Aimer

      Чимин звонит Юнги спустя пару недель, сообщая, что забрал от родителей несколько дисков, как и обещал. Юнги не терпится их заполучить, и он с трудом дожидается окончания рабочего дня, стараясь побыстрее расправиться с делами на канале и уйти хоть немного пораньше.       Омега пообещал взять диски с собой на работу, сказав, что Юнги может зайти за ними в любое время. Чимин чувствует, что делает что-то хорошее, словно дарит последнюю надежду отчаявшемуся или исполняет заветную мечту. Он слышит эту трепетную взволнованность в голосе альфы, когда говорит с ним по телефону, и тонет в странном чувстве нежности. Он никогда ещё не видел, чтобы кто-то с такой любовью относился к тем крохам воспоминаний, что остались спустя столько долгих лет одиночества, боли и пустоты.       Юнги заходит в кофейню в самый час-пик, самый разгар работы. Чимин за прилавком один, с неизменной улыбкой на губах и приветливым взглядом. Юнги за эти несколько недель уже ни раз позволял себе заглянуть сюда, чтобы выпить чашку кофе и посмотреть на омегу. Он признаётся сам себе, что к Чимину его магнитом тянет, но каждый раз одергивает себя, напоминая, что Чимин — не Сонён, и Юнги не может себя вести так, будто это нормально — приходить и глазеть на него. Но он ничего не может поделать с собой. Он покупает свой любимый крепкий кофе, садится за свободный столик и наблюдает, как работает Чимин.       Сегодня же он оставаться не планирует. Он слишком взбудоражен и желает скорее вернуться домой с заветными дисками, остаться наедине с воспоминаниями и своими чувствами.       Чимин замечает его сразу, коротко улыбается и кивком головы зовёт подойти ближе.       — Привет, ещё раз! Кофе?       — Нет, спасибо, я буквально на минутку, — Юнги встаёт чуть дальше от витрины, чтобы не мешать покупателям.       Чимин достаёт бумажный пакет из-под стойки, передавая его в руки альфы.       — Я скопирую их тебе и сразу же верну, хорошо?       — Ты можешь не торопиться, всё нормально, — улыбается ему Чимин этой самой очаровательной улыбкой и Юнги снова подвисает, чувствуя, как пропускает очередной удар его сердце.       Домой он летит едва ли не нарушая правила дорожного движения. Пакет с дисками на соседнем сидении не даёт покоя, он то и дело бросает на него взгляд. Он никогда бы и не подумал, что мысль о том, что он сможет снова увидеть его лицо, услышать его голос и смех, заставит так сильно нервничать.       Квартира его встречает привычной тишиной и пустотой, и он даже свет в прихожей не включает, только скидывает ботинки и сразу же идёт в гостиную, где на стене огромная плазма, которой он почти не пользуется.       Диски в пакете подписаны. «Сонён, девятый день рождения», «Новый год у семьи Мин», «Школа», и несколько дисков просто с датами. Юнги решает включить диск с празднованием Нового года. Он смутно помнит тот праздник. Сонён подарил ему тогда пижаму с драконами. Или это были крокодилы. Юнги сейчас толком уже и не вспомнит, но знает точно, что в той пижаме он ходил весь вечер, отказываясь надевать рубашку с бабочкой, которую приготовил для него папа. Та пижама была для него лучшим подарком.       Альфа, всё ещё не включая свет, усаживается на пол перед экраном и снимает блейзер, кидая его рядом.       Первое? что видит Юнги, когда начинается видео — порог их старого дома, того самого, где прошло всё его детство, где он встретил Сонёна, потом Намджуна.       Камеру держит папа Сонёна, а сам омега идёт чуть впереди, держа отца за руку. Он щебечет своим тонким детским голосом что-то о том, что сегодня не будет спать до самого утра, ведь он уже достаточно большой. Юнги пока видит только его макушку в шапке с помпоном, но даже от этого болезненно сжимается сердце.       Семья Сонёна заходит в дом, когда им открывает папа Юнги, ещё совсем молодой, со смешными кудряшками на голове. Забавная была мода. Ему здесь едва двадцать пять. Он держит на руках Юнги, который повис на нем словно обезьянка, и папа жалуется, что тот очень тяжелый. Спрыгнув с родительских рук, Юнги бросается к Сонёну, и виснет теперь на его шее.       Юнги грустно улыбается.       Сонён берёт Юнги за руку и уводит куда-то, наверное, в гостиную, оставляя родителей в прихожей. Видео на секунды прерывается, после чего картинка меняется. Теперь они все сидят за праздничным столом, и Юнги, уже одетый в новую пижаму, выбирает из вазочки иностранные конфеты, которые привёз из зарубежной командировки его отец. Те, что повкуснее, он подкладывает ближе к Сонёну. Омега ему широко улыбается и говорит, что он самый лучший альфа. Пятилетний Юнги отворачивается, пряча стеснительную улыбку, когда Сонён кладёт в рот конфету, ту самую, которую он для него выбрал.       Сорокалетний Юнги улыбается тоже. По щекам течёт что-то влажное. Он касается кожи пальцами, ощущая влагу на кончиках, и только тогда понимает, что это слёзы. Он на самом деле плачет.       — Да что же это, — горько усмехается он, смахивая слезинки тыльной стороной ладони.       Юнги не стыдно быть слабым и чувствительным, не стыдно плакать от потери, скучать, но он не ожидал, что это видео вызовет в нем столько эмоций. Сонён и Юнги на экране выходят из-за стола и устраиваются под ёлкой, куда альфа принёс альбомы и фломастеры. Они лежат рядышком на животах, вместе рисуя и стукаясь ногами, которыми размахивают в воздухе. Снимающий их отец Сонёна расспрашивает о каких-то детских глупостях, на которые они с полной серьёзностью отвечают, и взрослый Юнги смеётся сквозь слёзы. Камера наводится на Сонёна, который смотрит почти взрослым взглядом, и Юнги словно умирает от взгляда его глаз. Он так скучает, так сильно скучает. Как много он хотел бы сказать ему, как хотел бы его обнять. Как хотел бы, чтобы у них было будущее, совместное, счастливое, то, в котором всё детство вместе, неловкие первые поцелуи, свадьба в красивых костюмах, общий дом, одна на двоих машина и ребёнок, похожий на омегу как две капли. Но всё, что у него осталось, это фотографии, к которым теперь добавились видео, и даже это — слишком большая роскошь.       Когда первый диск заканчивается (на том, как их, в смешных пижамах, укладывают спать на одну большую постель, а они всё продолжают дурачиться, отбирая друг у друга одеяло), Юнги продолжает сидеть на полу в темноте. Слёз больше нет, они высохли, стянув кожу на щеках. Кажется, что и эмоций слишком много, и мыслей, но в голове вакуум. Он даже слышит шум в ушах. Хочется посмотреть и другие видео, но у него просто нет на это сил. Его словно обесточили.       На то, чтобы переварить, успокоиться и прийти в себя уходит достаточно много времени, в конце которого он снова обнаруживает себя в машине, припарковавшись у пекарни, в которой пока ещё горит свет, хоть рабочие часы и закончились около получаса назад.       Первой мыслью у Юнги было отправиться к Сокджину, рассказать ему о Чимине, о видео, вывалить на друга плещущиеся через край эмоции, но он вовремя себя останавливает. Вряд ли Сокджину будет приятно слушать о Чимине. Они никогда не говорили о нем, Юнги не рассказывал, что с ним теперь знаком, что он взрослая копия его погибшего истинного, что он смотреть спокойно на него не может, видя в отражении его глаз всё, что мечтал когда-то видеть. В них ведь целые вселенные, поглощающие Юнги, утягивающие, и он с трудом сопротивляется, каждый раз напоминая себе, что это лишь игра его воображения, ведь он просто выдаёт желаемое за действительность. И тогда Юнги сворачивает на другую трассу.       Ехать к Намджуну тоже нет желания. Тот, наверняка, как обычно упивается своим одиночеством, в котором виноват сам, и грузить своими проблемами сейчас его совершенно нет желания. Тогда Юнги и оказывается снова у пекарни. Просидев минут десять в машине, ища в себе смелость войти внутрь и посмотреть ещё раз на омегу, от которого в груди так неспокойно, Юнги всё-таки выходит.       Он негромко стучит, не желая напугать, и дожидается, как Чимин снова впустит его, как в тот вечер, когда вся его спокойная и размеренная жизнь одиночки вдруг перевернулась одним только его появлением. Чимин, наверное, и сам не догадывается, сколько шороху навёл в жизни Юнги одним своим существованием.       Чимин впускает его молча, словно совсем не удивлён позднему визиту. Словно ждал? Юнги молчит с несколько секунд, пока они смотрят друг другу в глаза, и Чимин поддаётся какому-то порыву, подходя ближе и обнимая альфу. Юнги выглядит разбитым, Чимин видит в его слегка красноватых глазах столько боли, что не может просто остаться в стороне.       Юнги прикрывает глаза, позволяя себе зарыться носом в волосы Чимина, словно они друг другу родные. Пользуется случаем, держа в своих руках омегу, ощущая тёплый аромат, не похожий на запах Сонёна, но отчего-то нужный сейчас. Они почти не знакомы, но Юнги хватается за него как за спасательный круг, потонув в боли своих воспоминаний, а Чимин ему позволяет.       Чимин протягивает ему руку.

***

      — Я не думал, что это настолько выбьет меня из колеи, — тихо говорит Юнги. Они с Чимином сидят за столиком: омега заварил им чай, непривычный для альфы, который обычно предпочитает пить кофе.       Говорить с Чимином об этом не стыдно. Он смотрит в ответ так понимающе, не с жалостью, но с сожалением. Становится спокойно. Сейчас Чимин уже знает всё о том, как сложилась жизнь Юнги без Сонёна. Знает о неудачных попытках встретить кого-то, с кем можно было бы создать уют, стать семьей, знает о том, как он заменил Тэхёном отсутствие собственной семьи. Чимин чувствует одиночество Юнги, даже не смотря на то, что Юнги, вроде бы и не одинок. Но ведь это всё не то.       Чимину кажется, словно они с Юнги похожи, хоть и ситуации очень разные. У Чимина, в отличии от Юнги, хоть ненадолго, но получилось устроить семейную жизнь после того, как оборвалась его связь с истинным. Пусть всё это было спонтанно, не по плану, но у него появился Чонгук, да и Хосок был не плохим мужем, просто не срослось. Просто они не друг для друга.       У Юнги же не получилось даже так. У него нет за плечами брака, пусть и неудачного, нет детей, нет ничего, кроме высокой должности, двух лучших друзей и крестника, которого он любит, словно родного сына.       Иногда ему кажется будто он, пятилетний мальчишка, умер тем летом вместе с ним, с Сонёном. Иначе, как ещё объяснить, что вся его жизнь канула на дно? Сонён словно забрал у него всё, сам того не желая.       — Я предполагал, что это будет сложно. Воспоминания — тяжёлая штука, — грустно улыбается Чимин.       — Не знаю, зачем я приехал к тебе, ещё и так поздно. Извини, — Юнги вздыхает, смотря на часы. — Давай я отвезу тебя домой? Чонгук тебя наверное уже потерял.       — Он у Тэхёна ночует опять, — с усмешкой отмахивается Чимин. — Боюсь, такими успехами, нам не придётся слишком долго ждать внуков.       Из кофейни они вдвоём выходят ближе к полуночи, выпив по две чашки горячего чая за разговорами, отвлекаясь от грустных тем и обсуждая всё на свете.       С Чимином легко. Так же, как было хорошо и легко с Сонёном, несмотря на разницу в возрасте, которая в детстве ощущается слишком отчетливо. Юнги снова и снова одергивает себя, когда взгляд опять скользит по красивому лицу, которое он успел изучить. Он ловит себя на мысли, что хочет к этому лицу прикоснуться, когда помогает Чимину выйти из автомобиля и провожает до подъезда.       Юнги слишком галантный и заботливый, что заставляет Чимина смущаться каждый раз, когда он слегка касается его руки или спины, помогая сесть в машину, выйти из неё, или придерживая двери. Чимин никогда не был обделён вниманием, но чувствует себя неловко и смущенно рядом с Юнги.       Он прекрасно понимает, что Юнги смотрит на него, как на повзрослевшего Сонёна, но отчего-то это не задевает и не оскорбляет. Чимину совершенно не хочется его отталкивать или прекращать общение. Они словно связаны какой-то невидимой ниточкой, общей болью, схожими судьбами. Они так похожи.       Юнги не удерживается, когда Чимин поворачивается к нему, собираясь попрощаться, когда они встают возле подъезда. Его ладонь ложится на щёку Чимина, который замирает, слегка приоткрывая губы от неожиданности. Он, внимательно разглядывая лицо, проводит подушечкой пальца по скуле. У Сонёна была маленькая родинка, вот тут, справа. У Чимина такой нет. Нет, потому что он не Сонён. У Чимина верхняя губа чуть пухлее, чем была у Сонёна, а подбородок немного острее. Хотя, может и у взрослого Сонёна он был бы таким же, Юнги никогда не узнает.       Чимин всё ещё не Сонён. Палец Юнги спускается ниже, проводя под нижней губой, собирая немного бальзама с губ Чимина, и убирает ладонь. Чимин чувствует холод на коже.       — Прости, — выдыхает альфа. — Я не должен был. Спокойной ночи, Чимин.       Юнги оставляет Чимина у подъезда, возвращаясь в машину и уезжая как можно быстрее, пока дурацкое сердце не вырвалось из груди, требуя сделать что-нибудь, требуя поцеловать Чимина, который не Сонён.

***

      Пятницы и субботы с некоторых пор любимые дни недели Чонгука, ведь их он проводит дома у Тэхёна, зачастую оставаясь на ночь.       К откровенным ласкам за прошедшие недели они больше не возвращались, снова ведя себя максимально невинно (не считая обжигающих поцелуев, которых очень много), но Чонгук воспоминания о том случае раз за разом проматывает в голове, стоя под струями душа и водя по себе ладонями.       Хочется ещё. Хочется так невозможно сильно, что Чонгук не знает, сколько ещё сможет терпеть. И если прогулки у реки, совместные ужины в кафе и бесконечная болтовня по телефону почти не влияют на напряжение у него в штанах, то те моменты, когда они наедине остаются в машине Тэхёна или его спальне, напрочь затмевают его сознание.       Тэхён дома до невозможного уютный, и Чонгук глаз отвести не может, пока они сидят за обеденным столом вместе с Сокджином, который разогрел им, вернувшимся как обычно к ночи, поздний ужин. Сокджин хотел оставить детей наедине и уйти спать, но Чонгук стал расспрашивать его о книге и предстоящей презентации заграницей, о которой ему недавно рассказал Тэхён. Пришлось остаться и составить молодежи компанию.       Чонгук Сокджину очень нравится. Омеге нравится, когда сын приводит парня домой, нравится угощать их ужином и выпечкой, слушать их смешные разговоры и споры, наблюдать за влюблёнными взглядами. Дом словно оживает, становится не таким пустым, как в те дни, когда они с Тэхёном дома вдвоём. Эти стены истосковались по любви и радости.       Посидев с детьми немного, Сокджин уходит в спальню, оставляя их вдвоём доедать ночной ужин. Собрав тарелки, Тэхён решает сполоснуть их сразу, а не ставить в посудомоечную машину. Пока он оттирает их, стоя у раковины, Чонгук прижимается к нему сзади, сцепив на животе руки.       — Устал? — спрашивает у него Тэхён с улыбкой. Чонгук всё ещё не отказался от идеи брать полноценные смены в кофейне наравне с Джинёном, поэтому к себе домой он его сегодня забрал как раз оттуда.       — Не слишком. Просто соскучился, — Чонгук кладёт подбородок на плечо Тэхёну, наблюдая, как ловко он руками отмывает посуду, и в голову лезут непотребные воспоминания о том, как Тэхён этими самыми руками, этими пальцами...       Чонгук отстраняется, пока Тэхён не почувствовал его настроение. Нет, он хотел бы, чтобы Тэхён почувствовал, а ещё больше хотел бы, чтобы Тэхён и сам проявил интерес, но Чонгуку всё ещё неловко. Воспоминания о случае в машине дают ему не только неизбежный стояк, но и залитые пунцовым щеки и закусанные губы.       Выключив воду, Тэхён вытирает руки и поворачивается к Чонгуку, оперевшемуся бёдрами о стол.       — Пойдём наверх?       Чонгук в ответ кивает. Сокджин, наверняка, снова заранее постелил ему постель в гостевой комнате, которая была хоть удобной и весьма уютной, но всё равно не особо желанной. Приходилось мириться. Чонгук ведь вежливый гость, он ценит гостеприимство.       Наверху Тэхён снова по старой схеме отправляет альфу в душ, вручив ему большое чистое полотенце, но Чонгук дёргает омегу на себя, снова не желая разлучаться ни на секунду, пока не насытится поцелуями. Они два дня не виделись, какой уж тут душ?       Тэхён отвечает с упоением, прижавшись лопатками к двери ванной комнаты, и обвивает шею Чонгука руками. Их тела прижаты друг к другу слишком тесно, Тэхён чувствует альфу почти каждым сантиметром тела, ощущает его запах, отдающий возбуждением и тихо стонет. У него так давно не было секса, что хочется взвыть, но ощутить в себе что-нибудь больше, чем собственные пальцы. Но этому препятствует только Чонгук, стоящий на пороге шестнадцатилетия, и Тэхён убеждён, что нужно ещё подождать.       От тихого, но отчетливо различимого стона Тэхёна Чонгука накрывает. Накрывает так сильно, что Тэхён практически слышит рык, когда руки альфы подхватывают его под бёдрами, заставляя обхватить ногами Чонгука, вжимаясь в него пахом. Не по сценарию.       — Тише, — шепчет Тэхён, разрывая мокрый поцелуй с характерным звуком и смотря в затуманенные глаза Чонгука.       Тэхён соврёт, если скажет, что не хочет Чонгука. Хочет, ужасно. Не может смотреть спокойно на сильные руки, с сетью выпуклых вен, которых хочется касаться губами. Не может смотреть на крепкую шею, широкие плечи, не может не целовать мягкие губы. Сходит с ума от его аромата, который меняет свои краски, возбуждаясь от любого чуть более откровенного прикосновения. Тэхён с нетерпением ждёт дня, когда всё это станет его. Этот день будет особенным для них с Чонгуком.       Чонгук нехотя опускает Тэхёна на пол, проезжаясь при этом ладонями по его ягодицам, и продолжает тяжело дышать. Он сам не знает, как смог остановиться, ведь в голове всё ещё раздаётся стон омеги и он мечтает услышать его ещё. Тэхён раскраснелся, на его щеках появился милый румянец, а губы окрасились в темно-розовый. Чонгук тянется к ним снова. Он надеется получить ещё одну ласку, ту самую, от которой он будет краснеть и смущаться, но которая доставит его прямиком в рай.       Но Тэхён больше не даёт себя поцеловать. Он чмокает альфу в нос и заталкивает с наполовину вставшим членом в ванную. Чонгуку остаётся только справиться с напряжением самостоятельно, стоя под душем, и помыться.       Тэхён, принявший душ в родительской ванной, уже лежит под одеялом, когда возвращается Чонгук. Из дома он принёс кое-какую одежду, чтобы было во что переодеться, когда он остаётся у Тэхёна дома, поэтому из ванной он выходит в пижамных штанах, и заваливается на соседнюю подушку рядом с Тэхёном.       — Не пойду в гостевую, — объявляет Чонгук, двигаясь ближе и сталкиваясь с омегой носами.       — Вредный, — сонно улыбается Тэхён и чмокает его губы. — Папа потом скажет, что я тебя совращаю.       — А ты не совращаешь?       — Может быть только чуть-чуть? — хихикает Тэхён, придвигаясь ещё ближе и переплетая под одеялом их ноги.       Чонгук кладёт ладонь на голую кожу бедра Тэхёна, понимая, что он не в пижаме, и ведёт выше, ища край шорт. Шорты он не находит тоже. Замедляя движение руки, он осторожно поднимается ещё выше, пока не нащупывает кружево. Чонгук сглатывает.       На его ладонь сверху ложится рука Тэхёна. Чонгук думает, что сейчас он уберёт его руку со своего тела, но Тэхён слегка сжимает его пальцы и ведёт его ещё выше, задев кружево белья, и снова по обнаженной коже, проходясь по животу, рёбрам, и останавливаясь на груди. Под пальцами альфа чувствует сосок. Тэхён громко выдыхает, когда Чонгук проезжается по нему пальцами снова, гладя чувствительную кожу.       Это интересно. Чонгуку хочется Тэхёна изучить. Получать удовольствие, безусловно, безумно приятно, но дарить его, как оказалось иногда ещё приятнее. Он плавится наравне с Тэхёном, изучая его реакции на прикосновения, гладя пальцами. Губы тянутся туда же, вслед за пальцами, но Тэхён аккуратно его останавливает. Чонгук раздосадовано вздыхает. Папа Тэхёна всё ещё в нескольких метрах от них, а они всё ещё не дошли до самого главного.       — Сокджин улетает на презентацию книги в конце месяца, да?       — Да, — кивает Тэхён, понимая, к чему клонит альфа. — Но у меня, скорее всего, течка будет в это время. По датам вроде совпадает.       От слова «течка» у Чонгука почти наполняется рот слюной, и он вымученно вздыхает, откидываясь на подушки. Быть подростком с бушующими гормонами и встречаться при этом со взрослым сексуальным омегой невероятно сложно. Чонгук сам себе не завидует.