Пожары и дожди

Антон постепенно учится быть студентом. Со временем он привыкает появляться на лекциях. Не опаздывает, чтобы вовремя кивнуть старосте и заработать лишний балл за посещаемость — правда, и работает не всегда. Чаще всего он забивается в угол, чтобы спокойно заняться своими делами — но балльно-рейтинговая система учитывает лишь физическое присутствие. Правда, остается еще вопрос с подготовкой к сессии, но какой студент вспоминает об этом в начале октября? Вот и теперь Шастун листает директ, отвечает на сообщения подписчиков и молча блокирует хейтеров. Монотонная речь преподавателя проходит мимо него — ровно до тех пор, пока Антон не выхватывает из лекции одно слово. «Контрольная». — В качестве промежуточной аттестации мы проведем небольшую контрольную работу, я думаю, с этим видом работ все вы хорошо знакомы, и я надеюсь, что… — говорит лектор, противно растягивая звуки. Антон вздыхает. Из студенческого фольклора он запомнил, что в универе должно быть сложно только во время сессии, а до этого можно гулять, развлекаться и всячески радоваться жизни. Многочисленные работы, которые нужно сдавать каждую неделю — неприятный сюрприз. В попытках угнаться за рейтингами Шастун упорно пишет доклады и рефераты, но контрольная по микроэкономике? Слишком, черт возьми, сложно. Шастун оставляет негодование при себе. Едва услышав звонок, который оказывается куда громче и противнее школьного, вскакивает с места и выбегает в коридор. Он чертовски устал. Быть хорошим студентом — тяжелое испытание. — Шаст, ты куда так скачешь? Антон оборачивается, готовясь обороняться. На мгновение ему кажется, что его окликает тот самый лектор, возмущенный его бездельем. Но, встретившись взглядом с Димой, он только улыбается и кивает. — А ты чего тут? У вас следующая? — спрашивает он, неловко оглядываясь по сторонам. Не то чтобы Шастун не рад видеть друга. Даже наоборот. Знакомое лицо Позова в толпе — успокаивает и радует. Вот только расписание у них разное, а значит, у Диминого визита есть какая-то причина. Если только за последние два дня он не стал настолько сентиментальным, чтобы бежать через весь корпус для пятиминутной встречи. — Бог миловал, — отмахивается Позов. Антон понимающе кивает: очевидно, их мнения о профессоре Землянухине полностью совпадают. — У меня к тебе деловое предложение. Антон хмурится. Хитрая улыбка на лице друга — верный признак того, что говорить они будут не о продвижении блога. И Дима определенно слишком радостный для очередной нотации. Что тогда? — Ты улыбаешься, как маньяк, — говорит Шаст. — Выкладывай уже. Продолжение кошмара через десять минут. — Я как раз об этом. Как ты смотришь на то, чтобы поехать с Матвиенко в поход? На пару дней. Шастуну кажется, что он умер и попал в параллельную вселенную, где примерный мальчик Дима предлагает прогуливать пары ради какой-то пьянки. А в том, что Сережа зовет их именно выпить, Антон не сомневается, несмотря на походный антураж. И он бы не против — вот только впереди маячит контрольная, и практикум с Землянухиным нужен ему, как воздух. — Там это… Задачи решать надо, схемы какие-то… Антон машет рукой в сторону аудитории, где уже начинают собираться одногруппники. На лицах — полное отсутствие энтузиазма, сонливость и лень, но прогуливать не решается никто. Слишком суровым кажется профессор, слишком непонятными — задачи. Шастун косится на аккуратные ряды парт — и представляет себя, решающего эти чертовы ребусы. Еще полтора часа в душном помещении, с самым противным человеком во всем универе. А задания наверняка не станут понятнее. И зачем ему это? — Да ладно. Нам нужно отдохнуть, ты тоже заебался, я же вижу, — говорит Дима, почти дословно повторяя мысли Антона. Шаст кивает так, словно не решился на поездку еще до этого, и отводит друга в сторону. Студенческая мудрость: раз уж собрался прогуливать, то хотя бы не встречайся с преподавателем до этого. Правда, Землянухин уже видел его на лекции, но вот запомнил ли — большой вопрос. — А что там, когда это все будет? Антон пытается выглядеть серьезно, как будто от этого вопроса зависит вся его жизнь. — Да через час уже выезд. Так что если хотим успеть… — Понял, — кивает Шастун, спускаясь по узкой лестнице. — Ну, погнали? Он выбегает из университета, чувствуя себя ребенком, которому сказали, что дома ждут подарки от Деда Мороза. Стройная цепочка студентов вливается в здание, отправляясь на очередные лекции, и наблюдать за этим Антону до неприличия нравится. Пусть даже это по-детски и инфантильно — ведь прогулы неизменно ведут к проблемам. — Я смотрю, терапевтический эффект уже достигнут, — усмехается Дима. Антон перепрыгивает через ступеньки на крыльце — и приземляется в лужу, обрызгивая все вокруг. Насквозь мокрые кроссовки кажутся ледяными, и ноги начинают мерзнуть. — Ты как первоклассник на линейке. Неужели настолько радостно? Шастун оглядывается на Диму, который идет чуть позади, и безошибочно определяет в его взгляде удивление. Антону нечего ответить. Еще утром он думал, что успел устать от постоянного скопления людей вокруг себя, и мечтал оказаться на необитаемом острове. А теперь одна мысль об очередной вечеринке вызывает детский восторг. — Ты знаешь, это как с детским лагерем. Сначала все бесит, а в конце хочешь вернуться обратно, — наконец говорит он. Во всяком случае, Антон надеется, что эта метафора верна. Он сам-то никогда не был в лагере. — Я нихрена не понимаю, но рад, если тебе хорошо, — наконец отвечает Позов. Антон молча шагает рядом.

✗✗✗

Они так и забиваются в старенькую Сережину иномарку вчетвером, как гребаная Ливерпульская четверка. Из вещей у Антона — осенняя куртка, которую он едва запихнул в рюкзак, переносная зарядка и пара бутылок коньяка, за которыми они с Димой зашли по дороге. Не самый подходящий для выживания набор — но остальное Матвиенко обещал взять, и Антон легкомысленно доверился. В этот раз машина не заполняется до конца. Дима ныряет на переднее сиденье, Сережа — за руль, и Шастун остается на заднем сиденье с Арсением. Оба, кажется, не горят желанием касаться друг друга — забиваются по углам, вжимаются в закрытые двери. На поворотах Антон цепляется за край сиденья, чтобы не повело вбок. И это чертовски отвлекает от работы. Казалось бы, все как всегда. Ребята часто встречаются, и Шастун почти может употребить словосочетание «как обычно». Они не друзья — во всяком случае, не друзья Антону, — но уже приятели, с которыми можно провести время. Антон привыкает к поющему Матвиенко, смеется над его шутками и чувствует себя почти хорошо. Вот только… Арсений — одно сплошное «но». Звенящая пустота. Ребус, который не разгадать с первого раза. Антон почему-то чувствует напряжение. Понимает — один чертов вечер перевернул их отношения с ног на голову, и там, где могла бы сложиться крепкая дружба, теперь остается лишь неловкость. Попов как будто чувствует то же самое — молчит, избегает встречаться взглядом. Из них двоих именно Арсений утыкается в телефон — и копается в нем до тех пор, пока не пропадает связь. Антона словно лихорадит. В замкнутом пространстве — душно и тяжело. Отвлечься не получается — ни на блог, ни на пересчет мелькающих за окном деревьев. Как только Сережа паркуется под раскидистым дубом, Шастун выпрыгивает в грязь и упорно шагает к собирающейся толпе. И это отвлекает. Антон не сразу понимает, что, в сущности, ни с кем не знаком. Люди, которых он мог бы назвать друзьями, остаются за спиной. Он оглядывается и видит, как Позов тащит из багажника палатку — судя по размерам, они сегодня будут ночевать вдвоем, — а Сережа передает деньги какому-то парню. Арсения он не видит — должно быть, он тоже успел сбежать. Шастун слышит чужой разговор о футболе — и невзначай присоединяется, высказывая мнение о недавней игре Ливерпуля. С ним тут же начинает спорить какая-то девчонка, и Антон загорается давно забытым азартом. Он успел забыть, что когда-то был общительным. Средняя школа кажется сейчас прошлой жизнью, но тогда Антон был беззаботным парнишкой, в жизни которого не было проблем. Тогда казалось, что из-за череды «двоек» можно даже расплакаться, а звонок родителям из школы приравнивался к концу света, но в целом… Антон скучает по себе прежнему, до встречи с Выграновским, семейных скандалов и всеобщего осуждения. Самое обидное — до того случая с Эдом его родители несколько лет воевали, и Шаст молился, чтобы они наконец развелись и перестали друг друга мучить. А сейчас живут душа в душу, как будто для счастья им не хватало общего врага. Вот только врагом почему-то стал Антон, а не Выграновский. Антону невыносимо грустно от мыслей, которые раз за разом мелькают в его голове яркими вспышками. Подсознание подкидывает все новые родительские упреки, прокручивает раз за разом, словно это — запись, которую поставили на повтор. Антон морщится, как от головной боли, инстинктивно кладет руку на лоб — и выдыхает. Смеется громче. Шутит ярче. Ослепляет улыбкой, невзначай приобнимает стоящую рядом девушку, хотя даже не помнит ее имени. Антон и сам не замечает, как превращается в уменьшенную копию Арсения Попова. Хотя, если учитывать рост, то — в увеличенную его копию. Картина, которую он уже видел, повторяется от и до. Те же группы людей, тот же дурацкий Твистер, то же дешевое пиво. Антону кажется, что эти лесные вылазки одинаковые настолько, что в этом нет никакого смысла. Но Шастун не может не признать — это чертовски успокаивает. Групповая терапия для бедных — никаких затрат на психолога, никакой почасовой аренды зала. Очень удобно. Антон не пьет. Даже когда все вокруг — если не пьяные, то слегка подвыпившие, и на самого Шастуна начинают коситься с немым вопросом. Он так и стоит в футбольной компании, даже ввязывается в спор, когда речь заходит о воронежском Факеле. Не из желания доказать свою правоту, а как будто извиняясь перед родным городом за то, что его оставил. Забавная мысль. По-детски смешная — но и горькая донельзя. Антон любит провинциальный, но родной город Воронеж. Во всяком случае — любил. До определенного момента. И все-таки кое-что отличает эту вечеринку от прошлой. Температура. Конец сентября плавно перетекает в октябрь, а осень становится по-настоящему холодной. Антон вспоминает прошлую вылазку, когда он едва не замерз в надутой куртке, но продолжает стоять в толстовке, упрямо не возвращаясь к машине. А когда стоящая рядом девчонка показательно ведет плечами, он расстегивает молнию и кивает. Она все понимает правильно — прижимается к горячему мужскому боку, по-хозяйски обвивая талию, и едва не мурчит, как довольная сытая кошка. Шаст не сразу понимает, что своим молчаливым приглашением дает ей надежду. Но объясняться уже поздно, а девушка не делает ничего неприятного, и Антон молчит, принимая чужую ласку. И ему тоже становится теплее. Когда за спиной раздаются громкие крики, он вздрагивает и оборачивается. На другой стороне поляны ребята собираются в круг. Шастун не может разглядеть происходящее, но слышит нарастающий гул: — Давай! Давай! О-о-о-о! — скандируют несколько человек разом. Антон не слышит откровенно злых или издевательских интонаций, но все-таки подходит ближе, оставив спутницу в стороне. Из чистого любопытства. И когда он видит в центре круга раздетого до трусов Позова, не может сдержать удивленного вздоха. Он не успевает ничего сказать. Секунда — и одежда остается на земле, а народ перемещается ближе к берегу. Антон наблюдает за тем, как Дима наперегонки несется в воду. Уступает сопернику в скорости, но все-таки врезается в реку, поднимая фонтан брызг. Шастун вроде бы окружен людьми, но спросить, что за херня происходит — не у кого. Он один со своими невысказанными вопросами, и почему-то чувствует себя брошенным. Позов выбирается на поверхность, дрожа от холода, забирает из Сережиных рук полотенце и проходит мимо, кажется, даже не замечая Антона. Шаст усмехается, глядя на то, как опавшие листья прилипают к его обнаженным мокрым пяткам. — Слушай, а выпить еще есть? — спрашивает он, возвращаясь к тем, кого называет в этот вечер своей компанией. За это время они явно расслабились и продолжают беседу сидя, расстелив на земле обрывки брезента. Про футбол не идет и речи — все изрядно пьяны и обсуждают более пикантные темы. Антон не вслушивается. Он садится рядом со «своей» девушкой, и та улыбается, опуская голову ему на плечо. Шаст принимает из чьих-то рук бутылку вермута и присвистывает. — А стаканчиков нет? — Не завезли сегодня. Поэтому вот, персонально, — ржет парень, тут же присасываясь к своей бутылке. — Да не похер ли, то же самое, только разливать не надо, — говорит кто-то сбоку от Шаста, и угрызения совести окончательно покидают его. Он улыбается, прежде чем сделать первый глоток: — Супер. Спасибо. — Да не за что, все же скидывались, — отзывается парень. Антон пытается вспомнить, платил ли он кому-то, но он почти уверен — ничего такого не было. Впрочем, сейчас не время об этом думать. Наверняка заботливая мамочка Поз оплатил за них обоих, а Шаст сможет с ним рассчитаться. Позже. К моменту, когда кто-то выкладывает на центр круга бутылку, Антон уже слегка пьян и не чувствует рук. Он бесстыдно запускает ладони под чужую футболку, и девушка в его объятиях вздрагивает, но не отстраняется. Шастун усмехается своим мыслям. «Отличный способ создать себе репутацию натурала». — А давайте в бутылочку? — хихикает незнакомая ему брюнетка. Раздается стройный гул голосов. Народ, услышав заманчивое предложение, подтягивается к брезенту, и вскоре людей становится едва ли не вдвое больше. Антон двигается, уступая место другой паре, и сдается — сажает девчонку к себе на колени, забыв про то, что они даже не знакомы. Впрочем, их наверняка представляли друг другу, так что какая разница? — Может, лучше в «Я никогда не»? — слышится другой голос. Толпа мгновенно отзывается очередным «у-у-у-у», но в этом звуке Антону слышится больше воодушевления. И, кажется, не только ему, потому что брюнетка отзывается: — Так даже лучше. Кто начнет? И, не дожидаясь ответа, крутит бутылку. Горлышко указывает аккурат на Антона, но он улыбается: — Уступаю даме. — Супер. Все знают правила? — Очередное командное мычание. — Давай, Лен, — говорит брюнетка. «Лена, значит. Вот и познакомились». — Я никогда не… Травилась алкоголем, — хихикает девушка, ерзая на коленях Антона. Шастун вспоминает их с Позовым первую пьянку, вздыхает и тянется к бутылке. Горло обжигает высокоградусным напитком, но на душе все-таки становится теплее. Антон халтурит. Не слушает треть вопросов, смеется невпопад и кивает, даже если не понял, о чем речь. Толпа кажется единым механизмом — все болтают, обсуждают наиболее острые темы, пересказывают собственные воспоминания. Когда очередной парень громко выкрикивает «Я никогда не ломал руку», Шаст пьет, и Лена шепчет ему на ухо: — Все нормально? Антон почему-то умиляется. Почти незнакомая девчонка спрашивает, все ли нормально — ну разве не трогательно? Он взбалтывает бутылку, в которой осталось уже меньше половины, и удивляется — неужели он выпил все это в одиночку? Впрочем, сложно оценить степень опьянения, когда сидишь на земле. — Я никогда не брала в рот член, — во всеуслышание объявляет Лена, вызывая очередную волну смешков. Антон только успевает подумать: «Правда что ли? Какое ты солнышко!» — а рука, как заколдованная, тянется к бутылке, и вот он уже делает очередной глоток. И не соображает, что натворил, пока не встречается взглядом с Арсением, который — вот это сюрприз! — тоже пьет. Шастун тихо матерится, краснеет и думает, что с него уже достаточно потрясений. Он больше не смотрит на Арсения, а Арсений, кажется, не смотрит на Антона. Во всяком случае, Шаст не чувствует на себе пронзительного, прожигающего до костей взгляда. Когда очередь доходит до него, он невпопад говорит: — Я никогда не катался на лошадях. И даже не смотрит, что будет после. На этом кругу его фраза — самая невинная, и Антон чувствует себя мальчишкой, который краснеет при одном упоминании секса. Другие же вовсю изгаляются, загадывая опыт в БДСМ, однополый секс, оргазмы во время лекции… Забавно, на этот кон выпивают не меньше десяти человек. Да что вообще происходит в этом университете? Круг завершается очередным нелепым предложением, громким смехом — и ребята делают перерыв. Антон заботливо сажает Лену рядом с соседом, который, кажется, с ней знаком. Во всяком случае, девушка льнет к его плечу и почти мгновенно засыпает, точно младенец, которого передают из рук в руки. Какое-то время он наслаждается этим зрелищем, а потом отходит чуть в сторону, достает полупустую пачку — и наконец-то закуривает. Пьянящий дым на секунду делает его невесомым, свободным от всех проблем. А потом — приходит Арсений. Шаст не сразу замечает подошедшего к нему парня, а после — еще какое-то время тупит, вглядываясь под темный капюшон, пока не осознает, кто стоит перед ним. Попов — точно кошка, и его светло-голубые радужки буквально светятся. Антон улавливает в чужом взгляде смесь из насмешки, любопытства и участия, и плывет почти сразу. Слишком уж странное сочетание. — Нужно спрашивать, как это произошло? — наконец нарушает тишину Арсений. Шастун рад бы притвориться, что не понимает, о чем речь, но способность врать словно отключается. — Надеюсь, не в тот день, когда тебя избили? Антон хмурится, но почти мгновенно натягивает привычную безразлично-холодную маску. Выставляет ментальный щит. Выдыхает в небо очередную порцию вонючего дыма и наблюдает, как он перемешивается с ветвями деревьев. — Нет, — качает головой он. — Бог миловал. Он всю жизнь ненавидит все, что связано с религией, и избегает выражений с участием бога. Но сейчас это почему-то кажется правильным. — А что тогда? — мгновенно спрашивает Арсений. Антон усмехается. Ему бы осадить наглого паренька, напомнить, что они ни капельки не друзья, несмотря на все, что их связывает. И уж тем более — что Попов не имеет права лезть к нему с такими вопросами. Несмотря даже на то, что Антон сам выставил все напоказ, когда глотнул из той чертовой бутылки. На мгновение ему хочется сказать, что он пошутил, и вообще не было ничего такого. Но какой придурок пошутит на эту тему? — У меня к тебе встречный вопрос, — говорит Антон, затягиваясь до самого фильтра. — Ты вот сам нахрена выпил? Потому что не боишься никого или думаешь, что тебе не поверят? Или всем похер вообще? Горькая усмешка. — А знаешь, все сразу. Да и… Всегда можно сказать, что это очень тупая шутка. Арсений, кажется, тоже выпил немало. Он обнимает себя за локти, покачивается из стороны в сторону, словно тонкая березка на ветру. И этот блядский взгляд — Антон уверен, — тоже следствие алкоголя. Не более чем. — У нас в Воронеже за такие шутки можно зубов лишиться. Шаст смотрит куда-то в сторону, и чужие голоса кажутся ему далеким эхом. В его мире — только чертово дерево, полупьяный Арсений, несколько сигарет в смятой пачке, дрожащие руки и ледяной ветер. Поначалу Антону кажется, что знобит только его, но Попов тоже сжимается и зябко ведет плечами. Здравая мысль о том, что пора бы сходить за курткой, погибает в нежелании оставлять Арса. И Антон даже не может понять, откуда в нем это. — У тебя-то все зубы на месте, — улыбается Арсений. Ему совершенно не удается скрывать свое любопытство. Антон — не эксперт по лжи, не умеет читать по губам, глазам и другим частям тела. Не верит в эзотерику, астрологию и прочие псевдонауки. Не разбирается в людях. Но даже ему очевидно — Арсений готов взорваться на месте, если только не узнает историю Шастуна. Что ж, тем ему хуже. — Арс, тебя не учили, что не нужно лезть в душу к другим людям? — неожиданно резко говорит Антон. — Ты же понимаешь, что мы нихуя не близки. Блять, да даже Позов всего не знает, ты-то куда? Шастун произносит это — а в мыслях бьется отчаянное: «Зачем?». Зачем Арсению понадобилась эта история, зачем ему знать, зачем ему приближаться? Попов молчит. Тупо хлопает ресницами. Взрослый парень — а становится похожим на обиженного ребенка, у которого отобрали конфету. — Да, ты прав. Коротко. Глухо. Безэмоционально. Как будто Арсений — робот, на лопатках у которого загорается кнопка «выкл». — Я не хотел тебя обидеть, — зачем-то говорит Шаст. Как будто нужно извиняться перед каждым бестактным придурком, который хочет залезть к тебе в штаны. — Мы все равно можем общаться, правда. Антон резко замолкает, осознав одну простую вещь — Арсений не предлагал ему ничего. До этого идиотского диалога они и вовсе избегали друг друга, и теперь вряд ли что-то изменится. Он чувствует себя Драко Малфоем, который подал руку первокурснику Гарри — и получил унизительный отказ. Но Попов улыбается, вновь становясь собой: — Да, можем. «Как будто мы общались до этого». — Мне, кстати, с микроэкономикой помощь нужна… Ты не шаришь? Антон и сам не знает, зачем задает этот вопрос. Глупо, но сейчас ему кажется, что Попова отпускать нельзя, а помощь с учебой — первый пришедший в голову предлог. — Без проблем. Пиши, если что. Номер знаешь? Шаст кивает, резко разворачивается на пятках — и возвращается в круг, где ребята собираются для очередной игры. Он почти уверен: что происходит в поле — остается на гребаном поле, и сам Арсений не вспомнит, что обещал помочь. Но еще Антон знает: он точно ему напишет. Он не сразу понимает, что именно изменилось, но когда садится на брезент, а Лена мгновенно возвращается к нему на колени, Антона осеняет. Вечеринка с ночевкой, а значит — никому не нужно садиться за руль. Поэтому нет сдерживающей силы в виде тех, кому больше не наливать, и напиваются все одинаково сильно. Антон больше не хочет. Он видит ребят, которые лежат на земле, уткнувшись носом в опавшие листья, и чувствует отвращение. Но алкоголя в его крови достаточно, чтобы не мерзнуть, и Антон наблюдает, как кто-то все-таки проталкивает игру в бутылочку. Казалось бы, детский сад. Развлечение для шестиклассников, которые и целовались-то всего дважды, и для них до сих пор это в новинку. Но толпа одобрительно гудит — и девчонка крутит бутылку. У Шаста — надежная защита. Каждый раз, когда горлышко указывает в его сторону, он отшучивается, и поцелуй достается Лене. Девушка сидит у него на коленях, прижавшись к теплому боку, и совершенно не возражает. Антон хочет так же легкомысленно относиться к поцелуям, кидаться на каждого встречного и пьяно кричать от восторга, но — не может. Он и целовался то в последний раз, кажется, год назад, что для подростка — практически вечность. Система ломается, когда — неужели такое бывает? — Лена крутит бутылку, и она возвращается туда же, где остановилась прежде. А именно — на Антоне. Все кажется очевидным донельзя. Народ гудит, видимо, радуясь, что «этот недотрога» тоже включится в игру. Шастун становится тем самым трезвенником, которого так и хочется напоить, и отказаться он уже не может. Нельзя просто так слиться с поцелуя с симпатичной девчонкой, когда до этого выпил на «Я никогда не брала в рот член». В голове у Антона проносится ленивое «Да пошло все нахер». Он чуть поворачивает шею — хорошо хоть далеко ходить не нужно, — наклоняется и притягивает девчонку к себе. Касается ее губ своими — и почему-то думает о том, сколько народу целовало ее за этот вечер. Трое? Пять? Десять? У него, в сущности, нет предрассудков на этот счет. Закрывает глаза — и на мгновение уплывает, тонет в неприятных воспоминаниях. А после — слышит одобрительный шум и выбирается в настоящее. — Красавчик! — выкрикивает кто-то из ребят. Как будто Антон действительно сделал что-то стоящее. Совершил подвиг, не иначе. — Спасибо, — вежливо смеется он, встречаясь взглядом с Леной. Девушка счастливо улыбается, видимо, не заметив полного отсутствия энтузиазма с его стороны, и ласково прижимается носом к шее. То, что Антон насквозь промерз, он понимает только тогда, когда пытается достать телефон из кармана, но пальцы упорно отказываются работать. Он едва не воет от накатившего бессилия, шипит — потому что больно же, черт возьми, — и хватается за мобильник скорее из упрямства. Открывает камеру — и снимает все подряд, стараясь, чтобы лица не попадали в кадр. Впрочем, неважно. Обрезать и отретушировать фото можно и позже, а сейчас главное — атмосфера. Он уже собирается уходить, когда кто-то тащит в круг ворох одеял. Старые домашние покрывала, колючие пледы — все это ребята растаскивают, укутываются и сидят дальше, заводя очередные странные разговоры. Игр больше нет — только болтовня, что называется, на грани приличия. Опускаются сумерки. Антон чувствует себя так, словно остался среди последних выживших на вечеринке. Тех, что обычно собираются на кухне, болтают за жизнь и курят дешевые сигареты в приоткрытую форточку. Романтика. Кухни у Антона нет, как и желания разговаривать. Он неуклюже поднимается на ноги, оставив одеяло Лене, которая так и уснула, свернувшись калачиком. Но одежда на ней теплая, а народу вокруг достаточно много, чтобы Шаст не волновался на этот счет. Он шагает по туману, смешно приподнимая ноги и подсвечивая дорогу фонариком-вспышкой. В голову так и лезут глупые шутки о том, что доставать последний айфон в Купчино — опасное дело. Антон толком не знает, что такое Купчино, но догадывается, что для подмосковного леса это правило работает тоже. Чутье не подводит. Антон ориентируется на расплывчатые очертания дуба, с десяток раз наступает в лужи — и наконец-то находит машину Матвиенко. Дергает ручку двери. Открыто. Шастун садится назад, где уже лежит замотанный как капуста Позов. Видимо, отогревается после недавнего заплыва. В салоне жарко — настолько, что хочется раздеться до трусов, но Антон только стягивает толстовку и снимает кроссовки, с наслаждением вытягивая ноги под водительское сиденье. — Что, промерз? — раздается в темноте голос Арса, и Шастун едва не подскакивает на месте. Какого черта? Попов сидит на переднем сиденье, незаметный за широким подголовником. Антон вглядывается в темноту — какого черта закат случился так быстро? — и теперь действительно видит Арсения, который тоже сидит в одной футболке. — Нельзя так людей пугать, — обиженно бурчит Шаст. — Ты что тут делаешь? — Греюсь. Сторожу нашего утопленника. Тебя жду, — усмехается Попов. — Выбирай, что больше нравится. Антон закатывает глаза. Его лихорадит, и если бы он попытался встать, то наверняка шатался бы из стороны в сторону, как чертова неваляшка. Тепло, алкоголь и Арсений — убойное сочетание. — Знаешь, за что ты мне не нравишься? — спрашивает Шастун неожиданно даже для самого себя. Арс наклоняет голову вбок в немом вопросе. — Тебя же хрен поймешь. Гребаный ребус, блять, а не человек. Ебануться можно. Для Антона мат — не только дворовое наследие, но и защита. Он с детства запомнил: ругаются только взрослые. Глупо, но чем больше забористых выражений — тем взрослее он чувствует себя сам. Хорошо, что Арсений не вникает в эту извращенную логику. — Тебя тоже. Не замечал? — тихо спрашивает Попов. Антон не находится с ответом. Он лениво прикрывает глаза, словно пытаясь спрятаться, а то и исчезнуть из этого мира. Градус в крови берет свое, и Антон почти сразу засыпает. Последнее, что он видит — как загораются на небе робкие первые звезды.