Вырванные страницы

За окном тихо шуршит мелкий дождик, гуляет, наверное, чья-то брошенная кошка. Выхаживает по бордюру или прячется под навесами подъездов — Тодороки не знает наверняка, чувствует. В соседней комнате кто-то признаётся в любви вечной и искренней, кто-то признаётся в разрывающем на кусочки чувстве, и Шото с сожалением вспоминает о том, что не выключил телевизор. Тело его не слушается после тяжелого дня, он сломанной куклой лежит на кровати и слушает. Слушает как соседи сверху громко смеются, слушает как кто-то — возможно и не живой уже, кто знает насколько старый фильм крутят по телеку ночью — плачет, вцепившись руками в чужие руки и не хочет отпускать. Слушает, как о листья деревьев разбиваются капли с глухим стуком. Тодороки не видит этого, чувствует. Он перебирает в руках браслет, уставившись на него — через него, говорит мысленно: «всё будет хорошо». Не знает этого наверняка, но очень хочет верить. Мидория возвращается под утро. Шаркает тапочками до кухни, старается как можно тише, но сложно не разбудить того, кто и так не спит. Щёлкает чайником. Закрывает окно, ругается шёпотом, что подоконник весь в каплях, но не со злостью, а скорее усталостью. Выключает назойливый телевизор. Тодороки вставать не хочется, он весь раздавлен, помят и поломан. У него внутри скребётся чья-то выброшенная кошка о рёбра, шипит недовольно, когда в комнате включается свет. — Ты поздно. Шото хочется добавить «сегодня», но Изуку приходит поздно уже третью ночь подряд. Тихий вздох разносится по комнате и Мидория не улыбается, когда слышит его. Он садится рядом, кладёт руку на чужую спину и у Тодороки всё жжется там и чешется. У Тодороки сердце предательски замирает. От Изуку слабо пахнет саке. Слабо пахнет чьими-то чужими духами. Он утыкается в чужое плечо лбом, трётся. Тодороки вздыхает снова, в надежде, что ему показалось. Навязчивый цветочный запах разъедает слизистую его носа. Мидория разворачивает парня к себе лицом, садится ближе и касается пальцами лица. Он смотрит на Шото с безумной нежностью и грустью, целует его мягко в лоб. Целует его в щеки, в кончик носа, аккуратно касается уголков глаз. — Я люблю тебя, — надломленно. Губы у Мидории солоноватые и горячие. Тодороки закрывает глаза ладонью, когда Изуку спускается ниже, к шее. Он шепчет в потолок: я люблю тебя. господи, как же сильно я люблю тебя. Изуку сжимает его ладонь в своей, он прижимается лбом к чужой груди и слышит, как громко и яростно стучится чужое сердце. Чувствует, как пробивает дрожь чужое тело. Молчит. Тодороки выворачивает всего наизнанку рядом с ним. — Я люблю тебя, слышишь, Изуку, я так сильно тебя люблю! Голос срывается в хриплый шёпот, Тодороки выплёвывает эти слова практически со злостью, с обидой. Мидория поцелуями вычерчивает снова и снова одно единственное слово. Прости. Они засыпают вместе, обнявшись, но последнее, что приходит в голову Шото почему-то «холодно». Как же холодно спать вдвоём.