Aimer

      Юнги думает, что поехать в очередную командировку вместо Намджуна — отличная идея. Лучше другу сейчас провести время с семьей, чем оставлять их на целую неделю. Несколько важных встреч в Токио Юнги может провести сам, и Намджун ему в этом полностью доверяет. Для Юнги же это ещё и повод немного проветрить голову.       За эти пару недель, что прошли после его ссоры с Чимином, он много всего передумал. Злость сменилась раздражением, причём не на кого-то, а на самого себя. Юнги в очередной раз понял, что не смыслит ничего в омегах, в отношениях, в примирениях. В квартире снова пусто и одиноко, как было до того, как в ней начал частенько гостить Чимин. Теперь там снова тихо, не пахнет уютом, и в постели холодно до омерзения.       А ещё Юнги понял, что последний месяц совсем не вспоминал о Сонёне. Нет, он не забыл погибшего истинного. Он просто перестал сравнивать, окончательно разобравшись в своих чувствах. Теперь он с уверенностью может сказать, что любит Чимина. Не Сонёна, хоть и светлые детские чувства к нему навсегда останутся внутри него. Глубокие, осознанные, взрослые чувства он испытывает именно к Чимину. От этого становится легче, ведь он так боялся ошибиться.       Однако, как бы ни были сильны его чувства, он никак не может решиться прийти к омеге. Глупо, но он не знает как вести себя, что говорить, чтобы это было похоже на извинения, и не вылилось в очередной конфликт. Что касается Чонгука и Тэхёна, он всё ещё придерживается своего мнения, и оно совсем не в пользу сына Чимина. А стоит ему приехать к семье Ким домой, и снова увидеть всё ещё разбитого Тэхёна — ярость снова закипает в груди, и он поклясться может, что готов высказать все те гадости снова.       Поэтому, да, командировка — лучшая мысль за последнее время. Намджун искренне благодарит его, что взял всё на себя, позволил побыть с Джином и Тэхёном, и Юнги улетает в Японию с почти спокойной душой на всю неделю.       Уладив все дела с той же ловкостью, с которой это сделал бы Намджун, Юнги возвращается в Сеул, не откладывая работу на потом. В офисе телеканала тут же проводится совещание, на котором они отмечают успех прошедших встреч и переговоров. Он возвращается в привычную колею.       О том, что Юнги уже вернулся, Сокджин узнаёт от сына, который сообщил, что крёстный заедет завтра вечером в гости. Джин, жаждавший надрать другу зад всю последнюю неделю, на которую тот неожиданно свинтил заграницу, решает до завтра не ждать, и отправляется на телеканал.       Он так давно здесь не был, что испытывает волнительный трепет, заходя в центральный вход, как делал это каждое утро много лет подряд, но словно же в прошлой жизни. Его приветствуют всё те же альфы-секьюрити, не сменившиеся за эти года. Удивленно-радостными взглядами встречают бывшие коллеги, которых он встречает по пути до нужного этажа. У Сокджина даже настроение немного поднимается.       Решив, что к мужу зайти он успеет позже, и чтобы не терять время, он направляется прямиком в кабинет друга. Мин, зарывшись в бумаги и отчёты, не сразу замечает, что вошедшим в его кабинет оказывается Джин, а не секретарь, которого он несколько минут назад попросил сходить за кофе.       — Отвлечешься?       — О, Сокджин, — Юнги отрывается от работы и приподнимает брови. Визит друга для него оказался неожиданностью. — А ты чего здесь?       — Пришёл узнать, какого чёрта ты творишь? Хотел сделать это раньше, но ты уехал.       Сокджин прошёл в середину кабинета и уселся в кресло напротив Юнги.       — Ты о чём?       — А то ты не понял, да? Так вот, я о том, что ты наговорил Чимину о Чонгуке! Как ума только хватило?! Поверить не могу, Юнги! Где была твоя голова в тот момент?!       — Интересно знать, откуда у тебя эта информация, — Юнги складывает руки на груди, сверля омегу взглядом. — И вообще, это не твоё дело, Джин.       — Это моё дело до тех пор, пока ты лезешь в отношения наших детей! Кто тебе дал право так говорить о Чонгуке?! Ты понимаешь, что сделал этим больно Чимину?       — То есть, ты считаешь, что Тэхён — это не моё дело? Я лезу? — цедит альфа почти не разжимая губ.       — Да, чёрт возьми! Они разберутся сами! А ты разберись для начала со своей жизнью! Я-то думал, что ты у нас несчастный, брошенный, а ты, оказывается, сам всё с ног на голову перевернул и строишь из себя жертву!       — А с каких пор ты защитником Чимина заделался? Он же, вроде как, у тебя альфу уводил, или мне показалось?       — Это просто человечное отношение! На месте Чимина мог быть кто угодно, и мое мнение было бы таким же! — вскакивает на ноги Сокджин, уязвлённый словами лучшего друга, который затронул всё ещё свежие раны. У Сокджина на глазах появляются слёзы, неожиданно даже для него самого. — А ты ведёшь себя, как мудак! Зарвавшийся мудак, которому плевать на чувства всех вокруг! Так вот, это ты потом останешься один, если не прекратишь себя так вести! Чимин себе и получше найти может! А ты, дурак, так и останешься в одиночестве, как и прожил всю жизнь! А семью мою не трогай — у нас всё прекрасно, понял?       Сокджин вытирает слёзы с глаз, стоя напротив Юнги, который тут же дергается вперёд, чтобы обойти стол и обнять расстроившегося Джина, но на пороге кабинета возникает Намджун.       — Что здесь происходит? — Ким в несколько шагов пересекает кабинет и оказывается позади мужа, обняв его за плечи. — Что за крики?       Намджун внимательно смотрит на Юнги, у которого на лице одно сплошное сожаление и вина, потом разворачивает к себе лицом мужа. Сокджин весь заплаканный, расстроенный, и он прижимает его к себе, заключив в крепкие объятия. Сокджин утыкается носом ему в грудь.       — Не знаю, что между вами произошло, но можно не доводить его до слёз? — понизив голос обращается Намджун к Юнги.       — Не знаю, что на меня нашло. Джин, прости. Я не хотел.       Сокджин тяжело вздыхает, продолжая находиться в объятиях мужа, который поглаживает его по спине, но отстраняется, когда чувствует подкатившую к горлу тошноту. Он невольно морщит нос и пытается высвободиться из рук альфы, но тот прижимает к себе ближе.       — Ну чего ты?       — Да пусти же, — отталкивает, наконец, он Намджуна и спешным шагом идёт в сторону туалета, зажимая рот рукой.       В уборной его выворачивает сразу же, как только он закрывает дверь перед носом мужа и склоняется над унитазом. Весь завтрак из него выходит, но становится значительно легче. Он споласкивает рот, берёт найденную в сумке жвачку и поправляет слегка размазавшийся в уголках глаз макияж.       — Джин, открой, — просит стоящий за дверью Намджун.       — Всё в порядке, сейчас я выйду.       Намджун, подперев стену спиной, тяжело выдыхает, размышляя о том, что Сокджину действительно нужен отдых после всей этой нервотрёпки. Идея увезти семью на море кажется теперь как никогда актуальной. Тэхён отвлечется от переживаний, успеет соскучиться по Чонгуку; Сокджин развеется, поплавает, он это любит, ему точно пойдёт на пользу.       Сокджин выходит из уборной чуть бледноватый, и тут же снова оказывается в руках Намджуна, который внимательно его разглядывает.       — Зачем же так нервничать? Может, к врачу отвезти тебя? Ты бледный, — ладонь альфы ложится на щёку Джина, но тот отрицательно качает головой.       — Я бледный, потому что меня стошнило. Сейчас всё нормально.       Намджун про «нормально» слушать отказывается, и ведёт омегу в свой кабинет, заставляя прилечь на диванчик, стоящий у окна. Сокджин, немного повредничав, всё же соглашается, когда к уговорам присоединяется Юнги, усевшийся на стул рядом с диваном.       — Ну, и что ты делать планируешь? — интересуется Джин у Юнги, который задумчиво на него смотрит, всё ещё обдумывая каждое слово.       — Пойду на поклон, — вздыхает альфа.

***

      Чонгук решительно не отступается. Продолжает писать, звонить, приезжать к Тэхёну домой. Всё это, однако, всё ещё бесполезно. На его звонки омега не отвечает, сообщения прочитывает, но тоже оставляет без ответа. Когда Чонгук приезжает, то просто не выходит из своей спальни. Сокджин поит его чаем, просит не отчаиваться, подождать, дать омеге прийти в себя. Только чем больше проходит дней, тем сильнее загружается этим альфа. Внутри всё нестерпимо ноет, когда Чонгук думает, что же ждёт их впереди. А если Тэхён не простит? Если такой альфа ему и в самом деле ни к чему? Что ему тогда делать? Ему-то кроме Тэхёна больше никто не нужен, он на других даже посмотреть не сможет. Стараясь не поддаваться отчаянию, как и просит Сокджин, он уходит целиком в тренировки и учебу, но не забывая при этом напоминать о себе омеге.       Тэхён в своих чувствах и сам разобраться не может. Скучает, тоскует, а как вспомнит, так злится сразу. Без слёз ни один вечер не проходит. Сокджин и Намджун беспокоятся о его состоянии, видят, как он перечитывает сообщения от Чонгука раз за разом, сидя по вечерам с ними в гостиной, но ничего ему не отвечает, только вздыхает горько, кусает сухие губы. Сокджин несколько раз пытается поговорить с сыном, помочь хоть чем-нибудь, но Тэхён просит не поднимать эту тему.       Когда Намджун объявляет, что в конце следующей недели они втроём отправляются на отдых, Тэхён не возражает. Наверное, это и правда то, что ему сейчас нужно. Сокджин поездку воспринимает с энтузиазмом, и тащит Тэхёна на шоппинг. Они так давно не выбирались за покупками вдвоём, что Тэхён не может отказать папе, глядя на его сияющее лицо.       То, что родители снова вместе, делят одну спальню, целуются, пока думают, что Тэхён не видит — удивительно. Ему всё ещё непривычно видеть по утрам отца на кухне, когда папа спешит встать с его коленей и вернуться к приготовлению завтрака. Непривычно, что уже вторую пятницу они уезжают на ужин в ресторан вдвоем, и возвращаются лишь к завтраку. Папа словно расцветает снова, и это не укрывается от глаз Тэхёна: он видит и блестящие счастьем глаза, и непрекращающиеся разговоры об отце. Тэхён, глядя на папу, что будто помолодел на десяток лет, не может сдержать улыбки.       Гуляя по торговому центру, Сокджин заходит в основном в отделы для альф, и тащит за собой сына, сетуя, что без Намджуна так неудобно выбирать для него же одежду, но при этом из бутиков они без очередного пакета не выходят. Про себя омеги тоже не забывают, приобретая шорты, майки, солнцезащитные очки, сланцы, и прочие необходимые в отпуске вещи. Обойдя почти все этажи, Сокджин зависает в отделе нижнего белья, выбирая что-нибудь посимпатичнее, словно в медовый месяц собрался. Странно, но он ощущает непонятные для самого себя трепет и возбуждение, когда думает об отдыхе на море. Ему не терпится скорее сесть в самолёт, который увезёт их подальше от всех забот и проблем, туда, где тепло и хорошо, где целых три недели он будет наедине с любимым мужем и сыном.       — Всё? Теперь домой? — с надеждой спрашивает Тэхён сидя с кучей покупок на скамейке, когда к нему возвращается Сокджин с несколькими фирменными бумажными пакетами из магазина нижнего белья.       — Почти. Осталось в аптеку зайти, купить то, что может понадобиться в поездке.       Тэхён картинно начинает хныкать и уже готов взвыть от того, как сильно устал и как мечтает быстрее оказаться дома.       — Ну, не ной, — смеётся Джин, сгружая ему пакеты. — Вызови пока такси, а я схожу в аптеку.       Тэхён соглашается, и Сокджин с чистой совестью уходит на этаж ниже, где видел аптеку. Открыв в телефоне список, который написал себе заранее, он диктует его провизору, и пока тот собирает его заказ, Сокджин разглядывает ближайшие к нему витрины. Провизор, вернувшись на кассу с уже собранным пакетом, озвучивает стоимость покупки.       — О, и… посчитайте ещё тест на беременность, пожалуйста, — негромко добавляет он, пробегаясь взглядом по витрине с тестами разных марок.       — Один?       — Угу, — кивает омега.

***

      Минут тридцать проторчав в цветочном салоне, выбирая самый лучший букет цветов, Юнги едет с ним к Чимину, надеясь, что омега хотя бы выслушает. Он заезжает по пути в кофейню, на всякий случай убедиться, что у Чимина сегодня точно выходной, и обнаружив там одного Джинёна, едет к омеге прямо домой.       После недавнего разговора с Сокджином, он много думал. Об омеге, их отношениях, о Чонгуке и произошедшем. Он даже себя на место мальчишки ставит, вспоминает, каким в его возрасте был сам и приходит к выводам, что зря повёл себя так резко. Альфа то и дело подбирает мысленно нужные слова, представляет, что скажет омеге. Дурацкое осознание, что Чимин и правда может найти себе кого-нибудь получше, никак его не отпускает, заставляет больше нервничать. Встав в пробке, он стучит пальцами по рулю, косясь то на лежащую на соседнем сидении огромную коробку нежно-персиковых роз, то в окно, пробка за которым не спешит рассасываться. До дома Чимина ещё далеко, он едва ли отъехал от Каннам-гу. Его взгляд натыкается на ювелирный. Ведомый непонятно чем, он съезжает с полосы, паркуется и выходит из автомобиля, уверенно направляясь в салон, хлопая по нагрудному карману, убеждаясь, что карточка на месте.       Возвращается из ювелирного в машину он уже не так уверенно. Карман теперь словно печёт, огнём горит, и едва усевшись за руль, он ныряет в него рукой, извлекая маленький футляр из темного дерева. Юнги переводит дыхание, сжимая его в ладони, с трудом веря, что он действительно купил это.       Чимин открывает ему немного сонный, с помятыми от подушки волосами и футболке, сползшей с одного плеча. Увидев на пороге квартиры Юнги, держащего огромную коробку с цветами, он округляет глаза. Меньше всего он ожидал увидеть альфу.       — Можно?       — Ну, проходи, — Чимин пропускает его в квартиру и закрывает за ним дверь.       — Это для тебя, — Мин протягивает цветы, и они с трудом помещаются в руках омеги. — Я пришёл попросить прощения. И поговорить.       Чимин глядит на цветы в своих руках, потом на альфу, сталкиваясь с его умоляющим взглядом, и со вздохом кивает.       — Идём в гостиную, — омега идёт вперёд, неся коробку, и ставит её у окна. Жестом он приглашает Юнги присесть. Альфа усаживается, и Чимин опускается рядом, взяв в руки декоративную подушку и обняв её в руках, словно невольно защищаясь.       — Чонгук не дома?       — Нет, на тренировку ушёл.       Неловкость, витающая в воздухе, не нравится им обоим, но ни один, ни другой не знают, как себя вести. Хочется плюнуть на всё и крепко обняться, сжать друг друга в руках и долго целовать, но оба не знают, будет ли это хорошей идеей. Они сидят друг напротив друга и долго молчат, иногда поднимая взгляды. Как-то всё стало слишком сложно и запутанно.       — Ты хотел поговорить, кажется, — негромко напоминает Чимин.       — Да, Чимин, — Юнги придвигается ближе и берет омегу за ладонь, заставляя выпустить подушку из рук. — Я хотел попросить у тебя прощения. Я наговорил тебе неприятные вещи, и хочу, чтобы ты знал, что я вовсе так не думаю. Ты отлично воспитал Чонгука, на самом деле. Я вижу это в его отношении к тебе, к Тэхёну. Я много размышлял, ставил себя на его место и знаешь, у меня нет никаких гарантий, что я поступил бы лучше. И я извинюсь перед Чонгуком тоже за свои слова. Думаю, в сложившейся ситуации они его задели. Он вовсе не плохой, теперь я понимаю это. А я вспылил. Тэхён мне как родной сын, понимаешь? Это, конечно, меня не оправдывает перед тобой, и я не должен был обвинять ещё и тебя, но в тот момент мне казалось что я могу прибить кого угодно за Тэхёна.       — Я знаю, как сильно ты его любишь, — кивнул Чимин, смотря на свою руку, которую всё ещё мягко удерживает альфа.       — У меня никогда не было семьи, собственных детей, и не знаю, будут ли, а с Тэхёном я с самого его рождения, поэтому он по-особенному дорог мне. Прости меня, что я так себя повёл.       — Я всё понимаю, — вздыхает омега.       — И прости, что мне потребовалось столько времени, чтобы прийти к тебе.       Чимин кусает щёку изнутри, высвобождая свою руку из рук альфы и отходит к окну, встав к Юнги спиной.       — Я думал, мы расстались. Думал, ты ушёл насовсем. А ты приходишь спустя несколько недель, ни позвонив, ни написав. Юнги, взрослые люди не пропадают просто так на месяц, чтобы потом просто постучать в дверь, понимаешь? Что я должен был думать?       — За это я и прошу прощения. Я обещаю тебе, я стану лучше, только прости.       Чимин вздыхает, обняв себя руками. Он и не думал, что так сильно будет по Юнги скучать. Да, их отношения сложные, порой непонятные, они оба постоянно что-то накручивают себе, ведь оба оказались в непростой ситуации, но только рядом с Юнги Чимин понимает, что ему никогда и ни с кем не было так хорошо. Он убеждается в этом снова, когда альфа подходит сзади, обвив его руками за талию, и прикасается губами к плечу, выглядывающему из-под футболки.       — Без тебя пусто. Я и представить себе не мог, что у меня появится кто-то, без кого я дальше смыслить жизни своей не буду, — Юнги поднимается невесомыми поцелуями к шее, заставляя Чимина прикрыть глаза и откинуть голову ему на плечо. В руках альфы так тепло и хорошо, что он невольно растворяется, и уже почти готов на всё, словно пьянея от его присутствия. Эти недели без него были мучительные, совершенно безликие и одинокие, но порой так сложно отпустить себя окончательно, перебороть, закрыть глаза на все свои заморочки. Видимо, у Юнги точно так же, поэтому они и не могут никак прийти к чему-то нормальному.       Юнги, достав из кармана футляр, недолго смотрит на него, перестав Чимина целовать. Наверное, более подходящего момента он не найдет, поэтому хочет воспользоваться этим мгновением, когда Чимин в его руках такой податливый. — У меня кое-что есть для тебя. Открой глаза.       Чимин слушается, и видит перед собой руку альфы, в которой он держит темного цвета гладкий футляр, выполненный из дерева.       — Что это? — хмурится омега, словно отрезвев, и прикасается к коробочке пальцами. Он всё ещё прижимается спиной к груди альфы, но не слышит, как сильно бьется сейчас его сердце.       — Выходи за меня, Чимин, — просит альфа, открывая футляр.       Омега растерянно смотрит на кольцо, усыпанное камнями и не может вымолвить и слова. Пожалуй, предложение — это последнее, чего он ожидал в их с Юнги ситуации, ведь не смотря на влюблённость, у Чимина нет никакого чувства стабильности и постоянности.       — Юнги… — шепчет Чимин, разворачиваясь к альфе. — Зачем ты…       — Ты не хочешь? — тускло спрашивает Мин, чувствуя, как внутри что-то обрывается.       — Всё так сложно, и я не думаю… не думаю, что сейчас время. Я не уверен, что нам это нужно. Прости… не обижайся Юнги, но я ни в чем сейчас не уверен. Я не знаю, о чем ты думаешь, когда рядом со мной. Думаешь ли ты о Сонёне, или обо мне. И об этом я переживаю чаще, чем хотелось бы. Вдруг спустя несколько лет брака ты поймёшь, что влюблён вовсе не в меня? Что, если ты просто запутался?       — Я правда в начале думал только о Сонёне, наверное, нет смысла скрывать это. Боже, да я вас даже почти не различал, в моей голове вы были одним человеком. Но потом, когда я узнал тебя лучше, начал влюбляться, понял, что вы вовсе не похожи. Разве что улыбками. А после этих недель без тебя, я окончательно осознал что люблю тебя. Тебя, Чимин, не кого-то другого. И нужен мне именно ты, и это вряд ли изменится, потому что я не склонен раскидываться чувствами, как ты, возможно, успел заметить. И я хочу, чтобы ты стал моим мужем.       — Я не знаю, Юнги, — качает головой Чимин. — Давай оставим этот разговор на другой раз, пожалуйста. Я не готов сейчас об этом думать. Извини меня.       Юнги смотрит на кольцо, футляр с которым он всё так же сжимает, и опускает руку. Чимин ясно дал понять, что Юнги лучше пока оставить омегу, не давить, но так не хочется снова уходить, так ничего и не выяснив в их отношениях. Одно только успокаивает — он сказал Чимину о своих настоящих чувствах, и только Чимину решать, что с ними делать теперь. Так странно осознавать, что вся твоя жизнь теперь в крохотных ладошках омеги, который смотрит на тебя так же потерянно, как и ты на него.       — Хорошо, — выдыхает альфа и вкладывает в руки Чимина футляр с кольцом. — Я тогда пойду.       — Нет, Юнги, пусть это будет у тебя, — качает головой Пак, и отдаёт коробочку обратно.       Домой Юнги возвращается в состоянии ещё хуже, чем уходил утром. Кладёт футляр на столик перед собой, наливает немного виски в низкий бокал, и не смыкая до глубокой ночи глаз думает о Чимине.

***

      По приезде домой, Сокджин, не разбирая многочисленных пакетов с новыми вещами, запирается в ванной комнате, прихватив с собой небольшой бумажный пакетик из аптеки. Выложив упаковки с таблетками в аптечку, Сокджин опускается на пол, сложив ноги по-турецки. В руках он вертит коробочку с тестом на беременность, волнительно вздыхая.       Мысль сделать тест не отпускает его уже несколько дней, с того момента, как его стошнило, когда он находился на телеканале. Рвоты больше не было, но непонятное состояние никак не проходило. Иногда его подташнивает при самых обычных ежедневных делах, вроде чистки зубов по утрам, приготовлении еды, или когда Тэхён жуёт жвачку со вкусом «баббл-гам», и Сокджин чувствует этот ужасный химозный запах. Иногда у него кружится голова, темнеет в глазах, но лишь на секунды. Он даже подумывает, не пройти ли ему обследование. Может, он чем-то болен?       — Пап, — стучит в ванную Тэхён. — Отец скоро будет дома, ты будешь что-нибудь готовить? Может, лучше что-нибудь заказать?       — Закажи, — бросает Сокджин, не отвлекаясь от изучения коробки.       — А что заказать? Ты хочешь корейскую кухню? Может, что-нибудь из европейского заказать? Я бы стейк с кровью съел с удовольствием. А ты? Отец тоже любит стейки с кровью.       Сокджин морщится, при упоминании о мясе.       — Только не стейк! Что-нибудь другое, всё равно.       — Ладно! — крикнул напоследок сын и за дверью снова стало тихо.       Сокджин вытряхнет содержимое коробки на пол перед собой. Как давно он этого не делал. А ведь раньше это было регулярной процедурой. Он покупал тесты после каждой течки, в надежде увидеть на них две полоски, которые так и не появились, разрушив все их мечты о втором малыше.       На что он надеется сейчас, и зачем вообще купил этот тест, он и сам не знает. Он чувствует себя до невозможного глупо, цепляясь за какую-то призрачную надежду «а вдруг», понимая, что проведя с мужем столько течек, когда они целенаправленно «делали» малыша, у них ничего не вышло, а значит сейчас, когда даже течки не было, у него вообще нет ни малейшего шанса оказаться беременным. Но он всё равно зачем-то проводит все простые манипуляции, прописанные в инструкции, и кладёт тест перед собой, словно его гипнотизируя.       Одна минута, вторая, третья, пятая.       Сокджин смотрит на единственную полоску, которую видел сотню раз за эти годы, и не может сдержать слёз, хоть ни на что и не надеялся.