Субъекты чувств

Он приходит ко мне в три часа ровно, как обещался. Стряхивает с плеч пальто растаявший снег. Смотрит на часы, когда заходит и мне то ли смешно, то ли хочется спросить, на сколько секунд он опоздал. Эта его острая пунктуальность иногда кажется мне компульсивной, но со временем просто привыкаешь. То, что человек даже в собственный выходной приходит минута в минуту удивляет только чуть-чуть. — Будешь чай или кофе? — предлагаю. Иногда рядом с ним мне всё ещё хочется стать такой всей идеальной, причесаться и снять растянутую фиолетовую футболку с зелёной надписью «отъеби (сь от) меня». А потом я смотрю в зеркало и думаю: «Ебануться, какая же я невероятная, никогда таких не видела, охуенно». И отпускает мгновенно. Он садится за стол и ставит свой портфель на стул рядом, поправляет брюки на коленях: — Чай, пожалуйста. — Все для Вас, — веселюсь я, копошась с чайниками. — Знаешь, мне кажется, она скоро от меня уйдёт. — выдыхает он, когда я ставлю перед ним кружку. Я изгибаю бровь и отхлёбвыю кофе, положив перед этим на язык таблетку от гипертонии. — Да ладно? За какое плохое зло на этот раз? — Кажется, я слишком… э… никакой для неё? — он смотрит на меня большими грустными глазами и я думаю, что кто-то зачем-то взял в офисные работники ребёнка. На самом деле, мне очень хочется, чтобы он перестал пороть чушь и ещё хочется с серьёзным лицом прочитать ему лекцию о токсичных отношениях, и чтобы он просто поддался авторитету и просто нахуй прекратил делать это с собой. Под «это» я имею ввиду эту его господи-вспомнить-бы-как-зовут. Но я напоминаю себе, что мальчик он взрослый и должен разобраться сам, потому что ему лучше видно, как там ему хорошо. Я могу только максимально мягко и открыто говорить, что думаю сама. Нельзя давить, я обязательно справлюсь. Улыбаюсь: — Зайка, ты уверен, что ни с кем себя не перепутал? — Она всё время шутками говорит, что чувствует себя слишком плохой со мной, что я слишком стереотипно-правильный. И знаешь, возможно, она права? Я не достаточно живой, наверное. — Боже, — сочувственно-зло успеваю вставить я, перед тем, как он ставит кружку и неловко сцепляет пальцы. — Я поэтому вообще-то и просил встретиться. Как ты думаешь, что из стреотипно-плохих вещей проще всего освоить? Там, заиметь как привычку? Мне хочется засмеяться сначала, но нифига это не смешно. Хотя осваивать плохие вещи это, конечно, красиво. — Бля, — говорю я наконец, — это что-то как-то совсем не прикольно выглядит. Я бы поняла, если бы ты пришёл, например, с чувством того, что ты с детства хотел ебануть волосы в синий и сейчас она тебя — бац! — и вдохновила, и ты решился, и было бы клёво, и я бы тебя поддержала и первой побежала бы краску покупать. Он нерешительно коснулся своих светлых волос. Я нахмурилась. Не дай бог я только что подала идею. — Но когда ты приходишь и говоришь, что собираешься делать то, не знаю что, потому что ей не понравилось в тебе там, не знаю где, мне за тебя неспокойно. И в принципе запрос «чтобы такого сделать плохого» меня напрягает. Я тебе советую подумать сто раз ещё и поискать какую-нибудь более мирную цель. Он сводит брови и чуть меняется в лице. На секунду я пугаюсь, что только что потеряла его доверие и он захлопнулся от меня в свою раковину, но он отпивает чай и, видимо, просто думает. — А как ты думаешь, если сменить имидж, совсем плохо будет? — В каком смысле? — настораживаюсь снова. — Ну, свитшоты там с принтами, что-то такое. Цепочки, может быть. Чтобы рядом с ней выглядеть… эм… уместнее? — А тебе самому как в свитшотах? И с цепочками? — Я не знаю, — отвечает он, раздражаясь, — я же в них не хожу. — А без них как? — Обычно? Что за вопросы у тебя какие-то непонятные? — Да просто звучит это всё как лишняя хуйня. Ладно, извини, проехали, — пытаюсь я просто уйти от этого, потому что чувствую, что до чтения морали мне два шага, — как твои уроки виолончели там? — О, я их бросил. У меня на них уходило слишком много времени во вторник, а у неё вторники совсем пустые всегда. У нас не вышло удобно перестроить график и я просто отказался. — О. Я правда пытаюсь ничего не сказать больше, это будет отчаянно лишним, потому что я буду грубой. Разговор не лепится. Виснет неловкое молчание, но ненадолго: я так благодарна своей девушке за то, что она именно сейчас решает позвонить мне! Я отвлекаюсь на телефон, а потом просто начинаю что-то о работе. Он подхватывает с интересом. У него горят глаза и мне кажется, что так ему идёт гораздо больше. *** Когда мы встречаемся в следующий раз, это происходит спонтанно и он неловко прижимает руку к лицу, делая вид, что чихает. Слишком некачественно, чтобы я не заметила. — Эй? Что там у тебя? — напрягаюсь. — Ничего, абсолютно, — улыбается неправдиво он, я вижу по одним глазам. Я ударяю по его бумагам в руках, слабо, не чтобы уронил. Но этого хватает, чтобы он взмахнул рукой неловко, а я увидела чёрное колечко у него в носу. — Серьёзно? Септум? Я что, мама твоя его от меня прятать? Улыбаюсь, осторожено задевая его локоть. Он смотрит на меня потерянно. — Тебе самому нравится? — Да? — я почти уверена, что он спрашивает сейчас. У меня ползут вверх брови, но я роняю взгляд на часы — я уже опаздала на минуту, идти ещё семь, мне нужно бежать. — Прости, дружище, поболтаем об этом позже. Спешу пиздец, давай. Я для приличия обхлопываю его по плечам и убегаю. Его смущённое, неловкое лицо всплывает в моей голове снова только к вечеру. *** Я пишу ему на следущий же день. Он отвечает на моё сообщение слишком долго, необычно. И, блять, при встрече мне самой себе приходится напомнить про: «я что, мама твоя?» От него пахнет куревом. Носом вжимаюсь в его воротник без разрешения — он смотрит большими, не по доброму удивлёнными глазами. Абсолютно точно, от него несёт. — Я больше не буду, — мрачно обещаю я, — извини. А чо вдруг началось? Он прекрасно понимает, что я имею в виду и сцепляет руки в замок, заламывая пальцы. — М, во-первых, это не твоё дело, — он всё ещё звучит неуверенно, но я чувствую как у меня на затылке волосы дыбом встают, а лицо само кривится в бич-фейс, — а во-вторых, вот это твоё сейчас, — он показывает на меня ладонью неопределёно, — только убедило меня в том, что нам нужно поговорить. «Он не запинается, — вдруг понимаю я, — он говорит целыми, готовыми фразами. Она не так уж плохо на него влияет или что?» Ощущение фальши становится понятным. Руки на груди складываю, ногу одну в сторону отставляю — да, это делает делает меня понятной до противного, но мне всё равно. Мне обидно, и я зла, и я защищаюсь, и я исскуственно дистанцируюсь — я не скрываю. — Я тебя слушаю. — Мы… я думаю, что то, насколько тебя много в моей жизни — неуместно. Ты слишком много себе позволяешь, учитывая, что мы оба люди в отношениях. Он поджимает губы. — Что ты предлагаешь? — уточняю я, почему-то всё больше каменея в лице. — Эм… уменьшить, снизить количество тебя? Там, видеться, возможно, не так, м, часто? — скороговоркой тараторит он. — Я не знаю, — выдыхает вдруг грустно и закрывает ладонью глаза, потирая лоб. Не плачет, просто переживает. Меня делит пополам: с одной стороны, мне хочется его обнять и понять, и говорить много часов, и найти ему психолога, и отобрать сигареты ещё, и оттаскать за уши, возможно; а с другой я расстроена и зла, и мне он вот такой — неприятен. — Позвони мне, — говорю, — через время, которое будет достаточным по-твоему. Может быть, я приду. За то, что влезла в твоё пространство без разрешения ещё раз прости. И я ухожу, развернувшись на сто восемдесят. С ним вообще нельзя так делать, но со мной так, извините, тоже. Я прихожу домой и падаю за работу с таким энтузиазмом, с каким давно не падала. *** Моя девушка аккуратно почёсывает кожу головы у меня за ухом. Я агрессивно лежу лицом ей в колени. — Знаешь, — говорю приглушённо ей куда-то в ляшку, — мне кажется, что я в нём ошибалась. Это так обидно! — Ну в каком смысле, — интересуется она чуть устало, переходя пальцами на затылок, — в чём именно? — Типа, переоценивала его, знаешь. Мне казалось, что он намного более взрослый, а он, бля, в результате просто пацанская цитата теперь ходячая. И я вижу, в чём он не прав и мне носом его охота в это натыкать, но ему это, вероятно, нахуй не нужно. По-хорошему, конечно, мне бы с ним поговорить и всё такое, но бля, я так зла, оскорблена и вообще мне кажется не готова к нему, что просто блин. Я всплёскиваю руками и девушка моя смеётся всё-таки. Я допускаю, что имею невероятный комический эффект и сама невольно хихикаю. Она чуть-чуть оттягивает волосы у меня на загривке, ровно настолько, насколько прикольно и я расслабляюсь снова. Она доверительно сообщает: — Если честно, мне кажется, что он не плохой человек, просто запутался и даже жертва в этой ситуации, фиг его знает. Но если у тебя нет сил его спасать, ты его всё равно не спасёшь, даже если ему вдруг нужно, так что просто не лезь. Окей? Я вчера чуть с ума не сошла, когда ты три часа к ряду дома какой-то хернёй рабочей занималась на два дня вперёд, я такого со времён как мы универ закончили не видела. — Ну извини, — улыбаюсь я, — больше так поступать не буду. Могу я сегодня попробовать, скажем, компенсировать потраченное вчера не туда домашнее время, ммм? Переворачиваю голову, утакаясь носом ей в живот и выдыхая через улыбку, ладонью её талию сжимаю некрепко. — Ну попробуй, — игриво отвечает она и ей-богу, на него у меня этим вечером времени больше точно не предвидится. *** Он мне не звонит. Не пишет даже, а я не могу придумать никакого оправдания себе, почему не делаю этого первой. В результате я встречаю его в кафе. Это не удивительно, мы работаем в одном офисном здании, живём в одном районе и всё такое. Странно даже, что на это уходит чуть больше месяца, должны бы встретиться где-то на вторую неделю. (Я медленно думаю, что это так всё неправильно после наших встреч по два раза на неделе минимум — у меня плечи мурашками покрываются от ощущения чего-то недоброго, которое я не заметила почему-то). Я поджимаю губы и прохожу мимо него, не здороваясь. А потом сажусь за соседний столик со своим кофе, просто потому что больше свободных нет. Да, в итоге я не могу на него не смотреть: он выглядит хуже. Под глазами какие-то подозрительные синяки, шея выбрита неаккуратно — порезы видно, маленькие. Вид суетный. На столе — бумаги. Работает, но постоянно отвлекается на телефон. Печатает что-то и постоянно меняется в лице эмоционально — улыбается, морщит нос, вздыхает. Похож на себя, когда у него пять дедлайнов на неделе, только в разы хуже. Мне ужасающе хочется его обнять, позвать куда-нибудь и коварно уложить спать — раньше я что-то похожее даже делала. Мне тяжело. Я не допиваю кофе, выкидываю его на выходе в мусорку. Случайно встречаюсь с ним взглядом, нарочно обернувшись. У него дёргается рот, слишком быстро возвращаясь в исходное положение, чтобы я могла распознать эмоцию. Я выхожу слишком быстро. И ещё веду себя слишком глупо. Мне так жаль. *** Одним вторниковским вечером я уже собираюсь уходить, стою на проходной и почему-то опять треплюсь с охранником, — он душевный дядечка, ей-богу, а я просто очень люблю кроссворды периодически, — когда ко мне подходит какая-то тоненькая женщина в брюках и на каблуках. У неё короткая стрижка, мелкое и острое лицо и что-то в ней невидимо выдаёт всемирную энтузиастку. Я начинаю мысленно прикидывать, могу ли я сейчас скинуться на кап. ремонт. А потом она открывает рот и я больше не могу с улыбкой смотреть на охранника, на неё, мимо — вообще никуда. Она говорит: — Слушай, это же ты его эта? А потом произносит его имя. Я делаю рыбий жест: у меня большие, прямо-таки огромные глаза, и я неосмысленно открываю и закрываю обратно рот. — Выйдем, — отвечаю. — До свидания, Анатолий. Я шагаю к выходу уверенно, пытаясь понять, чтобы это могло значить. «Его эта?» А эта брючно-тощая энтузиастка у меня за левым плечом взмахивает белой шевелюрой и продолжает диалог мне в спину: — Ты не подумай, я всё понимаю, это некрасиво и не тактично с моей стороны, но мы с девочками без шуток всем офисом переживаем. И не беспочвенно! Иначе, поверь мне, мне бы и в голову не пришло лезть в чужие отношения. Мне в лицо ударило весенне-тёплым ветром и, вероятно, это единственное, что уберегло эту цокающую от моего гнева прямо сейчас. Я закрываю глаза, а когда открываю, она смотрит на меня, отставив ногу в сторону и уперев кулаки в бёдра. — Мне не нравится изначальный тон этого разговора, — произношу я так, будто собираюсь втолковывать ей всё как ребёнку, — но ты же понимаешь, что я не его девушка? Ситуации, которые как-то с ним связаны, последнее время вызывают у меня слишком много непониманий внутри себя и мне это не нравится. Я не знаю, почему я отвечаю ей на ты, вопреки любой логике; почему я вообще всё ещё с ней разговариваю. Что злит меня больше: то, что она почему-то думает, что может так ко мне подойти (подождите-ка, а разве ситуация не доказывает, что как раз может?) или то, что она допускает, что я могла бы до такого его довести. Ладно, допустим, второе всё-таки слишком глупо, но всё ещё неприятно. — Что? — не понимает она. — Погоди, я обозналась, а ты мне не сказала сразу? Но мне казалось, что вы с ним ходите вместе периодически. — Ходили, — соглашаюсь злым, мягким тоном, — последний раз это два месяца назад было. А ещё мы никогда не были в отношениях. — А… — начинает она, но я её перебиваю: — Нет, я не знакома с его девушкой, нет, я не собираюсь это обсуждать. — А что вы тогда ходили вместе, что-то я никак в толк не возьму? — смотрит она на меня, поднимая эти свои тоненькие брови-запятушки. «Видно, что не возьмёшь», — думаю я зло. Хочется плюнуть. — Допустим, мы были друзьями. Кажется, моя открытость играет против меня. — Ох, — оживляется она, — ну тогда ты, возможно, мне что-нибудь объяснишь или наоборот, но если вы друзья, то, я думаю, ты знаешь, я надеюсь, как минимум, хах. Не подумай, что я лезу слишком, просто мы думаем, что это правда важно, скажи, он употребляет что-нибудь? Ну, может быть, ты замечала раньше, или ситуации были… — Что ты несёшь? — перебиваю я её без малейшего рисовательства, как в прошлый раз. Хмурюсь. — Во-первых, друзьями мы с ним были, это ключевое слово. Во-вторых, если вам с девочками интересно — идите и спроси у него, понятно? Отстань от меня и, желательно, никогда больше не подходи. Что-то маленькое внутри меня рвётся проскулить: «А что, так плохо? А почему вы так решили? Как он?» — Я просто думала, что ты можешь помочь, если называешься другом! Ключевое слово у неё, иш. Грош цена таким друзьям. — бросает она пафосно. Я злюсь. Ужасно. Я просто ухожу, типа, как от алкаша на улице доебавшегося. На самом деле, я думаю, что эта брючная — человеческое воплощение моей нервной и требующей спасать стороны личности. Бестактное, дерзкое в плохом смысле и слишком навязчивое, чтобы не задеть воплощение. Оказывается, у меня влажные глаза. *** На дворе июль, когда он мне звонит. Я как раз подумываю о том, чтобы взять отпуск, скататься куда-нибудь, если не на курорт и в горы, то хоть к маме на дачу. Девушку подговариваю, игриво прикусывая за плечи. И вот, вечером, когда она следит за овощами, которые тушатся, а я всеми силами её от них отвлекаю, он звонит. Первое, что мне хочется — просто не отвечать. Потом я беру трубку. — Привет, извини, ты не занята? — спрашивает он непривычно медленно каким-то чужим голосом. — Привет, — отвечаю я мягко, вместо холодности, с которой собиралась, — нет, говори. — Мы можем встетиться завтра где-нибудь? Где тебе удобно. У меня дёргается уголок губ в неопределённую сторону. — Да, — соглашаюсь я, уверенно кивая головой, будто бы он может это видеть, — точно да. Давай в парке? Ну, этом. Пять лет дружбы мы называли его шутливо «наш». Сейчас что-то язык не поворачивается. — Окей, — соглашается он сразу, — до завтра? — А время? — останавливаю его я, напуганная тем, что это приходится сделать мне. Как там его пунктуальность поживает? — Точно, извини. Часов пять подойдёт? Я снова киваю, потом спохватываюсь: — Ага. До завтра? — Да, — отвечает он и мы, видимо, оба боимся повесить трубку, неувернные, что разговор окончен несколько бесконечных секунд. — Это он звонил? — спрашивает моя любимая, когда это заканчивается. У неё неспокойный вид. — А что, по морде моей кислой понятно? — грустно отшучиваюсь я. Она бодает меня в плечо и спрашивает немного устало, но заботливо: — У тебя точно есть на это силы? — Честно? Понятия не имею. Пока что я не уверена, что это мне нужно даже. Завтра разберусь. Хотя, вот, ебанись — мы с ним со старшей школы вместе, а тут ну на ровном месте же. Я когда думаю, меня аж трясёт — Он нарушил золотое правило, братву на сиськи не меняют, — замечает она и смеётся. Я хихикаю гаденько, целую её в висок и заключаю: — В общем, завтра будет завтра, а сейчас у тебя, вон, овощи совершают побег. — Ой! — спохватывается она, а я передаю ей тряпку и мы реанимируем наш потенциальный ужин. *** Он стоит в парке прямо у входа, раскачивается с пятки на носок и сосредоточено смотрит в телефон. Пасмурдно. У него волосы короче, чем когда либо раньше, сколько я его помню — сантиметров пять где-то, почему-то не вьются и зачёсаны как-то необычно. Он стоит почти спиной, но мне не много надо, чтобы его узнать. —Привет, — говорю я, останавливаясь в шаге от него, он меня всё ещё не замечает к этому моменту. А, может быть, просто делает вид. Он оборачивается дёргано, но пружинисто: — Привет, — соглашается интонацией он, — пройдёмся? Теперь я киваю, зная, что он видит и нужды говорить какие-то непонятные слова нет. — Извини, что я… в общем, просто извини. Спасибо, что пришла. Он смотрит в землю, задумчиво пиная носком ботинка шишку. Делает что-то непривычное и нервное мимикой. — Ага, — как-то отстранённо всё-таки говорю я, — на самом деле, это всё так странно и глупо, что я даже не знаю как-то. Мы оба подсознательно идём в сторону скамейки в глубине парка, она широкая и раньше мы там даже распивали вино — ну, как мы: я пила вино, он сидел рядом, пил воду и веселился. Хорошо, может быть, не совсем подсознательно. — Погода на этой неделе что-то вообще никуда не годится, — выдыхает он, наступая случайно в грязь. До скамейки идти ещё ровно на две реплики, поэтому я соглашаюсь: — Ага, внезапно она как-то испортилась, я тоже заметила. — Ну, синоптики, вроде бы, предвидели, — продолжает он, и мы всё-таки доходим до лавочки.— Сядем? Я просто падаю на неё, это вроде бы достаточный ответ. Он садится рядом, я наконец смотрю в его лицо прямо — нет, синяки не пропали, к сожалению. Он привычно сцепляет пальцы, укладывая их на колени. — Пожалуйста, послушай меня сейчас, — начинает он и закрывает глаза. Веки вздрагивают мелко. — Очень сложно будет говорить, понимать ещё сложнее, но ты попробуй, заранее извини. Он так сильно похож на нормального, обыкновенного сейчас, что мне тоже хочется закрыть глаза и представить, что он и выглядит так же, и что в принципе — всё обычно. — Я слушаю, выдыхай, — уверенно произношу я, тоже как-бы-как-нормально. — Так. Я очень перед тобой виноват, я это понимаю, — говорит он с большими паузами, а мне так и хочется его перебить, сказать, что не так уж и сильно, успокоить, утешить, но я не мешаю, — но я, получается, просто не знаю, как я ещё могу поступить. Мне очень нужна помощь. Я пойму, если ты откажешься, — распахивает он глаза, — ни к чему не пытаюсь тебя привязать, я всё понимаю и всё пойму, даже, в принципе, можешь считать, что я и не расчиты… — Я слушаю тебя, — прерываю я его, одной ладонью сжимая его цепленные в замок. — Я вышел из токсичных отношений и мне нужно бросить курить и хороший психотерапевт, вероятно? — выпаливает он, глядя мне в глаза. У него дрожит челюсть. Я почти уверена, что мы оба сейчас разревёмся как дети малые. — Солнце моё, — выдыхаю я, не зная, что ещё сказать. — Иди сюда? — предлагаю, разводя руки и придвигаясь ближе. Он роняет голову мне на плечо и я сжимаю его рёбра, поглаживая ладонью по спине. «Он очень редко позволяет себя обнимать», — думаю я. — Я уверена, что ты сделал всё правильно, ты невероятный, фантастический молодец. Всё будет хорошо. Найдём мы тебе психотерапевта, обязательно. А курить, хочешь, вместе бросать будем? — Хочу, — сипит он тихо, я слышу зажатые слёзы в голосе. — Да реви ты уже, — всхлипываю я, не выдерживая, — все свои, ну. «Ебануться, — думаю я, слушая, как он шмыгает носом, — какой же сильный человек. Провести инструктаж по тому, как спасать его там, где сам не вывозит». «Господи-блять-неужели-я-правда-собиралась-потерять-его-из-за-того-что-он-сломался», — ощущаю я и тихо завываю ему в плечо. *** «пиздец как хочется курить» — пишу я сообщение, рандомно поймав себя на этой мысли. «Подумай о кошке. Кошки курильщиков до двух раз чаще болеют лимфомой. © Интернет.» — прилетает мне в ответ. «но у меня нет кошки» — возражаю я. «Подумай об уличных.» — находится он. «уговорил» — грустно сдаюсь я. «когда у тебя там кстати планируется день свободный от волшебного кресла и пресвятой работы?» «Перезвоните нам позже. Если честно, то я просто пока сам не знаю, когда собираюсь быть свободен.» «обоже сэр расписание не знает свои планы на три года вперёд» «ущипните меня я кажется сплю» «Не смешно полгода как уже.» «ладно, извини, я без злых подтекстов» «короче, напоминаю! ты позвони, если вдруг поймёшь, что свободен и хочешь разговаривать с людьми, я в городе» «Не верю, что ты во мне сомневалась.» «ни капельки, дорогой» --- «Так. Напомни мне, какие есть причины не курить, кроме страдающих кошек?» «а что, ты уже отловил и обезопасил всех в округе?» «ну, а если серьёзно то смотри:» «раскошные шевелюрные волосы! (тебе сейчас как раз актуально)» «экономия времени! на около 27 минут в сутки больше чтобы работать работу (тебе всегда актуально)» «Допустим, уговорила. А вообще, я считаю, что ты ведёшь себя злобно.» «извини милый это интернет» «тут злые тёти и дяди» «Ужасно.» *** В середине сентября лето, как и положено, берёт неплохой такой реванш: жарко, светло и единственное, что выдаёт осень — жёлтые листья и трава. Он сидит на крыльце моей дачи в старом кресле, вытянув ноги на табуретку перед собой, и грызёт красные, немного перезрелые ранетки. По мне так гадость — я из красного предпочитаю, ну, скажем, вино. Поэтому я варю глинтвейн на тесной кухоньке дачного домика, нас с ним разделяет только сетка-штора от комаров на двери. Вечереет. — Слушай, — окликаю я его, — а покрути радио? Оно там где-то рядом с ведром, посмотри. — Сейчас, — откликается он, я слышу как щёлкают кнопки древнего магнитофона и после раздаются громкие, со слабыми помехами звуки «Summertime sadness». — Ты издеваешься надо мной что ли? Это ретро.фм или как это вообще случилось? — возмущаюсь я. — Может, по заявкам?.. — задумчиво отвечает он, а потом добавляет довольно: — Но менять я, если что, ничего не собираюсь. — Тьху на тебя. — авторитетно сообщаю я, но сама же начинаю подпевать в итоге. Глинтвейн как раз доходит. Я выхожу на крыльцо к нему с горячей кружкой, смотрю на красный, огромный закат под хит Дель Рей и мне как-то спокойно на душе. — Налей мне тоже? — просит он, оборачиваясь. — Пожалуйста. Я закатываю глаза, отдаю ему свою ещё не начатую кружку и возвращаюсь на кухню. Песня заканчивается, он выключает радио. Я плюхаюсь в кресло рядом и почему-то первый раз мне хочется задать этот вопрос (может быть, кстати, потому что впервые за долгое время он снова выглядит стабильным): — Как ты с тем, что закончил с этими отношениями? — сжимаю кружку покрепче, потому что, да, сомневаюсь, что можно. Он улыбается немного грустно. — Знаешь, иногда я скучаю по тому, чтобы иметь секс, но в основном я невероятно счастлив. Я улыбаюсь и задумываюсь. Это вообще не похоже на то, что он мог бы ответить раньше, но это звучит уверенно и спокойно. Я прислушиваюсь к себе: настораживает это? Пугает, может быть, вызывает что-нибудь плохое? Может, слишком ровно и без запинок? Но потом я медленно понимаю, что последнее время он в принципе запинается меньше. — Кто ж мешает тебе заниматься сексом с нормальными людьми? Сходи в бар, дорогуша, и у тебя всё будет. Отвечаю я полушутливо, не особенно вдумываясь в слова. — Не-е-ет, — растягивает он, улыбаясь, — мне ещё столько осталось после этих отношений разгребать, что я пока не берусь со всем этим в голове подходить к непроверенным людям. Храни их всех Господь. Я оборачиваюсь на него. Это звучит так осмысленно и так… доверительно? Даже в настолько ироничном тоне. — В том смысле, что я сейчас предпочитаю сексу своё ментальное состояние и, в каком-то смысле, мне сейчас почти стало комфортно с самим собой. Я работаю всё ещё туда, на всё нужно время. Поясняет он, глядя мне в лицо и отпивая глинтвейн, чуть сводя брови. — Я в восторге от тебя. — искренне сообщаю я. Он неловко по-своему пожимает плечами. — Согласись, ты сыграла в этом важную роль. — Надеюсь, — киваю я. — Даже не думай считать, что сделала недостаточно, эй. — Ты же понимаешь, что я с самого начала понимала, куда это всё ведёт и ничего тебе не сказала? — А я стал бы тебя слушать? — поднимает он брови. Блять, и теперь всё ставится на свои места. Это исцеляет моё чувство вины и чётко ставит то, где именно он вырос: он пришёл, чтобы услышать. Вероятно, это делает ценнее мои сказаные тогда слова. Это увеличивает меня со способа бросить курить до человека с важным ему мнением. — Мы крутые, потому что мы справились со всякой хуйнёй и научились говорить и слушать, ага? — протягиваю я ему открытую ладонь. Он отбивает пять и сжимает мою руку. — Мы невероятные, фантастические молодцы.