Пожары и дожди

— Я не знаю, что с этим делать. Арсений устало трет глаза ладонью и вздыхает так тяжело, словно только что пробежал марафон. Он устал, чертовски, невыносимо устал. На все вопросы он отшучивается, ссылается на приближение сессии, курсовую, проектную деятельность — словом, изо всех сил притворяется прилежным студентом, каким его хотели бы и привыкли видеть. И это действительно так. Арсений, несмотря на репутацию и действительно четкую систему знаний, до сих пор нервничает на каждом зачете, как первокурсник на зимней сессии. Но причина зачастившей бессонницы отнюдь не в этом. — Я-не-зна-ю, — монотонно выговаривает он, делая ударение на каждый слог. Арсению — сложно. Без всяких «но». — Что именно, мой хороший? Оксана делает то, что позволено, пожалуй, только ей в целом мире — тянет ладонь через стол, вцепляется в загривок Попова и ласково почесывает за ухом. Арс наклоняется, подставляясь под осторожную ласку, и жмурится от накатившего наслаждения. Жаль, что проблем это не решает. — Я умудрился влипнуть в гребаный ребус. Понимаешь? — Тяжелый вздох. — Ну ладно, раньше у него хоть блог был, а сейчас как залезть в эту дурную голову? Что вообще нужно сказать после… — Осечка. — После того, что мы видели? Он осторожно ударяется лбом о блестящую поверхность стола. Арсений не употребляет вслух слов «влюбился» или, прости господи, «полюбил». Это не про него. Максимум, что он себе позволяет — осторожное «заинтересовался» или, как сейчас, «влип». В понимании Арса это что-то из серии «наступил в собачье дерьмо» — неожиданно, неприятно, нужно срочно отмыться, забыть и жить дальше. Эти слова он мысленно повторяет каждый день, как мантру — но они почему-то не помогают. Антона в его голове меньше не становится. — А ты не пробовал с ним поговорить? — осторожно спрашивает Оксана, чем вызывает у Арса настоящее раздражение. — Нет, блять, не пробовал. Гениальный совет, спасибо, — скалится он, но уже через секунду меняет тон. — Прости, пожалуйста. Я не хотел повышать голос. Ему ругаться с Оксаной не хочется совершенно, но сил остается все меньше, и Попов готов выть от напряжения. Плакать, скулить, рыть землю — что угодно, только бы помогало. — Да знаю я тебя. Так начнешь разговор, что сбежать хочется даже мне, что уж говорить о бедном Антоне. Он же новичок в твоем сказочном долбоебском мире. Арсению одновременно смешно и горько. В каждой шутке, как известно, есть доля правды — и в этот раз процентное соотношение катастрофически велико. Он действительно не умеет говорить о своих чувствах, а признаться кому-то в симпатии — и вовсе невыполнимая задача. Арс привык выражать любовь иначе. Помогать, даже когда не просят, вытаскивать из любого болота и тащиться на другой конец города, чтобы забрать кого-то домой — это его стиль поддержки, и ему всегда казалось, что получается достаточно красноречиво. Вот только Антон его понимать не хочет — либо старательно прикидывается дураком. Оба варианта не радуют. — У меня пока такое ощущение, что это он меня посылает. Не просто закрывается, а именно посылает в жопу. Такое отношение… — Арсений берет паузу и привычным жестом слизывает с латте пышную пенку. — Он бежит от меня, как от огня, еще и до серьезных разговоров не доходит. В первый раз такое вижу. Арсений не шутит и не лукавит. Он действительно привык к природному обаянию и харизме, за счет которых выделяется в любой компании, привлекает внимание любого человека. Антон — другое дело. Его этим магнитом почему-то не тянет, и ко всему вороху эмоций у Арса прибавляется любопытство. С первого дня ему интересно было расколоть этого мальчишку, разгадать, как кроссворд, вписать нужную букву в каждую клеточку. Но он упустил момент, когда простой интерес настолько разросся и захватил его разум настоящей эпидемией. Вот незадача. — Может, он тоже не знает, что с тобой делать? Оксана, как всегда, глас совести. Настолько понимающая и мягкая, что это почти раздражает. Арсений любит подругу до безумия, но не понимает, как можно быть такой?.. У Окси по жизни — ни брони, ни скелетов в шкафу, ни двойного дна, — и это поражает. — Да посмотри на меня, ну что тут делать? Валить и трахать, — усмехается Арс. Он не врет даже — цитирует то, что не раз слышал от других в свой адрес. — А серьезно? Суркова наклоняет голову вбок и смотрит так пристально, что мурашки бегут по телу. — А серьезно — страшно, — отвечает Арсений, возвращаясь к горячему кофе. Потому что пока пьешь этот чертов переслащенный латте, не нужно ни думать, ни отвечать. — А если вам двоим страшно, кто тогда сделает первый шаг? — Окс… — Арсений вздыхает. — Я этих шагов сделал, ты не представляешь, сколько. Можно до Америки дошагать. Я ему помогал, я его поддержать пытался. Не требую похвалы, но, блять… Этого мало? Ты бы на его месте не поняла, что это значит? — Арс… — Я просто хочу хоть один шаг в ответ. Он резко выдыхает, останавливается — замирает в пространстве, точно игрушка с севшими батарейками. Как будто в последнем монологе он вывернулся наизнанку, несколько раз умер — и не поднялся больше. Когда этот мальчишка успел так зацепить? — Думаешь, этого шага не было? Оксана смотрит внимательно, прямо в душу, и Арсу хочется спрятаться даже от лучшей, черт бы ее побрал, подруги. — Хочу еще, — говорит он капризно, словно маленький ребенок, засмотревшийся на миску с блестящими карамельками. — Окс, серьезно. Я готов видеть Антона в своей жизни, хоть в каком виде. Я готов с ним общаться. Но бегать больше не буду. Арсений делает вид, что страшно занят изучением меню. — Два придурка, — резюмирует Окси. — Но ты же понимаешь, что я прав, — тихо отвечает Попов. Самое болезненное в этой ситуации — то, что он понимает. Видит, как Антон напрягается, стоит им лишь остаться наедине, как отводит взгляд и медлит с ответом — явные признаки дискомфорта. И Арсу не нравится чувствовать себя раздражающим фактором. Особенно если делаешь все, чтобы помочь кому-то и сделать его жизнь хоть немного лучше. Оксану ему отпускать не хочется. Эта девчонка — Арсений удивляется этому каждый день, — чертовски сильно западает в сердце, из года в год оставаясь чуть ли не единственным близким человеком. Но она спешит, и Арс только осторожно целует ее на прощание, прежде чем оплатить счет и умчаться по своим делам. В университет ехать чертовски лень. Арсений с радостью бы забыл об этом месте, но обязательства держат крепко. Он не любит специальность и каждый день разочаровывается в себе, зная, что хоронит собственную мечту — но он давно смирился. Мало ли, у кого какие фантазии. Дети ведь тоже мечтают стать кто космонавтом, кто балериной, а после — толпой прутся на эконом и юрфак. Чем он хуже? О том, что мечта может исполниться, он даже не вспоминает. Разве что завистливо вздыхает, слушая рассказы Оксаны про театральный, но представить себя — там? Ни-ког-да. Арсений приезжает в универ ненадолго — заболтать преподавателей да выпросить пару досрочных зачетов. Каждый год он придумывает причину, тащит фальшивые справки и билеты на другой конец страны — только бы не ждать конца месяца, томясь в ожидании. Знаний-то у него хватает, да и обаяния достаточно, чтобы сессия прошла быстро и весело. Чтобы быстрее стать свободным. Он думает об этом — и грустно усмехается, потому что, ну, кому нужна эта свобода? С родительским капиталом он мог бы улететь в Америку, Лондон или какой-нибудь Вильнюс, встретить новый год на тайском пляже или в горах — но Арсений всякий раз запирается один дома, разливает шампанское зачем-то в два бокала и встречает праздник один, вдалеке от шумных компаний, игнорируя десятки приглашений на вечеринки и вписки. Он и сам не знает, не может сформулировать причины, но чувствует — должно быть так. Паршивое настроение накатывает постепенно, осторожно, так, что Арсений не сразу замечает — влип. Шастуновское «спасибо» настигает его в метро, где Арс толкается в попытке влезть в уходящий вагон, бегает по переходам и проклинает сам себя. Ну что ему стоило взять машину? С другой стороны — торчать в пробках ему не нравится тоже, а здесь — хотя бы гарантированное попадание домой спустя полчаса позора и унижений. На сообщение Антона он не отвечает. Злится даже, потому что — какая наглость! Арс держится, как может, и старательно не смотрит в универе расписание первого курса, чтобы не торчать в коридорах, как влюбленная нищенка, ожидая «случайной» встречи. Не гуляет мимо триста двенадцатой комнаты и не караулит у ближайшего ларька, выжидая бегающего за сигаретами Шаста. Он держит чрезмерную привязанность при себе, загоняет поглубже в нутро, чтобы дышалось спокойнее — а это «спасибо» вновь рвет его на части, напоминая, как сильно он влип. Арсений загружается в метро полуавтоматически, так же — выползает на нужной станции, устало прислоняется к борту эскалатора и шипит, замечая, что собирает курткой черную пыль. Ему хочется только добраться до родной комнаты, упасть в кровать, по-кошачьи укутавшись в одеяло, и провести там всю оставшуюся жизнь. Сережин звонок его планы катастрофически нарушает. — Арс, Арс! — шипит Матвиенко. Арсений зависает, пытаясь угадать, что за шум раздается на заднем фоне. — Чего тебе? — Тут, короче, я в общагу еду, — говорит он, и Арс глотает язвительное «поздравляю». — Не один. Можно нам комнату на часик? — Всего на часик? — усмехается Попов. У парней ведь принято шутить про размер члена, длину полового акта и прочие непристойности? И Арсений выдает это на автомате, словно подобные фразы вшиваются в ДНК еще до рождения. — Иди в жопу, — привычно отзывается Матвиенко. — Вот сразу видно, у кого секса давно не было. Ну так что? Арсению хочется отказать. Он напоминает сам себе, что тоже живет в этой комнате и имеет равное право на тихий спокойный вечер. Но привычная жертвенность оказывается сильнее. — Вы скоро? — уточняет он, надеясь хотя бы забрать вещи. — Я успею заскочить перед вами? Минут через пять буду. Он лениво вспоминает, как давно не ходил к общежитию от метро — но маршрут помнит наизусть и быстро шагает по знакомым переулкам. — Да-да. Мы через полчасика подъедем. Спасибо. — И тебе, — зачем-то бормочет Арс, хотя из динамика уже раздаются прерывистые гудки. Надежды на отдых стремительно испаряются. Арсению не хочется ничего. Он думает, куда мог бы поехать — в его распоряжении целый город, а то и ближайшее Подмосковье, куда можно добраться на любимом автомобиле, но — увы. Арс сдувается, словно лопнувший воздушный шарик, и едва не падает от усталости. И когда только успел? Он зачем-то набирает целый ворох вещей. Зубная щетка и крошечный тюбик пасты, как те, что обычно оставляют в гостиницах; теплые носки; электронную книгу, хотя читать вряд ли будет — проблемы с концентрацией. Из комнаты он выносит доверху набитый рюкзак, а после — укладывает его на заднее сиденье машины и садится туда же, бесстыдно вытянув ноги. Изящные стопы ложатся на запотевшее стекло. Арсению в машине тихо, спокойно, почти как дома. Даже больше — эту чертову «Ауди» он почти и считает домом. И любит куда больше, чем куцую общажную комнату, шикарный родительский дом или подаренную ими же квартиру. Ему нравится свобода передвижения, безопасность, комфорт. Ощущение защищенности — он словно находится в собственном сказочном мире, даже если машина припаркована во дворе. Он лежит, глядя куда-то в потолок — на большее, кажется, уже не способен — и краем глаза замечает Сережу, который приходит действительно не один. Арсений дурачится, посылает им в спину воздушные поцелуи и вслух желает хорошего вечера. Завидует. О любви Арс задумывается редко. Когда-то ему казалось, что эта опция — в принципе не для него, словно он андроид, лишенный чувств. Но теперь, когда Матвиенко все чаще проводит время со своей Машей, Арс остро чувствует накатившее одиночество. Смешно, учитывая, сколько у него знакомых и сколько среди них девушек, готовых разделить как постель, так и всю жизнь разом. И дело даже не в деньгах — в обаянии и харизме, перед которыми мало кто устоит. Арсений все ухаживания пропускает мимо ушей. Он полагается на чутье, некий внутренний компас. У него представление о любви так и сохранилось из детских сказок, где «с первого взгляда и навсегда» — и он ждет, когда же под сердцем проскочит та самая искра. А после — упорно отрицает очевидное. Он достает телефон и в сотый раз вчитывается в это чертово «Спасибо» — словно что-то можно было не разглядеть, пропустить или понять неправильно. Вздыхает — и наконец-то отправляет короткое «Ты как?». Впервые за долгое время Антон не отвечает сразу. Арсений включает музыку — и, пользуясь одиночеством, подвывает Адель. Счастье, что никто не видит. Когда он замечает неуклюжую фигуру Шастуна за окном, то думает, что окончательно сошел с ума, зациклился на этом мальчишке настолько, что видит его повсюду. Арсений часто моргает, протирает глаза ладонью — но Антон никуда не пропадает. Арс осторожно сползает ниже, занимая наблюдательный пост, и осторожно выглядывает из-за стекла. «Ну что за детский сад?» Он почти убеждает себя в том, что незачем тревожить человека, у которого — вот это сюрприз! — есть своя жизнь и свои дела. Это только он, Арсений, может часами сидеть в машине, выжидая, когда освободится комната, а вся столица живет в бешеном ритме, где нет места случайным встречам. Попов думает об этом минуту, две, три. За это время Антон успевает уйти, избавив Арса от сомнений — и вернуться с охапкой сигаретных пачек. Арсений щурится, пытаясь подсчитать, сколько их там. Десять, двадцать? Отчаянно хочется выскочить и прочитать нотацию, мол, курение убивает — но из его уст это прозвучало бы просто смешно. Шастун, похоже, никуда не торопится. Он неведомым образом распихивает сигареты по карманам, отчего объемная куртка надувается еще сильнее. Арсений мимолетно вспоминает, как он сам в ней смотрелся — совсем плохо или все-таки мило? Эта мысль — настолько сопливо-девчачья, что его от себя самого тошнит. Арсений вздыхает. Антон садится на невысокий заборчик, смешно вытянув ноги, и закуривает, прикрыв глаза. — Тоже ждешь, когда тебе освободят комнату после ебли? — спрашивает Арс, высунувшись из окна машины, и тут же ругает сам себя. Ничего получше не мог придумать? Шастун оглядывается по сторонам, очевидно, не сразу замечая Арсения, и тому становится даже немного обидно. — Пиздец, — резюмирует он, но все-таки подходит к «ауди» и смешно наклоняется, заглядывает внутрь, едва не сталкиваясь носами с Арсением. Попов все бы отдал, только бы узнать, что происходит сейчас в его дурной голове. За себя он знает точно — отпускать Антона ему не хочется, и Арс выскакивает на улицу, оставив куртку в салоне. — Ну ты долбоеб, конечно, — говорит Шаст. — Ничему жизнь не учит. Одежда где? У тебя хоть ключ с собой? И действительно, дверь машины захлопывается, и Арсений думает, что все это очень похоже на сцену из романтической комедии. Могло бы быть — потому что ключ все-таки лежит у него в кармане, и Арс достает его с триумфальным видом. — Не совсем долбоеб, как видишь. Антон по-хозяйски прислоняется спиной к машине. Арс ловит себя на мысли, что Шастун похож на дешевую проститутку, предлагающую свои услуги. Те же приоткрытые пухлые губы, согнутая в колене нога, упирающаяся в колесо, и томный взгляд из-под козырька кепки. Какой придурок вообще носит кепку в это время года? Арсений сам себя проклинает. Потому что, ну, у них с Антоном столько всего было, и совместных воспоминаний набирается на целый фотоальбом. Но он так и не знает, как общаться с Шастуном, как себя вести, что говорить и что делать. И трясется за каждое слово — боится все испортить. Было бы, в сущности, что. Он удивленно смотрит на протянутую руку, но все-таки кладет свою ладонь поверх чужой и едва заметно сжимает пальцы. Общепринятый жест приветствия кажется вдруг невероятно интимным, и Арс вздрагивает, когда сильные руки тащат его к себе. Он утыкается носом в плечо Антона, и запах сигаретного дыма даже не раздражает. Только загорается мысль, что объятия становятся для них привычным ритуалом. Арсению это нравится. Разливающееся по телу тепло — не только приятная метафора. Попов действительно мерзнет, дрожит на холодном осеннем ветру и скучает по куртке, оставшейся в салоне машины, но показывать слабость не хочет. Ему кажется, что стоит только моргнуть — и Шастун исчезнет, уйдет по своим делам, вновь оставив его в одиночестве. — Если ты не против, может, внутрь? — спрашивает Антон, кивая на пустующую «ауди». — А то мне тебя потом чаями отпаивать. — Пауза. — С колдрексом. — А ты бы стал? — спрашивает Попов. Описанная Шастом перспектива прельщает настолько, что хочется раздеться догола и пробежаться под странной смесью дождя и снега, чтобы наверняка свалиться с температурой. Но машину он все-таки открывает и приглашающе кивает собеседнику — мол, добро пожаловать. Антон садится почему-то назад, и Арс, немного подумав, ныряет следом. И хотя они садятся по разным углам салона, мысль о том, что между ними нет никаких препятствий, все-таки радует. Арсений думает, что все это похоже на начало банального гейского порнофильма. Уже видит заголовки вроде «два студента на заднем сиденье ауди, прямо во дворе у общаги, спонтанный секс смотреть онлайн без смс и регистрации». Избавиться от навязчивой картинки получается далеко не сразу. — Так что у тебя, Серега привел кого-то? — спрашивает Антон, вероятно, из вежливости, только бы поддержать разговор. — Не кого-то, а Машу. Ты ее видел. Арс отвечает полуавтоматически, хотя обсуждать личную жизнь Матвиенко не хочется совершенно. В своей бы разобраться. — А вы по очереди ходите, или ты своих на квартиру тащишь? Попов оборачивается, надеется разглядеть в чужом взгляде причины странного вопроса — но лицо Антона наполовину скрыто под кепкой. Арсений как никогда близок к тому, чтобы эту кепку с него снять. — Было бы, кого тащить, — пожимает плечами он. В мужских компаниях не всегда принято говорить, что секса у тебя нет — мол, стыдно, неудачник, и все такое, но Арсений врать не любит. Тем более сейчас. — В смысле? Тебя же хочет завалить половина общаги. Арс смеется — чудно и заразительно, — и потягивается неуклюже, точно распластавшийся на скамейке кот. — А никого не волнует, кого хочу завалить я? Шаст хохочет тоже. В голос, как-то особенно радостно, будто услышал что-то невероятно веселое, хотя шуток не подразумевалось. — Ладно, ладно, принято, — говорит он, поднимая вверх ладони. — Сдаюсь. Арсений думает, что хочет Антона поцеловать. На мгновение эта идея кажется ему замечательной. Он поворачивается вправо, укладывает согнутые ноги на сиденье и упирается кончиками пальцев в его бедро. Обхватывает колени руками и улыбается солнечно и тепло. Потому что настроение позволяет. Он осторожно, словно принюхиваясь, наклоняет голову вбок и — секундный порыв! — протягивает ладонь и касается указательным пальцем чужого носа. Он и сам не знает, зачем это делает, какую реакцию хочет получить. Антон жмурится, как котенок, и неожиданно цепляет кончик пальца зубами. Арс поспешно одергивает руку и смущается так, как, наверное, не смутился бы даже после секса. Эта растерянность, неопределенность пьянит сильнее, чем банальная похоть. Хотя Арсению, конечно, хочется знать, что он такой сумасшедший не один. — Слушай, может, прокатимся? — спрашивает он, ведомый неясной надеждой. Странно, но Арсений уверен: он с этим человеком — хоть на край света. И ему хочется уехать в закат, подвывая нелепым попсовым песенкам, смешно танцевать руками на светофорах и смеяться над глупыми шутками. Уверенность в том, что так будет правильно, сносит его взрывной волной. — Арс… — говорит Антон, и Попов заранее готовится к худшему. Чувствует, не иначе. — У меня же учеба там. И Димка дома ждет… Арс усмехается. Видит прекрасно — вопрос совершенно не в этом. Неужели учеба не подождет еще один вечер, а Позов именно сейчас настолько заскучал, что умрет без общества Шастуна? Смешно. Все, конечно же, не так просто, и Арсений замечает сомнение во взгляде, напряжение в воздухе. Он не слепой и не дурак. Но спорить не хочется. Он кивает, вновь откидываясь на боковую дверь. — Да, окей. Я понял. Подразумевает, само собой, отнюдь не учебу. Арсению по-человечески горько. Он смотрит на Антона, который блаженно расплывается по сиденью, а перед глазами мелькают кадры из того гребаного видео. Попов Антона не презирает, не обвиняет и не считает грязным — но не жалеть все-таки не может. Слишком болезненным выглядит происходящее, слишком сложно наверняка было тому Антону из прошлого. А жалость — чертовски плохое подспорье для любых отношений. Шастун не уходит, хоть и собирался. Только откидывается на спинку кресла, прикрыв глаза, и старательно игнорирует происходящее. У Арсения в голове — примерно миллион вариантов того, что можно было бы сказать. Ему хочется выразить сочувствие, спросить, как он вообще держится, этот смелый парень, и не нужна ли ему помощь — но начинать разговор первым кажется хамством. Арс не желает быть придурком, который лезет с бестактными комментариями, щедро осыпая солью саднящие раны. Он подождет, пока Антон будет готов заговорить сам — если это вообще когда-нибудь случится. Если нет — он примет и этот выбор. А пока что — молчит тоже, не тревожа Шастуна ни единым неосторожным жестом. Антон, кажется, дремлет, и выглядит таким наивным мальчишкой, что его хочется спасать от всего мира. Дурная мысль — Арсений знает, что каждый себя защищает сам, в этом заключается часть взросления и ответственности за свою жизнь. Но первобытные порывы по защите близкого никуда не уходят. «Близкого». Арсений не помнит, как и когда Антон влез в его жизнь, оказавшись исключением из всех «Не знакомлюсь», «Максимум на один вечер» и «Все они одинаковые». Не уверен даже, что сам Шастун думает так же, и вся эта ерунда хоть сколько-нибудь взаимна. Но сам он — пора признаться, — давно считает его близким. Тем, кому можно и с учебой помочь, и пары прогулять ради встречи, и невзначай оказаться рядом при острой необходимости. Один вопрос — кому из них это необходимо больше? У Попова телефон не переведен на беззвучный, и дурацкий рингтон включается громко, отдаваясь от стен невероятным эхом. Он торопливо отвечает на звонок, даже не глядя на экран и надеясь, что Шаст не успел проснуться — но, само собой, тщетно. Антон приоткрывает левый глаз и с любопытством рассматривает Арсения. Попов прикладывает палец к губам — подожди, мол, позже поговорим. — Да? — отзывается он, и тут же слышит по ту сторону телефона мамин голос. Неосознанно ожидает худшего — иначе на кой-черт она бы вообще звонила? Антон тянется к двери, неуклюже приподнимается, бьется затылком о потолок — и тут же оседает обратно. Арс тянется к нему, цепляясь пальцами за задний карман джинсов. «Не уходи». — Мам? Что у тебя там произошло? Арсений хмурится, потому что голос матери в трубке — слишком уж жалобный и звучит так, будто она вот-вот ударится в слезы. Он какое-то время слушает тяжелые вздохи вперемешку со всхлипами, смотрит в окно, но Антона так и не отпускает. Держит крепко, словно боится, что иначе тот испарится в холодном осеннем вечере. Короткое «Мы собираемся разводиться» бьет по нервам наотмашь. — В смысле? — Арс не шутит, он действительно не может понять. — Все же хорошо было, с чего вдруг? Дурацкий вопрос, глупый и нетактичный, но ничего другого сказать не получается. Слишком внезапно рушится на голову эта новость. — Ничего не хорошо. Какое там… Просто, ну… Ничего больше выяснить не получается. Только не сейчас, когда мама способна лишь всхлипывать и, судя по звукам, шумно сморкаться, наплевав на все правила приличия. Арсений думает, что чертовски отдалился от своей семьи. И хотя это решение было логичным, обоснованным так тщательно, что не докопается и лучший сыщик — сейчас он чувствует себя виноватым. Словно именно он разрушил родительский брак — и плевать, что Арс к нему отношения не имеет. Забавно. Насколько разными бывают дети — и насколько одинаковое у них чувство вины. Попов вздрагивает, когда что-то горячее касается его руки. Оборачивается — и встречается взглядом с Антоном, который осторожно целует его в самый центр ладони. Арсений чувствует прикосновение сухих обветренных губ, жар дыхания на коже — и медленно умирает. В неожиданном жесте нет ни капли пошлости, ни возбуждения. Взгляд у Антона щенячий, настолько пристальный, что бросает в дрожь. Он читает по его губам беззвучное «Я с тобой» — но не уверен, что понял правильно. — Да, мам, конечно, я помогу. Все, что хочешь, — отвечает он в ответ на причитания. Несмотря на плохие отношения с матерью, происходящее причиняет боль. Арсений слишком эмпатичен, чтобы пройти мимо чужой беды — что уж говорить о проблемах родителей. Он еще помнит: мать до того, как обернуться злой королевой, носилась за ним по пятам, замазывала прыщи зеленкой и читала сказки на ночь. — И я тебя люблю, — эхом отзывается Арс, когда она прощается и просит перезвонить позже. Смотрит он почему-то на Антона. Когда мать кладет трубку первой, Арсений остается один на один со своими страхами, а еще — с Шастом, который смотрит пронзительно, прямо в душу, и явно не собирается отступать. — Пиздец? — только и спрашивает Антон, так и не выпуская чужой руки. Попов чувствует себя брошенным мальчишкой. Трусливо откладывает выяснение отношений, сложные разговоры, за которыми в его сознании кроется лишь пустота. Не до этого сейчас. Он способен выдержать только одну разрушенную часть жизни в день. — Пиздец, — кивает, сплетаясь с Антоном пальцами, и шумно выдыхает куда-то в сторону. Сам не знает, о чем именно говорит.