Субъекты чувств

Я нарезаю морковку отточеными движениями. Кухня, дорогая и светлая, очень красиво солнцем освещается, ощущается как-то прямо по-царски просторно. Хозяйка на диване сидит у меня за спиной. Я спокойно улыбаюсь, прикидывая, как я выгляжу в своей летней камуфляжке без рукавов и чёрных шортах в этом интерьере, оформленном под хозяйку. Странно, но, думаю, подходяще. Я вообще как-то очень просто переквалифицировалась из просто водителя в кухарку-телохранительницу-спутницу. Я хожу с хозяйкой по магазинам — она крутится перед зеркалом в примерочных по сто часов и моя функция это вальяжно опираться на стенку; смотреть за штору всё время и получать за это по носу потому что "я же переодеваюсь, в конце концов!"; улыбаться всяким консультантам пассивно-агрессивно, чтобы не трогали и спокойно говорить: "Вы абсолютно идеальны, как и всегда", когда хозяйка что-то наденет и выглядит счастливой. У её мужа, кажется, просто нет времени на это. Я готовлю ей супы. Сложно вообще было бы представить её, с её максимально белыми ручками и дорогими ноготками в неравной войне с картошкой в раковине; а ещё ей нравится, как я готовлю. Я отшиваю клеящихся к ней мудаков на улице. Многозначительно показываю травмат за поясом (разрешение у меня есть) и обозначаю позицию кулаком. Открываю ей дверь машины. Никто не суётся. Я уверена, её развлекает моё существование в её жизни — богатые тоже скучают. Меня дома ждёт моё счастье. Она у меня самая лучшая и самая любимая. Я вечером прихожу домой, — всегда позже, чем она, — и она сидит за столом, пьёт чай или проверяет свои тетрадки в забавных квадратных очках. У нас дома самое уютное место на свете, а счастье моё — училка. Я мелко зацеловываю всё её лицо, с мелкими веснушками на ровном носу и тонкими веками близоруких глаз. — Летом, — говорю, — опять поедем на дачу. Будем баню доделывать, а ещё лавочку сколочу, пожалуй. Может, даже лаком покрою. Будем в конце августа в своей бане париться, прикинь? Плечи её аккуратные, покатые обнимаю и чуть встряхиваю. Она на меня смотрит и улыбается — за окном май и лето так близко-близко. — Хорошо-о, — растягивает она блаженно. Я в её макушку чуть выгоревшую уже тыкаюсь носом — пахнет порохом. Это мы в воскресенье ездили за город, к речке, удить грибы (это она до жути любит) и палить из воздушки — я её учила. Получалось у неё хорошо. Я её тащу спать и обещаю, что сама завтра же сяду с ней эту химию пятиклассников проверять, если надо, только поспим давай. Она смеётся и целует меня в ухо, перед тем, как отвернуться на другой бок. — Доброй ночи. — Хороших снов. — Я тебя лублу — Я цябе кохаю. Мы перебираем все известные нам языки. Я целую её между лопаток и засыпаю счастливая-счастливая. Как к хозяйке привязалось это прозвище я и сама не поняла; наверное, от того, что машина, которую я водила изначально была её. А ещё имя мне её не нравилось никогда, и муж её им назвал некрасиво; а ещё нужно было выдать своей покорности какой-нибудь символ, чтобы я не выглядела слишком уж агрессивной. У нас с хозяйкой односторонне доверительные отношения — я её слушаю, снисходительно улыбаюсь и всегда могу всё решить. Она, кажется, даже не знает, что я в отношениях. Суп на плите закипает. — Душно как, — в своей привычной манере говорит хозяйка, гласные чуть растягивая. — Вытяжку сейчас включу. — Говорю я, выключая и сдвигая с плиты кастрюлю. Вытяжку включаю. — Свари мне кофе, пожалуйста, — говорит хозяйка, — я сейчас переоденусь только. Я киваю и в шкаф привычно лезу: кофемолка, турка. Этим всем пользуюсь, кажется, приимущественно я. Хозяйка проявляет в комнате в полупрозрачной комбинации с кружевом на груди. У неё сеанс дневного сна, всё хорошо, я не удивлена. Формы у неё очень приятные — бёдра с выпирающими костяшками, живот впалый. Через прозрачную ткань хорошо видно. Через кружево я вижу её соски и то, как колышется её грудь. Шею голую изгибает немного. — Что думаешь, кстати, про эту вещицу? — Спрашивает она, как-то показательно невзначай. Я надеюсь, что она ничего плохого не думает и приподнимаю бровь: — Изысканно, думаю. Она подходит чуть ближе, приподнимает полу: — Потрогай ткань какая. — И смотрит на меня снизу вверх. До меня доходит, что она заигрывала. Господи, всё это время... Это так банально. Я едва успеваю выключить кофе и совершенно не понимаю, как оказываюсь между её адски стройных ног в её постели. Домой я прихожу чуть позже, чем обычно и чувствую себя как-то не очень. Я так рада видеть свою хорошую, прижимаю её к себе. Мы едем в парк, погулять. Она ест с моих пальцев сахарную вату. Я ей рассказываю про верблюдов. — Ты знала, что у них позвоночник прямой, не смотря на горбы? А ещё лягаться могут во все стороны. — Ты справочник, самый бесполезный справочник на Земле! — Смеётся она и целует меня. Сладкая-сладкая. Я чувствую себя счастливой, самой-самой. У неё глаза как чёртово небо, под которым я живу. На следующий день оказывается, что с хозяйка ничуть не напряжена сложившейся ситуацией и всё вообще клёво, в её понимании. Она прижимается ко мне в туалете какого-то дорогого ресторана и, чтобы не целовать её краснющие от помады губы, я целую её шею. Она кусает свои аристократичные пальчики, чтобы не кричать, пока я её трахаю. Позже я прихожу домой и мы с моим солнцем садимся тетрадки проверять на полу. Работа идёт, идёт, пока у меня не разжижается мозг и я не решаю строить домик из одеял. Ничего не выходит (почему бы?). Мы просто катаемся по огромному покрывалу, прижавшись к друг другу. Всё хорошо-хорошо. Я разрываюсь от дурных эмоций поверх. Я увольняюсь в первый же день лета.