Пожары и дожди

— Шаст, у меня к тебе несколько неловких вопросов. Антон отрывает взгляд от мобильника, где вовсю продолжается переписка с Егором, и неуклюже улыбается другу. Зная Диму — вопросы он может задавать действительно неудобные, да и его суровый взгляд не предвещает ничего хорошего. Это его нелюбимая ипостась — Дима-совесть, которому непременно нужно выесть мозг до основания и заставить поступать, черт возьми, правильно, буквально по библейским канонам. — Вопроса три. Во-первых, какого хрена ты вчера не был на лекциях? Во-вторых, что за чувак мелькает у тебя в сторис? В-третьих, эти два факта как-нибудь связаны между собой? Хитрый прищур Позова — сущее наказание. Антон ведет плечом, нарочито медленно трет глаза ладонью — старательно избегает ответа. Ему, в общем-то, нечего скрывать, но чувство вины выходит на первый план, заставляя стыдиться совершенно невинных действий. Ну кто хоть раз не прогуливал скучные пары? И разве преступление — погулять с новым знакомым, который, к тому же, обещает прислать крутые фото уже через пару дней? Ничего ведь особенного, но Антону почему-то становится стыдно. — Дим, я хотел тебе сказать, — наконец отвечает он, хотя, конечно, вовсе не обязан отчитываться. — Ничего ужасного не происходит, просто поверь мне. Позов закатывает глаза, и Антону остается только предполагать, какой ураган мыслей скрывается за едким взглядом. — Конечно, ничего ужасного. Просто на новый год деканат подарит тебе уведомление об отчислении, а друзья скинутся на билет в Воронеж. Ради такого я даже подключу Матвиенко и Арса, устроим настоящий флешмоб. Так хочешь, да? Слова Димы бьют по-больному, заставляя Антона буквально скулить от обиды и боли. Позов хоть и ведет себя, как дотошная мамочка, но все-таки прав. Шаст еще недавно говорил, что не хочет возвращаться в Воронеж, а для этого нужно работать куда усерднее, чем сейчас. Антон оправдывает сам себя тем, что, вообще-то, до этого занимался с Поповым, решал эти гребаные задачи, но говорить об этом Диме не хочется. Здравый смысл уверен — ничего такого в этом нет, банальные студенческие посиделки над учебником, да и правда наверняка вылезет, ведь у Арсения нет причин об этом молчать. Но паранойя не позволяет вот так просто взять — и признаться. Тем более, что Шаст не упоминал об этой встрече раньше. Он почти уверен: Дима перевернет эту историю с ног на голову, выставит ситуацию куда более двусмысленной, чем она есть на самом деле. А с этим Антон отлично справляется и сам. Поэтому он только пожимает плечами, выбираясь из-под теплого одеяла, и хватается за джинсы. — Да ладно тебе. Сегодня-то я иду на пары, — говорит он, ежась от подступившего холода. — Как ты насчет того, чтоб заклеить эти сраные окна? — Ну да, ты же только ради меня учишься, — язвительно отвечает Дима. Антон проглатывает обеспокоенно-злобное «Да что с тобой такое?» и делает вид, что пропускает тон Позова мимо ушей. Они оба не в настроении, оба сонные, и оттого — еще более злые и уставшие от непрерывной учебы. В таком состоянии разогнаться до настоящего скандала — дело пары минут, но Антон не хочет цепляться за такие мелочи и говорить то, о чем пожалеет после. Когда Дима выходит из комнаты, Шаст делает вид, что еще собирается, и снова хватается за мобильник. Помимо нескольких уведомлений из Инстаграма, есть еще два — сообщения от Арса и от Егора. Он медлит, выбирая, которое открыть первым. Выигрывает Попов. «Доброе утро. Ты вчера не закончил задачи, если хочешь, присылай. Проверю» «))» Антона знатно переебывает от официального тона, а еще почему-то — от скобочек, отправленных отдельным сообщением. Он удивляется, что вообще обращает внимание на такие вещи, и немного злится на собственную сентиментальность. Кого волнуют гребаные скобочки? Он торопливо печатает: «Не боишься, что могу списать?», потому что, правда, дистанционные тесты дают простор для обмана. И Антон думает об этом, несмотря на то, что Арсений — не преподаватель, и от этих задач ровным счетом ничего не зависит. Попов откликается быстро: «Я тебе верю». Шастун ловит себя на мысли, что представляет себе Арсения. Не в каких-то непристойных ситуациях и вовсе не постоянно, но все-таки. Когда Попов отправляет очередной глупый смайлик, Антон думает, чем он занят в этот момент, от чего отвлекся, чтобы ему ответить? Улыбнуться — хотя бы виртуально, но для самого Антона интернет-общение давно уже важнее реальной жизни. Он набирает: «Ты не опаздываешь?» — просто потому, что не хочет заканчивать диалог, и вспоминает, что сам должен был выйти еще десять минут назад. Торопливо закрывая комнату на ключ, Антон открывает диалог с Егором и отвечает россыпью скобочек на сообщение о том, что фотограф опаздывает тоже. «Нам пиздец», — резюмирует Шаст, прежде чем убрать телефон и выйти на улицу. Октябрь пахнет осыпавшейся листвой и морозной свежестью. Пальцы мгновенно мерзнут, и Антон, перехватив рюкзак поудобнее, прячет руки в карманы. Он — совершенно тепличный зверек, но желание жить не умирает даже в заморозки, и это, признаться, немного странно. Антон не понимает, откуда, черт возьми, у него столько сил и желания жить — но едва ли не скачет по улице, то и дело наступая в подмороженные лужи. Наивный смешной ребенок. Антон присутствует на парах физически. Честно приходит за десять минут до начала, по-школьному поднимает руку на перекличках со старостой, но садится на задние пары и благодарит всех богов, что в расписании — одни лишь лекции. Для Антона это значит, что можно заняться своими делами. Благо, университет — не школа, и преподаватели здесь не ходят между рядов, пытаясь уличить студентов в использовании телефона. Арсения в сети нет, и это, как ни странно, печалит. Шаст открывает блог, листает свои подписки и проходится по аккаунтам фанатов, чтобы осчастливить их царским лайком. Сплошная ирония — Антон не понимает, как можно радоваться подобному, но, стоит ему лайкнуть чужое фото, этот человек тут же отзывается благодарностью в директ. Антон подшучивает над этим феноменом, раз за разом повторяет, что не считает себя звездой — но в глубине души радуется, как ребенок. Здорово же, что он может кого-то так просто осчастливить. Съемка у Воли оказалась ему на руку. Чем больше кадров появляется в аккаунте магазина, тем больше подписчиков приходят к самому Антону. Можно долго говорить, что глупо встречать по одежке, но вот поговорка в действии — люди цепляются за симпатичные фото и остаются… Антон не знает, почему. Но рад, что получается так. Он переползает из аудитории в аудиторию, не утруждая себя учебой. Краем уха слушает лекторов, договариваясь об очередной рекламе в сторис. На третьей паре — сдается и достает тетрадь. Открывает. Поперек его каракулей — ровный почерк Арсения, и Шаст в очередной раз удивляется тому, что даже почерк может быть аристократичным. Все максимально честно. У Антона нет учебника, да и конспекта в тетради — нет. Он так и не научился брать себя в руки и работать, зная, что никто не проверит и не осудит. Он находит условие задачи и пытается решить. Формулы в голове расплываются, скрипят от напряжения извилины. Шастун убеждает себя, что влез в экономику от скуки — но самообман получается хреновым. Какой придурок будет от скуки рисовать эти чертовы графики? Антон максимально подробно расписывает решение, делает фото — и отправляет Арсению, сдерживаясь, чтобы не подписать что-то вроде «Смотри, какой я молодец». К тому же, в правильности решения он вовсе не уверен. Шаст начинает немного верить в сказки, когда заклинание призыва срабатывает, и Попов мгновенно появляется в сети. Он гипнотизирует взглядом значок «online» и гадает, чем сейчас занят Арсений. Ответ находится неожиданно быстро. Попов присылает лаконичное: «В четвертой строчке минус забыл». Антон тяжко вздыхает, читая следующее сообщение: «С того момента все и пошло по пизде». Грубое выражение настолько не подходит к зефирному образу Арсения, что ответ находится не сразу. «Попов, когда тебя укусил гопник?» — не удержавшись от комментария отправляет Антон, и тут же добавляет: «А что, кроме этого все правильно?». Глупая ситуация. Антон уверен, что ничего не понимает в этих заданиях, да и лекцию от Попова он слушал краем уха, но почему-то ошибиться — обидно. А ведь от этого ровным счетом ничего не зависит. «Кроме того, что после четвертой строчки у тебя решение неправильное? Да, все супер», — пишет Арсений, заставляя Шастуна закатить глаза. «Вот как бывает, из-за одной ошибки вся жизнь в жопу катится», — неожиданно для самого себя отвечает Антон. Он блокирует экран телефона и возвращается к записям, пытаясь отыскать, с какого момента и почему решение стало неверным. Сообщения Попова колесом Сансары крутятся в голове, и Антону становится стыдно. Кажется, ошибиться перед Арсом — позорно вдвойне, а ведь Антон думал, что его уже не волнует чужое мнение. Но сейчас… Стыд переходит в раздражение. Шаст понимает, что Арсений не виноват, да и не обязан возиться с зеленым первокурсником, но так думать проще. Попов бесит, потому что нельзя быть таким, нельзя никогда не ошибаться, нельзя, блять, всегда помогать и помнить наизусть то, что учил два года назад. Антон не сразу смирился с мыслью о том, что он сам не идеален, и до сих пор он успокаивал себя тем, что идеальных не существует. Но Арсений Попов — ходячее доказательство обратного, и самооценка Антона катится вниз с сумасшедшей скоростью. Антон крутится в чертовом колесе, переключаясь с обиды на любопытство, со злости на симпатию, и никак не может определиться, чего в нем все-таки больше. Главное — что у него к Попову не безразличие, и от этого уже страшно. Во всей этой истории остается только один вопрос, который волнует донельзя — зачем это нужно самому Арсению? Ответов, ясное дело, не находится. День проходит до неприличия обычно. Меняются аудитории, и Антон переползает от одной парты к другой, не особенно напрягаясь. Нет, он слушает, иногда даже конспектирует за преподавателем, но энтузиазма так и не появляется. Шаст не понимает только, это он не умеет учиться, или катастрофически ошибся с выбором специальности, или просто такой период в жизни? За широкими окнами темнеет неожиданно быстро. Парадокс. Каждая пара в отдельности — тянется бесконечно долго, учебный день в целом — пролетает за один миг. Антон выходит в коридор и бесцеремонно садится на пол, прижавшись спиной к батарее. Ждет, когда толпа одногруппников скроется за поворотом, и достает телефон. Ему бы дописать пост, который горит прямо сейчас, и выложить поскорее. Не только ради лайков в прайм-тайм, но и для себя лично. Он долго думает, прежде чем добавить в карусель видео. На смазанных кадрах — слепящий огонь и десяток ног вокруг кострища, да чье-то тихое пение на фоне. Еще месяц назад Антон не решился бы опубликовать это, но теперь бросает вызов привычной паранойе, а еще — безумно хочет поделиться атмосферой. Сам пост — о том, как чертовски сложно влиться в коллектив, о душевном тепле и одиночестве, и что не всегда одно зависит от другого. Антон пишет, как впервые собрался ехать с Сережей, чего ждал и что получил в итоге. Он почти не боится. Единственные люди, которые могли бы узнать его: сам Матвиенко и, пожалуй, еще Арсений, но оба не похожи на заядлых инста-пользователей. А Шастун не настолько популярен, чтоб его знала каждая собака. Когда Антон уже собирается позвонить Диме, чтобы в кои-то веки провести остаток дня вместе, на экране высвечивается совершенно другое имя. «Егор, фотограф». Шаст на мгновение замирает, не зная, чего ожидать, а после — все-таки отключает защитные механизмы. Егор — не незнакомец, рядом с ним тепло и уютно, и нет повода прятаться. Во всяком случае, не было до сих пор. — Да? Антон держит телефон плечом, поправляет рюкзак и спускается по темной лестнице. С конца пары прошло минут пятнадцать, но универ уже пуст, а кое-где и вовсе отключили свет. Кажется, еще немного — и здание закроют, оставив внутри самого Антона и прочих счастливчиков, не успевших вовремя убежать. Шаст невольно вспоминает случай на кафедре философии, и мысли сами собой перескакивают на Арсения. Очень невовремя. — Привет. Я хрен знает, что ты делаешь, но вдруг захочешь прогуляться? — быстро произносит Егор. Антон неуклюже надевает куртку, привычно запинается о собственные ноги — и улыбается в телефон. Он не думал о том, чтобы встретиться с Егором так быстро, но все-таки рад предложению. — Только ты, я и камера? — усмехается он. Машет рукой охраннику, тянет на себя тяжелую дверь. Антону почему-то — на удивление радостно, хотя обычно в конце дня он похож на выжатый лимон. — Только ты и я, — отвечает фотограф. — Камеру дома оставил. Извини уж. — Да и хрен с ним, — говорит Шастун, и тут же добавляет: — А на айфон фоткать умеешь? На том конце провода — хриплый смех. — Встретимся через полчасика у метро, что думаешь? Антон соглашается. Ему бы, конечно, зайти домой, скинуть надоевший рюкзак и переодеться, но сойдет и так. Шаст ловит себя на мысли, что ему хорошо. Память о временах, когда он был энергичным и искрящим во все стороны, уже подернулась дымкой, но теперь он впервые за долгое время нащупывает в себе частичку того Антона. Робкий проблеск прошлых чувств, но он рад и этому. Парень добирается до метро, неуклюже садится на низкий забор — и шатается, пытаясь удержать равновесие. Наблюдает за потоками людей, снующих в разные стороны. На вход — непрерывная очередь, на выход — несколько человек, объединенные в группы. Раз в три минуты, ровно с приходом каждого нового поезда. В какой-то момент Антону кажется, что он видит среди выходящих зефирно-розовую куртку Оксаны, но разглядеть с такого расстояния не получается. Он в тысячный раз за день вспоминает Арсения, а после появляется Егор, и Шастун уже не думает ни о чем. — И тебе привет, — улыбается он, выбираясь из медвежьих объятий. Антон — неприступный, даже жесткий, и личные границы держит крепко. Но сейчас они рассыпаются, и беспардонность парня злит и умиляет одновременно. — Ты на всех так кидаешься? — спрашивает он, и Егор только пожимает плечами. — Показалось, что так нужно. Шаст заглядывает ему в глаза — и на мгновение видит себя прежнего, для которого «Мне кажется, что так правильно» было весомым аргументом. В абсурдной параллельной жизни он мог бы стать хиппи или анархистом, выступающим против любых запретов и ограничений, но стал только Антоном, которого неприятно потряхивает от любого хаоса. Если Антон что-то и знает о психотерапии, так это дурацкую присказку: «Клин клином вышибают». И он сражается с тревожностью, отдаваясь во власть человека, который ничего не боится. Когда Егор предлагает зайти в ближайшую кофейню, Шаст соглашается, и остаток пути они шагают наперегонки, стараясь не переходить на бег. — Ну, расскажешь что-нибудь о себе? — спрашивает фотограф, как только они устраиваются за угловым столиком. Антон морщится. В последний раз он отвечал на такие вопросы еще в детстве, когда популярны были нелепые анкеты в цветастых тетрадях. Он чувствует себя так, будто ненароком зарегистрировался на каком-нибудь Баду, вот только в глазах собеседника нет романтического интереса, а у Шастуна — совершенно нет энтузиазма. — Ненавижу вот эти формулировки, — честно отвечает он. — Сразу забываю даже свое гребаное имя. — Тебя зовут Антон, — услужливо улыбается парень напротив. Шаст берет паузу, подзывает официантку в нелепом полосатом фартуке и заказывает простой черный эспрессо. Девчонка кивает и удаляется вглубь помещения. — Ну… — жмется он. — Меня зовут Антон. Я студент, учусь на менеджменте, и это прям херня какая-то, если честно. Живу в общаге. Веду блог. Я… — понижает голос и воровато оглядывается. — Я гей. Антон не замечает, как левая рука начинает привычно дрожать. Он чертовски долго не произносил этого вслух, и сама фраза «Я гей» в его глазах похожа на неудачный подкат. Как будто нельзя просто сообщить о своей ориентации человеку, с которым начал общаться, даже если совсем не влюблен. — Ничего нового, — усмехается фотограф. — Я уж ждал каких-то тайных подробностей, а не то, что ты выливаешь на всю страну. — Всего лишь сто тысяч человек, — отвечает Антон. — А тайн у меня нет особо. Скучная жизнь. Он представляет, что все население России — его подписчики, и от этой картины становится дурно. Шаст, как и многие блогеры, хочет популярности, но всему есть предел. Егор смотрит на него пристально, будто сканирует взглядом, и Антону кажется, что его видят насквозь. Он раз за разом прокручивает в голове все, что мог бы рассказать, чем поделиться — но доверие к почти-незнакомцу еще не достигло такой черты. Фотограф — милый донельзя, смешной и готов возиться с глупым первокурсником, но это еще не все. — Ваш эспрессо, ваш латте, — улыбается официантка, которая, как кажется Антону, появилась из ниоткуда. Он радушно кивает, греет ладони о горячую чашку — и слышит где-то на фоне голос Арсения. «Пиздец ближе, чем кажется», — проносится у него в голове в ту секунду, когда он думает, что это чертовы галлюцинации. Потому что не бывает таких совпадений. Правда ведь, не бывает? Но Шастун оборачивается, цепляет взглядом темную фигуру… Молчит. Только такой идиот, как Арсений, мог надеть солнцезащитные очки вечером в октябре. Антону кажется, что это невероятно. Судьба, провидение, божественная длань — что еще могло свести их в одном помещении? А потом он вспоминает, что эта кофейня — ближайшая и к общаге, и к главному университетскому корпусу, и мистика летит под откос. Он замечает, как за ладонь Попова держится девчонка, в которой Антон без труда узнает Оксану — теперь уже наверняка. Вот это точно значит, что Арсений — нихрена не его соулмейт. Антон оборачивается — и встречается взглядом с Егором. Фотограф задумчиво смотрит на него в ответ, во взгляде — невысказанный вопрос и надежда на откровение. Шаст криво улыбается, отпивает из чашки и выдает: — Дерьмовый здесь все-таки кофе. — Может, нужно было попросить с сахаром, придурок? — парирует Егор, копаясь крошечной ложечкой в обилии зефира и пены. — Я все-таки гей, а не пидор, — смеется Шастун. И все почти становится хорошо. Антон улыбается — много, шутит — остро, и почти вспоминает, каково это — быть собой. Мельком думает, что Москва — действительно волшебный город. А как иначе, если здесь на каждом шагу — люди, которые переворачивают его жизнь если не с ног на голову, то уж на девяносто градусов-то наверняка? Он вспоминает Воронеж, который, в общем-то, всегда любил и не называл пренебрежительно деревней, как делали это некоторые знакомые. Но теперь Антону кажется, что нет места лучше столицы. — О чем задумался? — спрашивает Егор, словно почувствовав настроение парня. Шаст пожимает плечами. — Прикинь, я же не хотел переезжать. Собирался как бы, свалить мечтал от этих долбоебов, но в саму Москву… Хрен знает. Думал, слишком большой и замороченный город. Мейнстрим, к тому же. — Антон по-девчачьи хихикает. — А сейчас вот дошло, что жизнь началась. — Нихуя в тебе пафоса, — комментирует фотограф. Резкий тон голоса, суровая внешность, нахмуренные брови — все в Егоре так резко контрастирует с этим чертовым зефирным кофе, что Антон в очередной раз хихикает. Он не брал в рот ни капли алкоголя, но легкость во всем теле может сравнить только с опьянением. Единственное, что бесит — Антон чувствует присутствие Попова. Шастун робко надеялся, что Арс сделает заказ на вынос и исчезнет за горизонтом вместе со своей милой принцессой, но увы. Парочка устраивается за ширмой, и Антон их даже не видит — но знает, что они там, и этого достаточно. Легкое покалывание в затылке — иллюзия, искусный обман нервной системы, раздражающий донельзя. Антон читал: так бывает, когда ловишь на себе чей-то взгляд. Вот только Попов на него не смотрит, а всего лишь находится в одном помещении, а Шастун уже горит. Когда он успел так вляпаться? А самое поганое — Антон не уверен, что именно служит причиной необъяснимой радости. Приятный вечер в компании нового друга — или тот факт, что Арсений где-то рядом, пусть и на свидании с другим человеком? Один из этих вариантов кажется безумно глупым, и признаваться в нем не хочется даже самому себе. Шаст рассуждает об этом какое-то время, отвлекается на Егора — но в момент, когда слышит глухой смех Попова, не выдерживает. Антон наблюдает, как Попов скрывается за дверью туалета, а Оксана стоит рядом, прислонившись к стене и листая что-то в телефоне. Он прощается с Егором — и выходит на улицу, впервые понимая смысл выражения «дышать полной грудью». Потому что там, в кофейне, воздуха явно не хватает. У Антона нет ответа на закостеневшее «Какого черта?». Он не знает, зачем стоит за углом, словно шпион, и прислушивается к дверному скрипу. Зачем выскакивает на тротуар, старательно глядя в сторону и делая вид, что увлечен пересчетом звезд на небе. Вот только там, наверху — сплошной туман и чернильно-серые тучи. — Ух ты, Антон, — раздается неподалеку голос Попова. Шаст готов излить на него весь запас яда и сарказма, но сил хватает только на напряженное молчание. Он раз за разом прокручивает в голове злобное «Ух ты, блять, вот это неожиданность», и от этого почти становится легче. Удивление в голосе Арса — неподдельное, либо он чертовски хороший актер. В любом случае, верно одно из двух: либо он увидел Антона там, внутри, и решил проигнорировать, либо даже не заметил, увлеченный своей Оксаной. Оба варианта — хуже, чем хочется. А еще хуже — то, что Антона не на шутку волнует этот вопрос. — Привет, — кивает Шаст, встречаясь взглядом с Арсением. Он не смотрит в сторону Оксаны. Боится, что невольно выдаст свое беспричинное отвращение. Но розовое пятно так и мелькает на периферии, мешая окончательно забыться в гипнотическом взгляде. Антон не знает даже, зачем ему понадобилась эта имитация случайной встречи. Просто для того, чтобы посмотреть на Арса поближе? Чтобы испортить чужое свидание своим появлением? Полная хрень. Арсений привычно сияет, точно дурацкий фосфорный скелет, и совершенно не выглядит расстроенным. — Ты в общагу? — подает голос Окси, вынуждая Антона все-таки перевести взгляд чуть ниже и правее. — Может, с нами тогда? «Да нахрен я вам сдался», — думает Шаст, но все-таки кивает, опуская голову ниже. В мыслях — сплошное «Какого черта?!», бегущей строкой мелькающее по окружности черепа. — А что ты там делал? —продолжает расспрос Суркова. Антон морщится. Что за неугомонная девчонка? Обо что она так приложилась своим симпатичным затылком, если решила, что может лезть в душу практически незнакомым людям? — Гулял, — бурчит он, борясь с желанием здесь и сейчас послать все нахрен. Он шагает чуть впереди. Тротуар слишком узкий, и Шаст ощущает себя в прямом смысле третьим лишним. Арсений идет по центру, выступая своеобразным амортизатором между Оксаной и Антоном, которого разбирает неожиданная злость. — Один? — продолжает допытываться девушка. Попов делает шаг вперед — и кончиками пальцев задевает ладонь Антона. Тот вздрагивает, отшатываясь, как от чумы. «Ну все, блять. Приехали, станция конечная, можно выходить». — Не один, — просто отвечает Шастун. Ему бы и не хотелось рассказывать подробности про Егора, а еще — он боится, как огня, бесконечных вопросов Оксаны. Но не врать же о том, что случайно проходил мимо. Антон любит одиночество, но сейчас хочет показать — у него тоже есть близкие люди, с которыми можно приятно провести время. Настолько приятно, что нужно было кинуть Егора ради этой неловкой прогулки с Арсением. Антон не понимает, на что он рассчитывал? Уж не надеялся ли в глубине души на то, что Попов бросит Оксану и уйдет с ним в закат, чинно взявшись за руки? У него к Арсению — не влюбленность, и уж тем более — не страсть, а что-то другое, более сложное и непонятное. Любопытство, желание разгадать, свести воедино обрывки фактов. Желание общаться, пытаясь проникнуть в этот инопланетный разум, и хоть на один процент знать, что происходит в голове Попова. Антон думает об этом, перебирает факты, задумчиво глядя куда-то вдаль. Кажется, что влюбиться было бы куда проще. Еще проще — захотеть до искр в глазах, чтобы все внутри загоралось от одного прикосновения. Шастун — отнюдь не маленький нежный мальчик. Он знает, что делать, когда встает член, и почти уверен, что смог бы завалить Арсения на раз-два. Но как получить то, чего ему хочется на самом деле — непостижимая загадка, вызывающая почти реальную головную боль. В напряженной тишине звук входящего сообщения кажется почти спасением. Шаст запускает ладонь в карман. Руки подмерзли и кажутся неживыми, и Антон боится себе признаться, что так по-бабски не убирал их в тепло, чтобы еще хоть раз случайно коснуться Попова. Если это не помешательство, то что тогда? — Что там? — спрашивает Арсений, едва ли не заглядывая ему через плечо. «Вы тут, блять, все такие бесцеремонные?». Антон и сам на мгновение замирает. Скользит взглядом по заблокированному экрану, где ярким пятном расплывается уведомление о сообщении. Рабочий телеграм — это бесконечный поток входящих, и все чаты у Шаста поставлены на «без звука», иначе давно бы поехала крыша. Но сообщение приходит с нового номера, и он не сразу понимает, кто находится по ту сторону диалога. Попов по-свойски укладывает подбородок ему на плечо, и Антон зачем-то смотрит вниз, чтобы наверняка знать, встает ли Арсений на цыпочки. И только потом вспоминает, что на экране — чат с человеком, который написал ему «Привет, котик». Антон почти уверен, кто именно пишет. Вот только верить в это не хочется. «Все чаще о тебе вспоминаю, малыш. Ты молодец, многого добился. Не хочешь послушать мои успехи?» «Как насчет встречи выпускников?» «В миниатюре» «Только ты и я» Шаст сжимает телефон в онемевших пальцах и чувствует, как земля медленно уходит из-под ног. Ему бы упасть прямо здесь, посреди тротуара, заодно заставив поволноваться и наверняка испортив свидание Оксане. Вместо этого он косится вбок, почти сталкиваясь носом с Поповым, и по его ошарашенному взгляду понимает — он успел прочитать тоже. Что это, в самом деле, за наглость? Едва сдерживаясь, чтобы не показать наглому третьекурснику язык, Антон на секунду закрывает глаза — и отправляет короткое «Я согласен». Потому что если гореть, то уж до конца, не оставив после себя и горстки пепла. Потому что невозможно постоянно тащить за собой призраков прошлого. Потому что на мгновение думает, что эта встреча расставит все точки над «i», и он наконец-то перестанет демонизировать фигуру Выграновского. А еще — Антон не признается в этом даже самому себе, — он по-детски надеется, что Арсению становится интересно.