Пожары и дожди

— Ну что, друзья, я знаю, что не один такой распиздяй и уже запарываю учебу, так что давайте объединяться. Докажем друг другу, что мы можем, да? Шастун усмехается, ловит на себе неодобрительные взгляды прохожих — и отправляет видео в сторис, как всегда тщательно проверяя, чтобы ничего лишнего не попало в кадр. Проходит неделя с начала учебы — а он уже скучает по последним дням лета, когда еще можно было заниматься, чем хочется, не считаясь с университетским расписанием. Антон, правда, не может сказать, что и сейчас обращает на это внимание. Он, конечно, посещает пары — но не все и не всегда, подставляясь под беззлобные шутки одногруппников о том, что кто-то слишком рано пошел вразнос. Он и сам знает, что так делать нельзя, и каждый день обещает себе учиться — ровно до тех пор, пока будильник не вырывает его из сна. А потом энтузиазм незаметно гаснет. Их с Позовым почему-то разделили на разные группы, и теперь Антон чувствует себя донельзя одиноким. Не то чтобы существование без Димы было невозможным, но ведь… Они подавали документы на одну специальность, чтобы не потеряться, и Антон не подумал, что сложности могут возникнуть уже после заселения. В этом, правда, обнаружилось и преимущество — он мог безнаказанно врать другу о том, что ходит на пары, просто их расписания не совпадают. Во всяком случае, до сих пор Позов верит ему и не замечает, что Антон пропускает даже общие для всего потока лекции. Самое обидное — то, что Шаст, в общем-то, не занимается ничем полезным. Он сидит в комнате, по-хозяйски уложив ноги на стол, листает Инстаграм, гуляет по городу, проходя бульварное кольцо туда-обратно аккурат за три пары. Пишет посты — почему-то в тетради, будто это оправдывает покупку бесполезной канцелярии. Ну, раз уж лекции туда записывать не выходит. Он и сам себе не может ответить, почему не вписывается в учебный ритм. Антон может работать — он пахал, как гребаный папа Карло, весь выпускной год, и сидел за учебниками практически круглосуточно. Но теперь мотивация погибает в муках, и Шаст сдается своей лени без боя. Должно быть, до сих пор не может поверить, что все это — настоящее. Что это он, воронежский мальчишка, действительно дышит столичным воздухом и живет свободно, как никогда. Каждый день спускается в метро — даже если ехать-то никуда не нужно. Просто чтобы посмотреть, как шагают в разные стороны толпы людей, как сменяют друг друга поезда. Антону нравится гадать, какой поезд приедет на этот раз — новый фирменный, украшенный к какому-либо событию или старый, с обшарпанными желтыми вагонами? Что уж там, развлечение для элиты. Антон добирается до университета, ведомый скорее обещанием, опубликованным на аудиторию в десятки тысяч человек, чем желанием учиться. Сверяется с расписанием, только теперь узнавая, какие у него пары. Для всех занятий у него одна тетрадь — широкая, с набором разноцветных вставных блоков, да и те практически никогда не оказываются нужными. Вот и теперь — лекция по философии, на которой встречаются сразу несколько групп, и шикарная аудитория с уходящими ввысь рядами скамеек. Как в фильмах. И здесь, в отличие от узких семинарских кабинетов, чертовски легко затеряться. Шастун забирается повыше, раскладывает на столе мобильник и переносную зарядку — и тут же уходит в свой мир. Он прерывается на минуту, чтобы важно кивнуть в ответ на свою фамилию, и ловит на себе удивленный взгляд старосты. Неужели уже успел стать местной легендой? Хотя кому есть до этого дело? Антон решает, что нужно заняться чем-то, хотя бы условно полезным, и открывает рабочий аккаунт в Инстаграм. Непрочитанных сообщений почти не осталось — значит, Дима все-таки не забыл о своих условно-бесплатных обязанностях менеджера. Шаст лениво листает диалоги, останавливаясь на любопытных никах, и быстро убеждается — Позов сделал все правильно. В его рекламном календаре на этот месяц — пять аккаунтов, каждый из которых по-настоящему нравится Антону. Пожалуй, в параллельной вселенной они с Димой могли бы быть родственными душами, заканчивали бы друг за друга фразы и непременно раздражали бы всех вокруг своей идеальностью. А всего-то не хватает — чтобы Поз стал геем или он, Антон, однажды проснулся бабой. Его взгляд замирает на любопытном нике. Антон кликает на диалог, открывает профиль собеседника — и не верит своим глазам. И, не веря в то, что это происходит на самом деле, набирает сообщение Позову: «Ты серьезно? Паша Воля?!» По прикидкам Шастуна, друг должен сейчас находиться в той же аудитории, что и он сам, но, бегло обернувшись, не может разглядеть Позова. Зато тот шустро откликается в мессенджере: «А что такого? Мы договорились, что я закупаю рекламу, разве нет? Он согласен тебя взять». Антон хмурится. Он настолько удивился самому факту диалога, что забыл прочитать, о чем, собственно, шла речь, и теперь с удивлением лицезреет короткую переписку Позова с менеджером Воли. Цена рекламы практически равна его рекламному бюджету, но… Все знают, что у Павла Воли не бывает провальных реклам. Первый порыв Шастуна — найти Диму и закопать его в землю здесь и сейчас. Как он вообще сообразил написать Воле без его ведома?! Это правда — они договорились, что подбор рекламных площадок Антон целиком и полностью передает в ведомость друга, но кто знал, что тот в первый же месяц выкинет такое? Антон понимает, что ему-то никогда не хватило бы смелости сунуться к блогеру-миллионнику со скандальной репутацией, которого знает каждая собака. Не так высоко он оценивает свое псевдо-творчество, а привычка сомневаться в себе — хреновый двигатель прогресса. И теперь, оценив тот факт, что ему не просто ответили, а утвердили на рекламу, он готов прыгать от счастья, несмотря на унылую монотонную лекцию. Кого волнует эта чертова античная философия, когда происходит такое?! Он упрямо пишет Позову: «Ты же понимаешь, что мы весь месяц будем питаться одними макаронами?» — и ведь почти не лукавит. Цена рекламы действительно высока. Антон еще не вкладывал таких сумм в продвижение, а сейчас его доход не так уж и высок. Чтобы зарабатывать больше, нужно развивать блог, а для этого нужны деньги… Антон грустно усмехается, читая ответ Димы: «Ну, от меня-то родители еще не оказались» — и тут же получает виртуальный щелчок по носу в виде лаконичного «Все, я учусь, позже». Впрочем, все, что хотел, Шаст уже услышал. Остаток лекции проходит скомкано — и уж точно без пользы для учебного процесса. Антон разочарованно шипит, когда по аудитории пускают слух, что семинар у его группы отменяется. А значит, он приехал совершенно зря. Если, конечно, не считать формального плюсика в графе напротив его фамилии в списке. — Шастун, задержись, пожалуйста, — слышит Шаст в конце лекции, и, обернувшись, замечает, что к нему направляется совершенно незнакомый парень. — Привет. Он протягивает руку, и Антону ничего не остается, кроме как пожать ее в ответ. — А? — непонимающе откликается Шастун. И не врет ведь — действительно не понимает, в чем дело. — Я староста группы, меня зовут Илья, — представляется парень. — Вообще-то большинство ребят уже перезнакомились вконтакте, но твою страницу я почему-то не нашел. Поделишься? «Не нашел, потому что ее там нет», — думает Антон, но почему-то признаться в этом неимоверно сложно. Еще один фактор, отличающий его от большинства, и он не уверен, что в лучшую сторону. — Я… Не сижу, в общем, — пожимает плечами он. — А это прям вот необходимо? Илья скалит зубы в дежурной улыбке. — Да нет, просто удобнее. А вообще, хотел сказать, что лучше не прогуливать совсем нагло. Особенно там, где преподаватели… Ну, ты понимаешь. Антон следит за взглядом парня, который упирается аккурат в старенького преподавателя. Сложно представить, что такой человек может оказаться сущим злом — но, с другой стороны, именно старики чаще других бывают принципиальны. — Ладно, — нехотя отвечает Шаст, озадаченный необходимостью отчитываться перед ровесником. — Учту. — И еще… — добавляет Илья, уже спускаясь. — Если не хочешь проблем на сессии, лучше отрабатывать прогулы сразу. — Каким образом? Антон не может сформулировать, чем именно он недоволен. Необходимость учиться — вроде бы очевидная вещь, и глупо было надеяться, что от сессии до сессии он сможет совсем ничего не делать. Но и подходить к лектору совершенно не хочется. — Ну спроси, — словно читая его мысли, отвечает парень. — Андрей Васильевич, вообще, милый дедуля, не сожрет. Шаст кивает — и староста тут же исчезает из виду, растворяясь в редеющем потоке студентов. Вскоре в аудитории остается буквально два человека, и Антон, решив послушаться доброго совета, спускается к кафедре. — Извините, пожалуйста… Он обращается к преподавателю с фразой, которой студенты издревле называли тех, чьи имена не потрудились вовремя запомнить. — Да? — Я, в общем… — Антон запинается под тяжелым взглядом. Мужчина перед ним хоть и старик, но обладает армейской выправкой и смотрит сурово, точно настоящий генерал. — Пропустил немного. Хотел спросить, может, взять какой-то доклад? Ну, чтоб не в последний момент, понимаете… — Похвально, похвально… Как вас? Андрей Васильевич важно потирает ладонью седеющую бороду — и Шаст с трудом сдерживает смех. Настолько преподаватель похож на того самого античного философа. — Антон Шастун. Группа ГУ-119. — Замечательно, Антон. Пойдемте, займетесь общественно-полезным делом. Шаст удивленно смотрит на того, кого Илья неосмотрительно назвал «дедулей» — и пытается понять, шутит он или нет. Но преподаватель, кажется, не спешит ничего объяснять, и Антон плетется за ним куда-то вглубь здания. Навстречу им шагает толпа студентов — они громко переговариваются, смеются, обсуждают планы на вечер, растекаются по домам после последней для многих пары. Антон мог бы быть с ними — но вместо этого идет черт знает куда, делать черт знает что. Замечательно. Андрей Васильевич предсказуемо приводит его на кафедру философских наук и, открыв дверь старинным ключом, приглашает зайти внутрь. Шаст нехотя заходит — и утыкается носом в длинные ряды книжных полок. Какого черта? Это ведь не библиотека. — Ну вот. Смотри, здесь нужно слегка прибраться, — говорит преподаватель. — Вот эти учебники… — Он обводит рукой шесть ближайших стеллажей. — Их надо протереть от пыли, вымыть полки и расставить по алфавиту, в зависимости от фамилии автора. Тряпки найдешь внизу, в широком ящике. Справишься? Шастун глупо хлопает глазами, пытаясь понять, не разыгрывают ли его. Осматривается, оценивает фронт работ — получается что-то между «дофига» и «дохуя». Антон склоняется к последнему варианту. — А… — начинает он, но «дедуля» уже забирает с ближайшего стола толстую папку бумаг и выходит из кабинета. — Спасибо, что предложил помощь, — улыбается он. — Я этого не забуду. Антон не успевает ничего сказать. Дверь захлопывается — и Шаст, тяжело вздохнув, упирается лбом в ее потертую деревянную поверхность. — Заебись, — резюмирует он, когда понимает, что дверная ручка под его нажимом не сдвигается ни на миллиметр. Он дергает в разные стороны, упирается в дверь плечом, упорно не желая признавать очевидного, и наконец сдается. Неясно, специально или нет, но Андрей Васильевич его запер. Всю глубину настигшего его ночного кошмара Шастун понимает, когда, потянувшись за телефоном, не находит драгоценной вещи в кармане. Шарит ладонью в рюкзаке, обыскивает даже самые крошечные карманы… Ничего. Должно быть, телефон остался в аудитории, как и новенькая недешевая зарядка. — Так, блять, и знал, что приходить в универ — не к добру, — обреченно смеется Антон. Шаги за дверью давно стихли, и остается только надеяться, что, во-первых, его отсюда кто-нибудь вытащит, а во-вторых — что преподаватель действительно его запомнит. Потому что Антон не видел, чтобы тот хоть куда-нибудь записал его имя. А если окажется, что все это — зря, то… Ему даже не хотелось представлять ничего подобного. Шастун проходит все стадии принятия неизбежного буквально за двадцать минут. Внезапно проснувшаяся совесть шепчет, что он уже пообещал помочь, да и заняться без телефона ему тоже особо нечем. Поэтому он подходит к ближайшему стеллажу и задумчиво хватается за первый попавшийся учебник. — История философии, Алексеев… Вот ты-то и будешь первым. Смешно, но он действительно радуется так, будто по меньшей мере выиграл в лотерею. А когда оказывается, что почти вся полка забита десятком экземпляров одной и той же книги, то Антону становится совсем хорошо. Задача, которую на него так неожиданно повесили, кажется выполнимой — хотя бы теоретически. Шаст думает об этом — и понимает, что в нем просыпается давно забытый азарт. Как в детстве, когда они с мальчишками бегали с мячом во дворе, гордо называя это футболом. Выиграть любой ценой. К тому же — Антон понимает это минут через двадцать, — тягание учебников здорово очищает мысли от всякого хлама. Время тянется — он не знает, медленно или быстро, потому что на кафедре почему-то нет ни одних часов, — а он забавляется тем, что выискивает нужные книги и методично расставляет их по алфавиту. Когда Шаст доходит до Философии будущего за авторством Дебольского, его настигает желание покурить. Парень воровато оглядывается, как будто кто-то может по волшебству оказаться в запертом кабинете, и достает из рюкзака смятую пачку. Выдыхает дым в приоткрытое окно, дрожит под неожиданно холодным осенним ветром — и вспоминает, что куртка-то осталась в гардеробе, который, должно быть, уже закрыт. Наверное. В звенящей тишине в голову Антону так и лезут дурацкие попсовые песенки. Никого не стесняясь, он напевает то, что звучит сейчас из каждого утюга: — Я говорю, прочь из моей головы… Шастун, конечно, не слушает такую музыку. Но когда одну и ту же песню включают везде и всюду, тексты сами собой въедаются в мозг, нанося непоправимый ущерб музыкальному вкусу. — Вот блять, хорошо, что никто не видит этот дебют отчаянной домохозяйки, — нервно смеется парень, выставляя на натертую до блеска полку «Основы философии» Канке. — Да откуда у этих философов столько разных книг?! Антон замирает, услышав, как в коридоре раздаются едва слышные шаги. Бросает очередной экземпляр учебника на стол — и прислоняется ухом к двери, прислушиваясь. Он совершенно выпал из реальности за время, проведенное в кабинете, и теперь даже не знает, чего ждать. — Эй, там есть кто-нибудь? Он стучится, не особенно надеясь на ответ, но по ту сторону двери раздается: — Шастун, блять?! Антон отшатывается прежде, чем соображает, что происходит. Он не думал, что ему кто-то ответит, а уж тем более — что его назовут по имени, а уж тем более — что голос из коридора будет так предательски знаком. Что Попов мог забыть в универе в такое время? Хотя черт его знает, какое там расписание у третьего, кажется, курса. — Ага, — кивает он, забывая, что собеседник не может его видеть. — А ты? — Это Арс, — слышится из-за двери чуть печальный голос. Как будто Попов действительно мог обидеться, что его не узнали! — Какого хрена ты там делаешь? А, блин… Погоди. Не уходи никуда, сейчас спасу тебя, долбоеба. Антон ловит себя на мысли, что никогда не слышал от Арсения столько мата. Хотя можно ли считать его статистику показательной? Они общались-то от силы два раза, да и то — по четыре минуты. И вот сейчас именно Арс спасает его из неожиданного заточения, и Шастун чувствует себя гребаной принцессой, упрятанной в башню. Впрочем, включать гордость ему не хочется, да и выбор принцев невелик. Точнее, выбора вообще нет — только Арсений, который, сбегав куда-то за ключами, ковыряется теперь в замочной скважине и приговаривает: — Ща, ща, подожди минутку… Антону становится смешно от его успокаивающего тона. Очевидно, Попов имеет огромный опыт утешения истеричных девиц, иначе откуда берутся эти интонации? — Ух ты, два года здесь не был, — говорит Арс, как только распахивается дверь. Шастун оборачивается. За спиной у него — несколько книжных башен, в которых Антон знает каждый кирпич. И ему вдруг кажется, что уйти сейчас, бросив дело на полпути — непростительное оскорбление, да и проигранный самому себе вызов. — В ваше время сюда тоже заманивали студентов на ночь? — улыбается Шастун. Он все-таки до одури рад видеть Арсения — исключительно потому, что тот спасает его из философского плена. Никак иначе. — У вас кто ведет? Васильич? — Антон кивает. — У него старческий маразм начался, еще когда ты пешком под стол ходил. Он не сегодня-завтра штаны забудет надеть, а ты говоришь, какую-то шпалу оставить на кафедре. Пффф! — Сам ты шпала! — усмехается Шаст, не чувствуя, впрочем, оскорбления в словах Арса. С такой улыбкой, как у Попова, можно хоть смертные приговоры зачитывать — и то приятно слушать будет. — Ну что, Рапунцель, выбираться будем? Антон улыбается, как дурак, понимая, что у них с Арсением возникли практически одинаковые ассоциации. Не то что с полуслова — а вообще без слов. Жаль только, что распространяется оно только на каламбуры. — А как же… — он неопределенно машет рукой в сторону своего книжного наказания. — Забей, — серьезно произносит Арс. — Он тебя все равно не вспомнит, а если и вспомнит, то сам виноват окажется. Это ж оставление в опасности! А если бы пожар? Шаст хмурится, вспоминая, как неосторожно потушил сигарету о выступающий наружу подоконник, и ему почему-то становится стыдно. — Ну… — тянет он, придавленный грузом ответственности перед всей этой макулатурой. — Нельзя ж книги на полу оставить? — Я оскорблен. Пришел спасать принцессу, а она не хочет своего принца… Где это видано? — Попов ворчит, но все-таки закатывает рукава и хватает первую стопку книг с пола. — Ладно, раз ты так хочешь, Золушка, сейчас все будет. Шаст присоединяется — и уже через несколько минут учебники аккуратно сложены на ближайшем свободном столе. Что будет дальше — не его проблемы, и он достаточно настрадался, чтобы пойти домой. Так ведь? — Слушай… — начинает он, когда Арсений закрывает кафедру и шагает вдаль по темному коридору. — А если он меня не вспомнит, то зачем я тогда… Это все зря, получается? Шаст вспоминает, что просидел в закрытом кабинете не меньше двух часов, а судя по наступающим сумеркам — и того больше. Вспоминает, что, блять, потерял телефон — и печаль накатывает на него волнами, так что в ней можно и захлебнуться. В голове так и бьется истошное «на-хе-ра». — А потому что инициатива наказуема, — ржет Попов. — И чего ты вообще полез к этому философу… Антон предпочитает не отвечать. Вскоре он убеждается, что блядски милая улыбка Арсения способна творить чудеса. Парень очаровывает гардеробщицу, что-то шепчет ей на ухо — и ворчливая тетка расцветает на глазах, а у Антона в руках оказывается любимая куртка. Охраннику Арс просто жмет руку, благодарит, возвращая ключ от кафедры. Все проблемы решаются сами собой, и уставшему Шастуну это кажется настоящим чудом. А когда Попов останавливается перед сверкающей «ауди» и по-хозяйски гладит машину по капоту, прежде чем открыть дверь, воронежский мальчишка и вовсе застывает с раскрытым ртом. — Рот закрой, я тебя бесплатно подвезу, — усмехается Арс, и Шастун чувствует, как кровь приливает к щекам. Он садится на переднее сиденье, чувствуя себя слишком… Простым? Слишком обычным для элитного транспорта. Антон вырос в небогатой семье и всю жизнь слышал, что на такие машины можно либо наворовать, либо насосать — и чем из этого занимается Попов? Шаст представляет обе картины — и краснеет еще гуще, отворачиваясь к окну. Вечер, безлюдное шоссе, свист ветра и приглушенная музыка — это могло бы быть похоже на кадр из романтического фильма, но вместо этого они проезжают буквально пятьсот метров и намертво встревают в пробку. Вечер буднего дня в Москве — определенно не лучшее время для того, чтобы садиться за руль. — Слушай, а… — Шаст запинается. Обращаться к Попову немного страшно — слишком уж серьезным и пафосным он выглядит в этой машине. — А как ты вообще меня нашел? И зачем? Он ожидает услышать в ответ банальное «Проходил мимо и услышал крик о помощи» — как легко было бы объяснить все простым совпадением! — но вместо этого Арс смеется, как безумный гений в старых фильмах. — Ой, я же главное не рассказал. Димка Позов тебя сожрет, — говорит он, заставляя Антона в ужасе вжаться в переднее сиденье. — В смысле? Шастун мог бы и не спрашивать. Он не первый день знает Диму и догадывается, что тот мог натворить. Но, оказывается, в нем до сих пор не умерла наивная вера в лучшее. — Он всех на уши поднял. Сказал, что ты из дома не выходишь и с телефоном не расстаешься, а раз пропал и не отвечаешь на звонки… То пиздец, — резюмирует Арсений. — Это каким надо быть домоседом, чтоб сосед по комнате на четвертый час отсутствия объявил тебя в розыск? Антон морщится. Он знает, что Поз не так далеко ушел от истины, и вполне представляет эмоции лучшего — и почти единственного — друга. Что странно — так это то, что Антон про Диму не вспомнил сразу, как только освободился из злополучного кабинета. Его мысли слишком прочно занимал как-всегда-безупречный-и-сияющий Арсений, ворвавшийся на кафедру со спасительным ключом наперевес. — Он сильно злился? — спрашивает Шастун, косясь на Попова, который, едва заметив съезд во дворы, повернул вправо, и теперь петляет по узким тротуарам. — По шкале от одного до десяти — на шестнадцать, — отвечает Арсений, и Антон не знает, насколько это шутка. — Но больше переживал, на самом деле. Он правда за тебя боится. «Ага, как за грудного младенца», — думает Шаст, но на сердце все-таки теплеет от осознания, что кто-то о нем заботится. Не то чтобы он раньше сомневался в Диме, но все-таки. — Я знаю, — кивает он. Остаток пути проходит в тишине. Антон совершенно не знает города, поэтому, когда «ауди» останавливается у общежития, это оказывается для него сюрпризом. Он не знает, что говорить, уместно ли благодарить Арсения за своеобразный подвиг. Путается в ногах, выбираясь из машины, и наступает прямиком в глубокую холодную лужу. — Твою мать! Шаст отскакивает, словно от ядовитой змеи, и мгновенно забывает все сантименты. — Ой… Извини, — тут же отзывается Попов. — Да забей, ты и так меня спас, похер на лужи, — смеется Антон. — Ну… Спасибо, что ли. Я погнал. Арсений кивает — и Шастун, будто получив разрешение, срывается с места, и несется к общаге на всех парах. Он чувствует себя школьником, которого мама вот-вот будет ругать за позднее возвращение. С одной лишь разницей — Позов действительно о нем заботится. — Поз… — начинает Антон, едва ворвавшись в комнату. Он бежал, перепрыгивая через ступеньки, и теперь прислоняется к стене, пытаясь отдышаться. — Все нормально? — Это я у тебя хочу спросить. На лице Димы — не то раздражение, не то обида. Антон не может угадать точно. — Да, я… В общем, такая история идиотская приключилась… — Шаст улыбается от уха до уха, и сам не понимая, что именно так его веселит. — В общем. Знаешь старосту нашей группы? Илья, кажется, его зовут. Позов на секунду тормозит, а потом кивает, и Антон вываливает на него всю информацию разом. И про старого препода с суровым взглядом, и про эти гребаные учебники («Видеть их больше не могу, а еще не начал учить!»), и про Арсения, который ворвался в его жизнь, спасая с ненавистной кафедры. Вспоминает он и про потерянный телефон — на этом моменте в голосе Шаста прорезается неприкрытая печаль и тревога. Мобильник, конечно, не смогут даже разблокировать, так что за сохранность информации беспокоиться не стоит — но ведь и вернут его вряд ли. — Вот такая хрень, — заключает он, наконец-то усаживаясь на кровать. До этого момента Антон и не думал, что так сильно любит свою комнату. — А мы тут на ушах стоим, — рассказывает в ответ Позов, заставляя Антона покраснеть от неловкости. Неужели за него кто-то впрягся? — Я Арсу и Сереже позвонил, попросил помочь с поисками. Хрен знает, как Арсений угадал, куда ты делся, но хорошо, что все закончилось. — Это точно, — кивает Шаст. Он представляет, что мог бы провести в кабинете всю ночь, и от этого становится дурно. — Надо Арса отблагодарить, что ли. Позов не отвечает. Только суетится вокруг, выставляет перед Антоном таз с горячей водой, куда тот с благодарностью опускает промерзшие ноги. Шаст на мгновение замолкает, наслаждаясь тем, что вновь чувствует пальцы ног, и в его голове взрывается новая мысль. — Слушай, а ты не заходил в рабочий аккаунт? Там эта, менеджер Воли хотела что-то уточнить, но я нихрена не успел. — Ты и из гроба работать будешь, — закатывает глаза Дима, но телефон все-таки передает. Антон вцепляется в мобильник, как в чертову драгоценность. Он боится думать о том, что его собственный телефон, наверное, уже не найдется. К тому же, почти все финансы потрачены на рекламу у Паши, и на карте у Антона лежат буквально пять тысяч рублей. Неплохая сумма на карманные расходы для школьника — но для человека, вынужденного самостоятельно себя обеспечивать… Ни о чем. Следует подумать, как в срочном порядке заработать еще… Шастун прикидывает стоимость нового телефона — и тяжело вздыхает. Пиздец. Но в момент, когда он вновь открывает заветный диалог, Антон почти готов по-настоящему поверить в сказки. — Ты это видел? — спрашивает он у Позова, и по недоуменному взгляду друга сразу понимает — нет. Не видел. — Что там? — В общем… — Шастун медлит, словно боясь озвучить то, что черным по белому написано на экране. Так вообще бывает? Что за аттракцион невиданной щедрости? — Воля собирается выпускать свою линию одежды, и для первых съемок им нужна модель. Оплата… Сколько? Да у меня мать в месяц столько получает! Антон знает — чудес не бывает. Но, глядя на сообщение от менеджера, не может найти в нем ни единого подвоха. Разве что съемки начинаются уже послезавтра, но это такие мелочи. — Прикинь, они даже согласны снимать без лица! Пишут, что я искренний, а им нужна свежая кровь. Шаст поднимает взгляд на друга — и видит в его взгляде зеркальное отражение его недоумения. — Ты уверен? — только и спрашивает Позов. Антон, боясь передумать, уже отправляет лаконичное «Я согласен».