Встать рядом

Помешкав у двери, всё же решилась войти. Мне было не по себе. Очень жутко, вы и представить себе не можете, как. Вот-вот, и у меня начнут подкашиваться коленки. — Ты выучила? — спросила женщина, мягко приземлившись на красивое кожаное кресло. Перед тем как ответить, я осмотрелась. В комнате было большое окно, начинающееся прямо у потолка и уходящее в пол. Шторы были темными и мрачными. Как всегда — каменные стены, этого у пансиона не отнять. Скамья, рядом шкаф. Учительский стол с кипой бумаг, стулья. И почти в центре — кожаное кресло, в котором и расположилась Госпожа Контельбах. У кресла была одна особенность — один из подлокотников был сильно промят, будто на нём сидели. Женщина закинула ногу на ногу, и недовольно взглянула на меня. — Я, кажется, задала вопрос. Если ты плохо слышишь, я могу говорить громче, — преподавательница говорила с невероятным холодом в голосе. Он буквально заставлял меня чувствовать себя промёрзшей насквозь. — Простите. Я… — то, как я выучила стих, нельзя назвать «выучила», но я подумала, что мне посчастливится не рассказывать его, — я выучила, кхм, да. — Расскажи мне его, — Госпожа Контельбах расплылась в довольной улыбке и стала изучать меня глазами. — Эээ. Да, хорошо. Есть музыка, чей вздох нежнее упадает, Чем лепестки отцветших роз, Нежнее, чем роса, когда она блистает, Роняя слезы на утес; Нежней, чем падает на землю свет зарницы, Когда за морем спит… Эээ… Спи-и-ит, — у меня началась паника, я стала перебирать в руках книгу, стучать по ней пальцами. — Гроза, милая моя, гроза, — поправила Госпожа Конельбах. — А, да. Гроза. Простите. Нежней, чем падают усталые ресницы На утомленные глаза; Есть музыка, чей вздох — как сладкая дремота, Что сходит с неба в тихий час, Есть мшистая постель, где крепко спит забота И где никто не будит нас; Там дышит гладь реки в согретом полумраке, — я запнулась. Замолчала. Поняла, что именно на этом моменте я остановилась. Не доучила. — Что такое? — голос стал строже, чем был минуту назад. — Я… Дальше я не выучила, — я приобняла себя руками, виновато поглядывая на учительницу исподлобья. — Садись за стол, открывай книгу и читай вслух последнее четверостишие, — Госпожа Контельбах поднялась и пересела за стол. Я заняла свободный стул, нервно открыла заложенную страницу и начала читать: — Там дышит гладь реки в согретом полумраке, Цветы баюкает волна, И с выступов глядя, к земле склонились маки В объятьях нежащего сна, — я старалась читать максимально выразительно, насколько позволяло моё умение так читать. Надеюсь, она оценит это, и я не понесу никакого наказания. — Теперь закрывай книгу и пиши то, что запомнила, — женщина положила передо мной листок и ручку. Я начала писать. Медленно, но очень старательно выводя каждую букву, усердно вспоминая, что только что прочла. «Там дышит гладь реки в согретом полумраке, Цветы баюкает волна, И с выступов глядя» Я просидела с этими строчками ещё пол минуты, затем умоляющим голосом произнесла: — Не могу… Дальше мне не вспомнить… — Что ж, — преподавательница вновь открыла книгу, и пальцем указала на ту пару строчек, что я забыла, — считай, сколько слов ты не дописала. — Ээээ, восемь? — меня смутил вопрос. К чему это? — Хорошо, — Госпожа Контельбах протянула это слово очень теплым тоном, открыла шкафчик стола и достала железную линейку, — подойди ко мне, встань на колени в паре шагов от меня. Сердце забилось с бешеной силой. Это то, о чем говорила мне Анюта. Это ужасное место. Пожалуйста, не надо! — Слушайся, пожалуйста, иначе будет хуже. Я медленно встала и так же медленно подошла ближе к женщине. Затем боязливо села на колени. — Протяни мне руки ладонями вверх, — преподавательница показательно хлопнула линейкой себе по ладони, — и давай живее, иначе ты ещё и к отбою опоздаешь и простоишь у меня на коленях всю ночь. Неужели тебе так не хочется спать? Спать хотелось очень. Предыдущая ночь была испытанием… Я решила смириться с судьбой и протянула руки. Свист линейки и сильный удар по ладоням. — Больно? — улыбнулась женщина. Я промолчала, и тогда удар пришелся снова, но чуть выше. Решила молча терпеть, поджав губы. — Малышка, впредь, пожалуйста, будь на моих уроках ученицей, а не гостем, — снова удар, ещё немного выше. Я уже почти дала себе слово не показывать Госпоже Контельбах, что мне больно. Хотела сдержаться и не произнести ни слова. Но последний, восьмой удар был таким болезненным, что я пропищала. Ровно как мышка… — Ты понимаешь, почему я это делаю? — учительница убрала линейку и аккуратно, щекоча, прошлась ноготочками по красным полосам, оставленным теперь уже линейкой. — Потому что Вы — садистка? — может быть мой язык доведет меня до гроба. Пусть так, я не собираюсь прогибаться перед этой бестией. — Нет, — так же спокойно сказала преподавательница, — хотя, может, отчасти. Но я имела в виду, что ты должна будешь когда-нибудь покориться мне. А я не хочу добиваться этого чем-то, что мне не понравится. Таковы правила — ведешь себя неподобающе, страдаешь. Покорно выполняешь приказы — получаешь пряник. — Ага, Бернадетт Вы сегодня тоже пряник выдали? Такой хлесткий. Прямо по щеке? — сама удивляюсь, как мне хватает наглости так с ней разговаривать, но она активно игнорирует моё хамство… — Она забыла, что её место у моей ноги, а не рядом. Я лишь напомнила, — учительница протянула мне руку, чтобы помочь встать с колен, — иди в комнату. Доброй ночи, Анэт. Мне пришлось плутать по коридору пять минут, чтобы вспомнить, где моя комната. Но, благо, у меня начинает вырисовываться картина внутреннего мира этого пансиона. Возможно, скоро смогу свободно рассекать по всем этим многочисленным коридорам, не боясь потеряться. — Ну, как ты? — спросила Регина, стоило мне войти в комнату. — Я… В порядке, — немного потирая отшлепанные руки, направилась переодеваться в ночное белье. — Сегодня у меня для тебя сюрприз, — соседка улыбнулась, тут же забыв, что я только вернулась от Контельбах. — Какой? — я устало зевнула. Так хотелось спать… — Ты же хочешь покурить? — эти слова красными буквами летели перед глазами с вопящей сиреной у меня в голове. Тревога! — Чего? Это шутка какая-то? — желание спать как рукой сняло. Эта дамочка совсем из ума выжила? — Пойдем, глупенькая, — девушка мило улыбнулась, залезла на мой подоконник и широко открыла окно, — ты так и будешь сидеть? — она вылезла наружу, на лестницу сбоку, ведущую на крышу. — Ты чего! А Контельбах… Скоро же отбой, — прошептала я, будто преподавательница могла услышать. — Контельбах не проверяет спящих по пятницам. Как правило, мы можем лечь, когда захотим. Выходной же. Конечно нигде это не прописано, но учителя позволяют нам почувствовать себя хоть немного свободными. Идем же, — я немного потупилась, однако вылезла в окно и боязливо поплелась вверх по перекладинам за рыжеволосой.