Субъекты чувств

Мне больше не снятся сны и я, признаться, немного удивлена. Наверняка, это как-то просто объясняется — хотя бы тем, что я теперь сплю вместо привычных часов тринадцати или пяти стабильные восемь. У меня режим — он за этим следит. Понять не могу, как ему это удаётся, но он смотрит на меня серьёзно, говорит: "телефон на стол, сама под одеялко и баю-бай" и я не спорю. Человек от природы управленец, сразу видно. Я не то чтобы думаю, что я особенно управляемая, но, оказывается, таки да. Он у меня вообще взрослый, серьёзный дядечка — "вставай" говорит с утра, "витаминки жуй" напоминает, "давай обедать" в обед, "таблеточки не забудь" после, "как дела на работе?" ближе к вечеру. Можно догадаться, что из-за него я начинаю с работы домой в обед приходить, слыханное ли дело? Я вечером сижу, прислонившись головой к его плечу и канючу, что моль плюшевую хочу. Он на меня смотрит, улыбаясь совсем чуть-чуть и в макушку целует. "Дурочка моя", — называет. Никогда бы в жизни такого не позволила. А ему — позволяю. На самом деле я не люблю его ни разу, и прекрасно об этом знаю, к сожалению. Он так презрительно говорит о моём бывшем: — Он был совсем ребёнком, куда ему до такой, как ты, — и даже не догадывается что меня обесценил, а не его. Я молчу — он думает, я девочка маленькая; пусть думает, а я знаю о всех его проблемах, насквозь. Он мне дарит моль плюшевую. Я прыгаю и пищу, издаю невнятные звуки. По глазам его вижу, он думает, что я дурная, а на самом деле это он дурной и всё никак не может помириться со своим внутренним ребёнком. Мне легко. Я очень хорошо притворяюсь, наверное, а он очень хорошо ведётся. Ему нравится ухаживать за беспомощным ребёнком, а я ему не мешаю — в конце концов, я постоянно забываю пить таблетки, неплохо, что он напоминает. Он целует меня в висок, притягивая за плечо и говорит: "хозяюшка ты моя", когда я навожу порядок в доме. Мне это совсем не обязательно, но не все мужчины вообще замечают такие вещи, так что неплохо. Отдельная картина, это когда к нему приходят друзья "выпить пива и пообщаться с приятной компанией". Я готовлю утку в духовке, — очень вкусно, между прочим, — и надеваю поверх домашнего костюма фартук. Ему пиздец как нравится мной хвастаться, хотя он этого, конечно, мне не говорит и находится в уверенности, что я не в курсе. Я в курсе. На кухне я появляюсь на несколько минут, когда они все рассаживаются за столом. "Милая", — зовёт он меня, как будто бы по какому-то дельцу маленькому. Это самое противное из всего этого цирка — "милой" меня звал бывший и звал он меня так от любви, а не чтобы друзьям показать. В устах нынешнего звучит пошло и мерзко. Я захожу, улыбаюсь как будто бы робко (они верят), что-нибудь ему подаю, хлопаю ресницами, — крашу их только для таких случаев вообще, — и отказываюсь посидеть с ними, потому что не пью. Странно, но в эту хуйню верит и он. Я так нажираюсь периодически с едва знакомыми людьми, что еле до дома дохожу, а он верит в: "я постелю тебе на диване, у меня очень болит голова и мне будет тяжело уснуть. люблю тебя". Друзья его от меня в восторге — какая женщина у тебя умница-красавица, а ему приятно. Мне не жалко. Я сижу в комнате и читаю волновой принцип Эллиота, пока они на кухне обсуждают вещи, которые по его мнению "сложно, не загружайся". Однажды мы с ним ссоримся. Впервые сильно — я чувствую себя опустошённой, а он пытается провернуть со мной дешманский трюк: крутит на руках и ожидает, что всё чудом пройдёт, а я просто ломаюсь. На самом деле мне плохо. На самом деле у меня была паническая атака в метро. На самом деле я не хочу, чтобы он ко мне прикасался. На самом деле я хочу побыть одна и, возможно, записаться к психологу. Я выговариваю всё это ему серьёзно, в лицо и не позволяю себе сорваться на крик. Он смотрит мне в лицо и я на секунду верю, что наши отношения сейчас станут осознанными и он что-нибудь поймёт. Потом он улыбается и говорит: — Господи, читай меньше глупостей на своих женских форумах. — Ты дурак, блять? — Выкрикиваю. Он меня целует, насильно прижимая, а потом шепчет, что я не должна говорить плохие слова. Меня встряхивает. Я чудом умудряюсь не зарыдать. Он меня держит крепко и говорит: — Давай, успокаивайся и мы съездим за фужерчиками, хорошо? Он правда верит, что это так работает. Наверное, это я приучила его так думать, привыкнув не решать проблемы и просто отмахиваться. Я ему натужно улыбаюсь, а он начинает целовать мою шею. Я понимаю, к чему это ведёт. Пробую его оттолкнуть, но он игнорирует — принимает за шутку и очередной выкрутас. Руками гладит по бёдрам и улыбается-улыбается-улыбается. Мы занимаемся сексом. Нет, не так: скорее, я его обслуживаю и впервые чувствую себя такой использованной. Мне тошно. Я иду в душ и чуть ли не вою, глядя на его засосы у себя на плечах. Как меня хватает на поездку в магазин — я не понимаю. Понимаю только, что фужеры эти ненавижу; ненавижу купленные тарелки, и его — тоже. Сложно. Я ему улыбаюсь, клюю в шёку и делаю вид, что мне кто-то написал. — Ой, я к подружке уеду, хорошо? — Спрашиваю. Он, конечно, кивает, думая, что у нас всё в порядке и что он замечательно нас помирил. Я вызываю такси. На улице темнеет и прохладно, я не могу надышаться. Кажется, сейчас рванёт. Я звоню бывшему. "Парк, — говорю, — и бутылка виски. Пожалуйста". Он не спрашивает ничего. Когда я приезжаю к парку, он меня ждёт. У него встревоженные глаза. Я всё ему рассказываю сразу, вдыхая и выдыхая через раз. Виски, — он принёс, — пью из горла крупными глотками так быстро, что мир закруживается перед подёрнутыми плёнкой глазами. Я, кажется, плачу. За время жизни такой, я уже и отвыкла реветь при людях. Бывший смотрит так же внимательно и ни тени улыбки у него на лице; ни тени насмешки. — Он тебя изнасиловал, — говорит вдруг. — Это не шутки шутить, всё пиздецки серьёзно, — продолжает. — Да ты и сама знаешь, — стушёвывается. Думает. Я пью виски. Жжёт сильно, но мне как-то плевать — очень уж мерзко. — Короче, — произносит он, — вот ключи от моего дома. Приходи в любое время. Ты прими решение сама, но я тебе советую съезжать нахуй. Если хочешь, я запишу тебя к психологу. Твои таблетки всё ещё у меня есть. Я беру ключи. В квартиру вхожу тихо, настоящий, — как будто бы, — спит. Я собираю вещи в спортивную сумку. Почему, интересно, он её не выбросил со всеми вещами, которые не одобрял? Чувствовал, поди. Необходимого оказывается мало — зарядки, телефон, наушники, ноут пара кофт, джинсы и юбка. Я оставляю все платья и парадный фартук — это не моё, это его. Ещё забираю плюшевую моль, зверёк смотрит на меня большими добрыми глазами и я не вижу в нём ничего общего с подарившим. Вырастаю у бывшего на пороге в два часа ночи. Открываю дверь. — Я пожарил яичницу. Будешь? "У меня всё хорошо", — думаю.