами цвета воронова крыла, одетая в невиданной красоты белое платье, расшитое жемчугом. Голос ее звучал, словно звонкий ручеек. Жив и здоров был Периарх, нашел он себе новый дом в стенах ее родного племени с дальних берегов, стал ей добрым мужем и умным советником для вождя, да так и не смог позабыть своей старой матери, что осталась там, по другую сторону океана. Но не хотел вождь отпускать Периарха, боялся, что не вернется он домой, оставшись на родине, поэтому она, жена его, вызвалась сама пойти морем и привезти ему любимую старуху. Тут дева протянула руки, и все увидели, что они покрыты глубокими рубцами от канатов, что стягивали паруса. И взяла дева за руки мать-старушку, и возвела ее на корабль. В полной тишине отплыл корабль, и ни о Периархе, ни о его матери, ни о прекрасной деве не слышали люди больше. Только одно люди знали, что не могла женщина с тонкими нежными руками сдерживать паруса да следить за правилом, а значит, была та женщина ведьмой. — А теперь взгляни туда, священник. Видишь, словно две полосы из звезд перекрестились меж собой? То созвездие на юге зовут Перекрестком Злой Судьбы. Однажды, в стародавние времена, в глухой пустоши одного далекого края на перекрестке дорог стояла хижина. Жила в той хижине девушка, то ли безмолвная, то ли немая с рождения. Всякий путник мог войти в ту хижину и воспользоваться ею, как ему заблагорассудится, и была девушка всегда больна, избита и бледна, словно призрак. Однако ж, что бы ни случалось с нею, не покидала она хижины и не пыталась искать лучшей жизни, как не пыталась и закончить свой век. Время шло, дорожный тракт обрастал трактирами да деревнями, и пустошь уж не казалось такой пустой. Пустота словно перекочевала к ней в дом, и не было больше у нее ни гостей, ни обидчиков. Дом ветшал, девушка стала старухой, и на старости лет повредилась она умом, и стала часто выходить в середину перекрестка да смотреть в небо. Напуганные путники рассказывали, что она еще и бормотала что-то, да все звала кого-то, прося матушку Судьбу вновь свести их на этом перекрестке. И одним днем проезжал по дороге знатный купец. Был он в летах и не мог уже даже держаться на ногах без поддержки верных своих слуг. Та старуха как раз стояла на перекрестке, преграждая путь его обозу. Грубо окликнул ее возница, да не стронулась она с места, лишь обернулась да забормотала громко, повторяя одно и тоже имя. Тогда велел богач вывести его из кареты да подвести к той умалишенной. Вгляделись они друг в друга, и все страшнее и отчаяннее становилось лицо женщины, дрожь проходила по ее телу. И старик произнес: “Тебе, милая Елена, следовало бы сразу забыть обо мне. Не люблю я тебя, и хотел я лишь тогда потешить свою молодость да разойтись на все четыре стороны, не имея ни обиды, ни ненависти. Все слова мои тебе о любви были ложью. Я вспомнил твое имя лишь потому, что жену мою, уже почившую, звали, как тебя. А теперь уйди с моего пути да упокой свою душу.” Ужасный крик издала женщина и упала на дорогу. Содрогнулось ее тело и умерло, и в тот же момент сердце старика также перестало биться. И бросили слуги его тело в пыль, ибо пожалели они, что служили такому господину. Похоронили их порознь, старуху - со всеми почестями, подарив ей сокровищ из тех, что везли на продажу. А старика закопали у хижины на перекрестке, не записав даже имени его на надгробии. Жизнь всегда идет дальше, чтобы ни случилось. Она неумолима и неостановима, и не нам быть ее хозяевами, как не можем мы быть хозяевами звездам, что светят над тобой. На месте оставаясь да не стремясь достичь нового да неизведанного, да слепо доверяя людям, что кажутся сильнее, не достичь человеку счастья... Конца этой истории Роман уже и не расслышал. Он наконец-то смог забыться, провалившись в крепкий и глубокий сон.