***
В Доме Джошуа за одним из углов дома имеется цветник, выходящий на остатки конюшни. Раньше он был большим и ухоженным, но, по понятным причинам, пришел в запустение, несмотря на усилия садовника по его поддержанию. Уже позднее утро, солнце наполовину поднялось в небе. У Кастиэля на голове большая широкополая шляпа, защищающая его от солнечных лучей, когда он сидит на корточках в грязи, выдирая сорняки и осторожно перемещая своенравные лозы в безопасное место. Струйка пота ползет за воротник, оседая между лопатками, а затем опускается вниз. Почувствовав взгляд, Кастиэль поднимает голову. Он ничего бы и не увидел, если бы Дин, скрытый в тени дома, не двинулся с места. — Дин? — Кастиэль садится, приподнимая край шляпы. — Тебе что-нибудь нужно? Наступает пауза, Дин, возможно, обдумывает, стоит ли ему показываться, а затем выходит. Он в той же рубашке, что надевал на завтрак несколько часов назад, и его руки свободно лежат в карманах джинсов. — Нет, — отвечает Дин, — просто вышел глотнуть свежего воздуха. — Рэйчел смогла ответить на все твои вопросы? Лицо Дина на мгновение принимает странное выражение — возможно, вспышка раздражения, наряду с другими эмоциями, которые Кастиэль не может определить. — Да, она справилась, — он слегка откашливается. — Честно говоря, я не ожидал ее увидеть. — Она лучше меня разбирается в языковых представлениях. В конце концов, я довольно много времени провел вдали от дома. — Разве ты не должен был присоединиться к нам? — спрашивает Дин. Возможно. Вообще-то, да, Кастиэль должен был присоединиться к ним. Нейтрально-неодобрительное хмыканье Рэйчел эхом отдается в ушах Кастиэля — та же реакция, которая последовала, когда Кастиэль этим утром велел ей взять на себя урок Дина. — Ты злишься на меня? — внезапно спрашивает Дин. — Из-за чего? — Даже не знаю, — Дин пожимает плечами. — Именно поэтому и спрашиваю. Может, ты взбесился и отправил Рэйчел разбираться со мной. — Я не сержусь на тебя, — Кастиэль задумчиво смотрит на свои садовые перчатки. Он чувствует внутри себя пустоту — там, где раньше был гнев, — но теперь она мало чем отличается от того, каким был Дом Джошуа, когда они только приехали. — Наверное, у меня просто для этого не было настроения. — Но ты в настроении для садоводства?— интересуется Дин. Кастиэль занят очередным сорняком, выдергивая его из земли слабым, но результативным рывком. — Садоводство проще. — По сравнению с чем? — Не знаю, — резко говорит Кастиэль. — Людьми. Мной. Тобой. Каждым. Кастиэль больше не хочет смотреть на Дина, поэтому возвращается к работе, подавляя — прилив облегчения? разочарования? — когда тот в конце концов уходит, исчезая за углом дома, без сомнения, в поисках чего-то более интересного. Майкл должен был выбрать кого-то другого. Наоми следовало выбрать кого-нибудь другого; видит Бог, сделай она так, обошлась бы меньшей головной болью. Дин, может и не подходит для этой договоренности, но Кастиэль не намного лучше. Сэм правильно поступил. Приближающиеся шаги заставляют Кастиэля поднять голову. Дин вернулся, хотя на этот раз не с пустыми руками. Он держит коробку с пиццей и корзину. Он входит в цветник, границы которого обозначены низким забором и аркой, и направляется к видавшему виды деревянному столу в дальнем конце, рядом с насосом. Со странной аккуратностью Дин выгружает свою ношу и расстилает на столе скатерть. — Уже почти обед, — громко сообщает он. — Немного рановато, — отвечает Кастиэль. — И кто меня остановит, полиция нравов? — движения Дина эффективны и точны. Емкость для воды на угол, бумажные тарелки, бумажные стаканчики — Кастиэль даже не знал, что в доме есть одноразовая посуда. К тому времени, как Дин накрыл поляну, Кастиэлю уже поздно протестовать. Он встает и идет к насосу, где снимает перчатки и моет руки. Его одежда не подходит для стола, но он сомневается, что Дин будет возражать. Едят они молча. Пицца разогрета, хотя корочки уже не такие твердые, как вчера. Дин выковыривает ананасы из куска, перед тем, как есть; Кастиэль испытывает соблазн взять их себе, но чувствует, что это было бы слишком интимно. — У тебя дома есть сад? — спрашивает Дин. — Да, — кивает Кастиэль. — Маленький, совсем не такой, как этот. — Выращиваешь специи? — Я не готовлю, — Кастиэль морщится. — Не так. Я в состоянии готовить, но чаще всего мне не хватает ни умения, ни терпения. Травы, которые я выращиваю, я использую для работы. Это не моя специальность, но иногда я балуюсь. Дин выглядит смущенным. — Балуешься? Кастиэль отряхивает руки от крошек и соуса. Встает с деревянной скамьи и идет к растениям, растущим на решетке, срывая пучок молодых побегов и лоз. Он приносит их обратно к столу и скручивает в шар — Дин жадно наблюдает за ним. Немного слюны, незаметно добавленной на большой палец, склеивает органические ингредиенты, и пара волосков с рубашки Кастиэля обвязываются вокруг формы. — Видишь это? — Кастиэль поднимает маленький скрученный шарик, чтобы Дин мог его рассмотреть. — Да-а? — тянет Дин. Кастиэль медленно вдыхает, сосредотачивается на задаче и отбрасывает шар от стола. Тот громко взрывается в искрах зеленого и желтого. Вообще-то, не громче щелчка при открытии банки с пивом, но Дин все равно восклицает: — Ого! — Алхимия, — говорит Кастиэль. — Именно этим я и занимаюсь. — Но... — Дин смотрит туда, где была маленькая вспышка. — Это были просто... обычные предметы. — Большинство заклинаний состоят из обычных предметов, — указывает Кастиэль. — Да, но чаще всего... в этом замешаны огонь, серебро или кровь. — Магия крови не всегда внешняя, — Кастиэль показывает на себя. — Она может быть внутренней, если есть сила. — Это охрененно круто! — восклицает Дин. — Никогда не видел, чтобы Хранители Знаний такое творили. — На это есть особая причина. Все, что выходит за рамки простых салонных трюков, может быть опасным, и риск для заклинателя огромен. Оно действительно того не стоит. — Но все равно круто, — от удивления Дин действительно выглядит очень молодым. — Ладно, да, это пыль в глаза, но ты можешь то, чего не могу я, и это всегда будет круто. — Я могу сделать много того, что тебе неподвластно, — рассудительно говорит Кастиэль. — Точно так же, как и ты умеешь то, что не могу я. Дин фыркает себе под нос. — Ну да, как будто охота — это ракетостроение. — Я не это имел в виду, — раздраженно говорит ему Кастиэль. — Ты умеешь чинить механизмы, хорошо водить машину, у тебя острый глаз и цепкая память на подтекст и эмоциональный резонанс во всем, что ты видишь. И это только поверхностный взгляд на жизненно важные навыки, необходимые для независимости. Жесткие навыки, мягкие навыки — все они ценны. Дин пристально смотрит на него. — Не думаю, что я понял хотя бы половину из того, что ты только что сказал. — Нет, — возражает Кастиэль. — Ты просто так говоришь, но это неправда. Ты очень умный. Любой, кто говорит тебе обратное — пытается тебя контролировать. — Там, откуда ты родом, все так и работает? — Не надо... — Кастиэль обрывает себя, делая глубокий вдох. Дин очень хорошо умеет уклоняться от тем, которые его не интересуют. — Дай мне закончить обед. Дин издает неопределенный звук. — Тогда вернемся к садоводству? — Может, ты хочешь чем-нибудь заняться? — интересуется Кастиэль. — Нет, нет, я не хочу отрывать тебя от работы в саду. — Хочешь поехать в город? Ты не находишь себе места? Да? — Кастиэль встает. — Я приму душ и составлю тебе компанию. — Нет, я... — Дин нервно сглатывает. — Ты предпочитаешь прямоту, верно? — Однозначно. Что ты хочешь? — Я... — Дин замолкает, быстро моргая и облизывая губы. — Я не хочу тебя беспокоить. Кастиэль морщится. — Это не единственная вещь, которую я могу тебе дать. — Кас, ты не слушаешь, — говорит Дин. — Я прошу тебя ответить мне прямо. И не хочу причинять тебе беспокойство. Я сейчас тебя беспокою? Кастиэль садится. Он не должен быть в состоянии вынести взгляд Дина — словно тот бомба, готовая взорваться, но именно это и происходит, он выдерживает его. Сады тихие, а территория за ними — пустое пространство, подчеркивающее их изолированность. Если Кастиэль не может признаться в этом здесь, значит больше нигде. — Я просто так злюсь, — тихо говорит Кастиэль. — Не на тебя — на ситуацию. Я знаю, что в этом нет ничего нового, но мне кажется, я неплохо справляюсь, не вымещая это на тебе. Но дело в том, что чем больше я узнаю тебя, тем больше злюсь. Тебе надо было бежать вместе с братом. — Что, и оставить тебя на милость кого-то еще хуже? — Дин слегка улыбается, пытаясь пошутить. — Ты же знаешь, что я — лучшее, что у нас есть. Второе место, после Сэма. — Они не заслуживают тебя, — говорит Кастиэль. — Майкл не заслуживает тебя. — Это и правда тебя достает, — удивляется Дин. — Типа, конкретно так. Кастиэль хмурится. — В противном случае, я бы волновался. — Нет, я имею в виду... — Дин потирает рукой висок, прежде чем вспомнить, что минуту назад ел пиццу, и теперь у него волосы в томатном соусе. Он вздыхает. — А чем ты любишь заниматься для развлечения? — Мы что, меняем тему? — спрашивает Кастиэль. — Нет. Что ты любишь делать для развлечения? Чтобы оторваться? Это так похоже на то, что сказал бы Бальтазар. — Я простой человек, Дин. Я читаю, переписываю старые произведения, хожу в музеи. — А как насчет того, когда ты действительно нервничаешь из-за, ну не знаю, аттестационных работ? Я уверен, что у тебя есть коллеги, которые тебе не нравятся, начальники, которые досаждают. Черт, ты совершенно... — Дин внезапно замолкает, глаза его загораются каким-то пониманием. — О. Точно. — Что? — Идем со мной, — Дин встает и жестом приглашает Кастиэля следовать за ним. — Оставь пиццу, просто... пошли со мной. Кастиэль понятия не имеет, что происходит, но встает, следуя за Дином, который выходит из сада на поляну сразу за забором. Дом находится за спиной Кастиэля, но он почти чувствует, как тот наблюдает за ними и осуждает их — конкретно его. — Насколько я понимаю, ты держал все в себе, — говорит Дин. Это позиция лидера, голос лидера. Или голос старшего брата. Возможно, это одно и то же. — Ты был настороже с того момента, как попал сюда — взял на себя ответственность, держал все под контролем, и я думаю... — он задумчиво смотрит на Кастиэля. — Думаю, именно этим ты, по-твоему, и должен заниматься, будучи более подготовленным, чем я. Но на самом деле ты этого не хочешь, и вскоре это должно тебя накрыть. Я знаю, через что ты проходишь, поверь, знаю, и это будет сильно действовать тебе на нервы. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. Ты намекаешь, что я не справлюсь? — Кастиэль выпрямляется. — Я не слабак, Дин. — Я и не говорю, что ты слабак, — спокойно отвечает Дин. — Я говорю, что ты в этом не одинок. Давай, ударь меня! — Нет, — решительно возражает Кастиэль. — Поверь, ты не причинишь мне вреда. Просто ударь. — Нет. — Да ладно тебе, мужик! — Дин толкает Кастиэля в плечо. Толчок не сильный, пальцы лишь задевают его, но прикосновение провоцирует, заставляя Кастиэля ощетиниться. — Когда Наоми сказала тебе, что ты должен жениться, что ты сделал? — Я не сбежал. — Ладно, да, ты подчинился, но лишь для виду, — говорит Дин. — Ты — коварный сукин сын — сделал что-то для себя, преодолевая все риски и опасности, потому что тебе нужно было что-то сделать, взбунтоваться любым тайным и особым способом, так, чтобы это никому не повредило или не повлияло на картину в целом. Ты потрахался, и знаешь что? Ты это заслужил. Лицо Кастиэля полыхает, отчасти от смущения, отчасти от шока, что Дин так откровенно говорит об этом. — К чему ты клонишь? — К тому, что ты злишься и как-то это выражаешь! — восклицает Дин, практически сияя. — Я знаю, что в тебе это есть, в тебе есть все это: разочарование и кипящие страсти, и... Единственный человек, на котором ты можешь это выместить, — я, а ты этого не делаешь. Кастиэль смотрит на Дина, а затем напряженно кивает в знак согласия. — Будь это кто-то другой, ты бы ему всю задницу надрал. Я понял, чувак. Дело в том, что ты присматриваешь за мной, а я должен присматривать за тобой. Только так это может сработать, — Дин раскрывает объятия. — Ударь меня. — Последняя часть не имеет смысла. — Ладно, — Дин возвращается в сад, критически оглядываясь вокруг, прежде чем находит пару деревянных ручек, которые, скорее всего, раньше использовались для грабель или лопат. Когда он возвращается, он бросает одну Кастиэлю, который ловит ее только из вежливости. — Ты же знаешь, как этим пользоваться. Кастиэль крепче сжимает палку. — Сначала нам нужно размяться, — он задыхается, когда Дин тычет в него деревянной ручкой, заставляя отступить. — Да, вот так, — говорит Дин. — Мы только что поели, — напоминает Кастиэль сквозь стиснутые зубы. — нас стошнит... Стук дерева о дерево разрывает воздух. Кастиэль пялится на Дина, который мог бы наградить его сотрясением мозга, если бы Кастиэль не закрылся своей палкой. А может, и нет — у Дина рефлексы охотника, и он бы вовремя остановился. Может быть. Наверное. — Или ты предпочитаешь напасть на меня в боксерских перчатках? — говорит Дин. — Боксерская груша не дает сдачи. — Это медитативно, — резко говорит Кастиэль. — Я делаю это не для того, чтобы причинить кому-то боль. — Ты никому не причинишь вреда, — Дин тянет свою палку назад только для того, чтобы снова взмахнуть ею, целясь в колени Кастиэля. Он ухмыляется, когда тот блокирует и этот удар, а затем крутит своей палкой. Хвастун. — Сомневаюсь, что ты смог бы причинить мне боль, даже если бы захотел. — Я бы и не захотел. — Никогда не говори никогда, Кас. — Почему ты так говоришь? Почему ты... — Кастиэль едва не пропускает следующий удар, отклоняя его прежде, чем тот настигает живот. Что-то внутри Кастиэля разворачивается. Напряжение в руках, удовлетворение от того, что он держит что-то твердое, вызывающий блеск в глазах Дина — все это сливается и освещает что-то внутри Кастиэля, заставляя его ударить в ответ. Он замахивается, бьет и парирует, двигаясь без изящества и стиля, поскольку в мире, где есть так много всего, что он не может сделать. Это — он может. Потому что Дин готов к нему. Дин улыбается ему, довольный, вместо того, чтобы пожалеть, его зеленые глаза пронзают Кастиэля насквозь. — Это все, на что ты способен? — бросает он вызов. Нет, не все. Время сдвигается, смазывая движение, шум и пот — тело Кастиэля принимает то, что ему предлагают, изливая весь свой гнев и разочарование на удар дерева о дерево. Все это время Дин кивает Кастиэлю и легко отвечает, перенося вес с ноги на ногу в ожидании следующего удара. Сквозь туман неожиданного адреналина Кастиэль замечает, что это знакомо Дину, наверное, своеобразный ритуал снятия стресса среди охотников или его друзей, или даже семьи. Дин пытается чем-то с ним поделиться. Дин пытается помочь ему. Дин не должен этого делать. — Блядь, — говорит Кастиэль, тяжело дыша. Он ненавидит быть беспомощным, чувствовать себя беспомощным. Это заученная ненависть, впитанная в его кости вместе с мудростью знания, когда нужно молчать. Дин наверняка видел это в Кастиэле — а если нет, то уж точно увидит сейчас. — Да, именно так, — спокойно отвечает Дин. — Блядь, — повторяет Кастиэль. Он смотрит на палку — дерево раскололось и треснуло там, куда пришлись удары. Ему не нужно смотреть на свою руку, чтобы знать — кожа поцарапана, и, возможно, кое-где открытые ранки. А значит, есть кровь, плюс соль от пота и грязные руки. Дин не должен видеть его таким. Кастиэлю стоит быть умнее, лучше, надежнее. Предполагается, что Дин сможет рассчитывать на него, что он справится с ситуацией и успешно проведет их обоих через это. Насколько он сейчас полезен? Кастиэль кричит. Это недостойный звук, но он служит своей цели, вытягивая запасы его энергии через спираль в животе, вниз по руке и наружу. Он отбрасывает палку подальше от Дина, и та взрывается в воздухе. Дин вскрикивает от неожиданности, а затем тоже кричит, но уже совсем по другой причине: он бросается вперед и падает на колени перед упавшим Кастиэлем. — Чувак, твою мать! — вопит Дин. Кастиэль садится и вытягивает перед собой руку. Она вся горит, артерии и вены жжет магическим откатом, мышцы напряглись от сброшенной энергии. Кастиэль пытается шутить: — Вот почему мы не используем такую магию. — Ох, приятель, — Дин стягивает с себя рубашку, надетую поверх майки, и оборачивает ее вокруг руки Кастиэля с быстротой, противоречащей тому, как часто он это делает. — Вот блин, Кас, я... — Если ты скажешь, что сожалеешь, я сделаю это снова, — Кастиэль смотрит на Дина, хотя в данный момент его зрение досадно расплывчато. — Не понимаю, с чего ты так беспокоишься. Дин поджимает губы. Кастиэль ждет протеста или объяснений и определенно не ожидает, что рука Дина опустится ему на шею, и его притянут к груди, чтобы... о, обнять. Это точно объятие, настолько удобное, насколько вообще возможно, когда Дин крайне осторожно отводит раненую руку Кастиэля подальше от их тел. — Я понимаю, что ты пытался сделать, — говорит Кастиэль, сопротивляясь желанию отстраниться. — Ты думал с помощью этого упражнения спровоцировать эмоциональный всплеск, но, Дин, я не такой, как ты. — Не парься, — отзывается тот, однако все равно не размыкает объятий. Если Кастиэль расслабит шею, то сможет прижаться виском к плечу Дина — твердому и сильному. Рука Дина скользит ниже, к основанию шеи Кастиэля, мягко сжимая. От Дина пахнет потом и пиццей. Он грязный. Тело Кастиэля не должно расслабляться от одного его прикосновения, словно Дин — какая-то цепь заземления. — Я не могу быть обузой для тебя, — тихо говорит Кастиэль. — Ага, можно подумать, я лучше, болван, — отвечает Дин. — Я здесь новичок, помнишь? — Это не твоя вина. У тебя не было выбора. — Черт побери, Кас, ты себя слышишь? В этом деле нас двое. Когда я чувствую себя фигово, ты пытаешься что-то поделать с этим. Когда тебе нехорошо — моя очередь. — Я ничем тебе не помог, — возражает Кастиэль. — Неправда. Я же говорил, что ты не даешь мне здесь лезть на стену. — Но я также и причина твоего стресса. — Остановись, — рука Дина двигается, рисуя круги между лопаток Кастиэля. Тот вздыхает, в основном невольно. — Просто позволь мне, ладно? Кастиэль где-то читал, что некоторые животные любят сидеть в коробках, потому что это связано с инстинктом жажды защиты и безопасности. Дин — не коробка, но когда его грудь прижата к груди Кастиэля, дыхание касается его уха, а рука крепко обхватывает бок — эффект тот же. В действиях Дина отсутствует здравый смысл, нет ни шуток, ни ворчания. Дин спокоен и терпелив. Кастиэль закрывает глаза, уткнувшись в плечо Дина, молча желая, чтобы тот не двигался. Он и не шевелится. — Никому не говори об этом, — предупреждает Кастиэль. Дин смеется. — Конечно, нет.***
К моменту их возвращения, пицца уже остыла, но на вкус Кастиэля она — манна небесная. Дин хихикает, глядя с каким аппетитом, он уплетает кусок за куском, но вряд ли Кастиэля это сейчас смутит. Он также считает, что поскольку изначально «блестящая идея» принадлежала Дину, тот может делать с рукой Кастиэля все, что захочет — массировать ее, чтобы разблокировать мышцу, и протирать влажным полотенцем. Руки Дина благословенно тверды и деловиты, никаких дурацких поглаживаний, которые приводят Кастиэля в бешенство. Дин сосредоточен на поиске спазмов и их смягчении, и очень скоро Кас снова может пошевелить пальцами. — Это похоже на заклинание изгнания? — с любопытством спрашивает Дин. — Но вместо того, чтобы изгнать какое-нибудь живое существо, ты... изгнал себя из объекта? Кастиэль кивает, довольный сообразительностью Дина. — Молодец. Да, именно так. Дин улыбается ему. — Итак, тело поглощает активную силу, и отдача — это то, что ты посылаешь. — Я не собираюсь учить тебя. — Я и не просил, — смеется Дин. — Меня вполне устраивает старая добрая соль с серебром. О, кстати! Кажется, я починил радио. После всего, хочешь помыться и расслабиться, а после встретиться в кабинете? Кастиэль кивает. — Хорошо. Покончив с едой и приведя в порядок сад, они возвращаются в дом. Кастиэль принимает душ, радуясь теплой воде и возможности смыть утреннюю грязь. Из-за травмированной правой руки ему приходится больше полагаться на левую, где откровенно бросается в глаза брачная татуировка, которую до этого Кастиэль почти не замечал. Они оба почти все время носят рубашки с длинными рукавами, даже в доме, поэтому Кастиэль забыл об этом символе. Теперь он смотрит на нее, поворачивая руку и глядя, как перемещаются под каплями воды буквы. Дин как-то сказал, что остро чувствует присутствие татуировки. Кастиэль пытается представить, что при этом чувствует Дин — страх, принадлежность, смирение. Или напоминание о том, чего он больше не может иметь. Переодевание после душа занимает немного больше времени, чем необходимо, а значит, когда Кастиэль добирается до кабинета, Дин уже там. На нем новые рубашка и джинсы, волосы слегка влажные, а рука лежит на недавно отремонтированном радиоприемнике. — Ты в порядке? — спрашивает Дин. — Может, наложим шину? — Нет, все хорошо, — Кастиэль крутит локтем. — Просто такое ощущение, будто в руке судорога. Мне всего лишь нужно будет больше пить жидкости, чтобы компенсировать это. — Сиди на попе ровно, — говорит Дин, когда Кастиэль начинает двигаться к двери. — Я принесу что-нибудь. Кастиэль садится в кресло, ошеломленно наблюдая, как Дин уходит. Оставшись один в комнате, он поворачивается к радио, замечая, что деревянная рама и ручки блестят от новой полировки. Музыка слабая, поэтому Кастиэль тщательно регулирует громкость, наполняя комнату мелодией из сорока лучших песенок, хотя звук искажен статикой. Когда Дин возвращается — с подносом! — он подтверждает, что это максимальное качество сигнала, которого ему удалось добиться. — Возможно, это потому, что мы на вершине холма. — Или дело в антеннах? — предполагает Кастиэль. — Трудно сказать, но все может быть, — Дин принес из кухни на выбор воду, сок и пиво, а также закуски. Кастиэль пьет сок, Дин — пиво. — Если бы телевизор работал, я точно мог бы сказать. — Телевизор больше не работает? — Я имею в виду, если бы по телевизору транслировались каналы, — говорит Дин. — Мы можем смотреть фильмы, но никаких передач. — Это письма? — спрашивает Кастиэль. — О, точно, — спохватывается Дин и берет с подноса небольшую стопку, передавая ее Кастиэлю. — Пришли сегодня утром, Лиз передала их мне внизу. Кастиэль вполне уверен, что он не вздрогнул при упоминании имени их повара. Он также не собирается думать о том, что теперь лучше понимает, насколько помогает физический контакт. Объятие Дина принесло... облегчение. Естественно, Дин — из них двоих более эмоциональный — нуждается в большем. Кастиэль не собирается об этом думать. Это не его дело. — Ответ от Майкла, — сообщает Кастиэль, показывая Дину конверт с золотой каймой. — Будем надеяться. — Скрестим пальцы, — отзывается Дин. Письмо от Майкла спокойное, без каких-либо угроз, которые бы сразу бросились в глаза Кастиэлю. Оно короче, чем письмо, на которое он отвечал, но в нем упоминается несколько важных пунктов Кастиэля. Король признает их, особенно важность поведения, словно так и должно быть. — Он разрешил нам остаться здесь на время нашего медового месяца. — Это же хорошо, правда? Почему ты так обеспокоен? — Он слишком легко сдался, — Кастиэль передает письмо Дину, чтобы тот прочел. — Никаких переговоров, и он не предлагает никаких альтернатив. Дин хмурится. — Как ты думаешь, что это значит? — Ситуация может оказаться более опасной, чем мы думаем, — Кастиэль откидывается на спинку стула и медленно выдыхает. — У него могут быть и другие причины оставить нас, и они сейчас в приоритете. — Хорошо для нас, но не обязательно хорошо для всех остальных, — Дин неспешно попивает пиво. — Ну и ладно. Перерыв в занятиях, по-видимому, включает решение Дина научить Кастиэля играть в покер. Не то чтобы Дин планировал все именно так — все начинается с того, что он достает колоду карт, найденную в другом месте дома, и спрашивает Кастиэля об этом произведении искусства. Это специальная колода с использованием геральдических изображений и другой символики, а значит, скорее всего, она принадлежала одному из предыдущих владельцев дома. — Карточные игры широко распространены при дворе, — говорит Кастиэль. — Серьезно? — Дин, кажется, в восторге от этого. — Знаешь, чем больше ты говоришь об этом месте, тем больше оно похоже на скопище подонков и мерзости. — Откровенно говоря, сравнение может быть уместно, — Кастиэль наблюдает, как Дин тасует, его пальцы слишком быстро творят магию ловкости рук, чтобы Кастиэль мог ее увидеть. — Но Майкл пытался с этим бороться. Если в королевской семье и есть пороки, он предпочитает, чтобы они были его собственными. — Король не любит азартных игр? — Скорее, он слишком много раз проигрывал, чтобы пристраститься к этому, — Кастиэль улыбается, услышав смешок Дина. — Ходят слухи, что он мог простить проигрыш только своему брату. По крайней мере, до тех пор, пока ставки не становились слишком высоки для обоих. — А, Люцифер, — Дин еще раз тасует карты и начинает сдавать. — Его же заперли в башне, как и тебя. Кастиэль фыркает себе под нос. — Меня не запирали в башне. — Чувак, мне даже не нужно говорить, что это игра слов, потому что это и правда так. — Только Майклу не говори об этом, — предупреждает Кастиэль. — Это щекотливая тема. — Какая именно: то, что ты изображал Рапунцель, или его брат? — Обе, — говорит Кастиэль. — Не знаю, почему я вынужден повторять тебе это снова и снова. Ты прекрасно знаешь, что мы не должны провоцировать людей, но то, как ты... этот озорной блеск в твоих глазах вызывает беспокойство. — Неа, я буду слишком занят, выигрывая у всех бабки, чтобы думать о провокациях, — отвечает Дин. — Спасибо за идею, Кас. Они играют в разные игры. Большинство игр Дина имеют эквивалент, знакомый Кастиэлю, хотя количество континентальных вариаций покера просто ошеломляет. Зачем так много, Кастиэль понятия не имеет — возможно, их реакция на конкуренцию заключается в увеличении количества вещей, в которых они могут быть лучшими. Кастиэль и Дин играют не на деньги. Они используют систему очков, учет которых письменно ведет Кастиэль. Он предоставляет Дину возможность подумать, что победитель получит в конце дня. Кастиэль подзабыл, как играть, но под чутким руководством Дина и с его полезными советами справляется. Он отмечает рассказы Дина и наблюдает за его игровыми стратегиями; без сомнения, Дин делает то же самое и находит это познавательным. Радио создает фоновый шум — реклама и нарочитое произношение дикторов очень отличаются от того, к чему привык Кастиэль. В их радиостанциях больше энергии и волнения, так же как в фильмах и телевизионных шоу. Это напоминает Кастиэлю детей — нет, подростков, — все еще переполненных возможностями и открытиями. Это хорошо. Но их ждут и другие сюрпризы. «...а на первом месте даже спустя три недели все еще "Нечто глубокое" — гимн, написанный в честь свадьбы Дина и Кастиэля, которые, я уверен, ценят такое внимание, поскольку продолжают наслаждаться медовым месяцем в их любовном гнездышке на побережье...» Лицо Дина приобретает интересный оттенок, глаза расширяются от паники. Кастиэль бросает на него печальный взгляд, а затем протягивает руку, чтобы переключить канал. К сожалению, легче сказать, чем сделать, и Кастиэлю приходится довольно сильно снизить частоту, чтобы найти что-то, кроме шумов. — Не обязательно было переключать, — смущенно говорит Дин. — Уже поздно, — просто говорит Кастиэль. — В нашем пребывании здесь есть одна светлая сторона — мы изолированы от этого цирка. — Им обязательно было писать песню? — стонет Дин. — Я уверен, что стоит намекнуть, и нам выделят лицензионные платежи. — Тьфу, — смятение Дина не должно быть таким забавным. — Ладно, но разве нельзя было написать хорошую песню? Где побольше басов и поменьше трелей? — Сомневаюсь, что их вдохновляло что-то, кроме всей этой помпезной белой свадьбы и истории про юных влюбленных. Дин немного молчит перед следующей раздачей, время от времени поглядывая на радио, словно ждал, что оно сбросит ему на голову еще один подарок. Наконец он заговаривает: — Ты когда-нибудь хотел грандиозную белую свадьбу? Если ты не против подобного вопроса. — Все нормально, спрашивай, — отвечает Кастиэль. — И, нет. Свадьбы — браки в целом — имеют для меня определенный неприятный контекст. Как двоюродный брат, Майкл имел бы право решать, могу ли я жениться, и на ком. Я всегда планировал жить во грехе, если найду кого-то. Это вызывает у Дина улыбку. — Конечно. Ты бы именно так и сделал. — А как насчет тебя? Если ты не возражаешь. — Я никогда об этом не думал, — Дин кажется немного смущенным, что странно, ведь он сам поднял эту тему. Это заставляет Кастиэля вспомнить недавний разговор — а кажется, будто прошла вечность, — когда Дин упоминал о семейном вмешательстве в такие дела. — Это всегда было что-то, что происходит с другими. Знаю, это странно. — Нет, не странно, — говорит Кастиэль. — Конечно, странно, — возражает Дин. — Теперь ты спросишь, не разбил ли кто мое сердце, отвратив от мыслей о женитьбе. — Разумеется, может, кто-то и разбил. Или это сделал ты. Или оба ваших сердца были разбиты по не зависящим от вас причинам, и вы храните... своего рода закладку внутри себя, на случай, если сможете найти способ вернуться друг к другу. Или... — Кастиэль многозначительно ловит взгляд Дина. — Может, никакой истории вообще нет, а брак — это просто то, что никогда не казалось тебе важным. Подойдет любое объяснение, и ни одно из них не сделает тебя «странным». Выражение лица Дина задумчивое. — Вроде того, как секс не имел к тебе никакого отношения? Кастиэль думает. — Да. Это уместное сравнение. — Но ты же мог найти кого-нибудь, — говорит Дин. — Или вообще никого и продолжать жить той жизнью, которую выбрал для себя, — отвечает Кастиэль. — Я не был несчастен. — Я тоже, — отвечает Дин. — Ну, то есть, охота — это охота, и у меня с ней отличные отношения, но... Все вокруг продолжали твердить мне, что должно быть больше. Я понятия не имею, что, черт возьми, подумает об этом моя команда, когда я вернусь. — Поверят ли они, что ты способен на это? — Способен ли я тосковать по долбаному возлюбленному, на которого запал в подростковом возрасте? — Дин усмехается. Его взгляд смещается, когда он задумывается об этом, и лицо искажается от ужаса. — Едрена кочерыжка, они действительно могут купиться на это! Кастиэлю определенно стоит удержаться от смеха. — Господи, — стонет Дин и закрывает лицо руками. — Они подумают, что все мои похождения были направлены на то, чтобы скрыть пострадавшие чувства. — Мне очень жаль, Дин. — Заткнись, — говорит Дин со смехом. — Ты разбил мне сердце, придурок. — Я не хотел, — отвечает Кастиэль, плечи его трясутся от смеха. — Я был молод и глуп, и никогда не думал, что такой общительный и солидный молодой человек с континента запомнит нашу случайную встречу. — Чертовски верно, я солидный, — бормочет Дин. Ситуация в Доме Джошуа не возвращается — и не может вернуться — к прежнему, исходному положению, но атмосфера изменилась, другое чувство — ожидание — окутало их, как завеса. Это не кажется опасным — если они могут смеяться над этим сейчас, возможно, когда-нибудь в будущем, смогут прояснить другие, более сложные части. Пускай упражнения Дина не сработали так, как он надеялся, но что-то получилось. Кастиэль не может сожалеть о своем моменте уязвимости перед Дином; не после того, как маятник в голове Кастиэля вернулся назад к решимости — у них все получится.***
На следующее утро Кастиэль в лучшем настроении, но он не готов к тому, что встречает его на кухне. Когда он входит, Дин резко поворачивает голову, но быстро возвращается к своей работе. — Ты готовишь, — говорит Кастиэль. — Зачем? — Просто хочу, — Дин умело орудует сковородкой, переворачивая, — кажется, блин, — на другую сторону. — Я раньше... Мы часто переезжали в детстве. Когда я достаточно подрос, мама с папой занимались миссиями, а я оставался на хозяйстве. — Что включало в себя приготовление еды для тебя и твоего брата, — предполагает Кастиэль. — Бинго, — Дин даже надел фартук и завязал его сзади бантиком, который теперь мягко лежал на пояснице. — Это не так уж отличается от починки разных вещей. Есть детали, и можно понять, как они сочетаются. Кастиэль должен предложить свою помощь, но вместо этого садится и наблюдает за Дином. Его движения за плитой так же непринужденны, как и до этого с палкой, и Кастиэль внезапно, словно воочию, видит юного Дина, мастерски берущего на себя ответственность за походную кухню, пока еще более молодой Сэм наблюдает. Это не тот образ, который Кастиэль ассоциировал бы с охотником, но стоит признать, он не знает ни одного охотника, кроме Дина. Тем не менее, Кастиэль не удивился бы, если бы в мире больше не существовало такого охотника, как Дин. — Ты же понимаешь, что тебе придется съесть все, чем я тебя угощу, — говорит Дин через плечо. — Потому что иначе ты заденешь мои чувства. — Я сделаю все, что в моих силах, — отвечает Кастиэль. Общая атмосфера приятная, а еда тем более. Хотя прежде Дин уклонялся от похвалы Кастиэля, сейчас он радостно ее принимает — пока они едят, он торжественно машет руками, когда Кастиэль говорит, что это самые воздушные блины, которые он когда-либо пробовал в своей жизни. — Ладно, я подумал о нашем гербе, — Дин ставит пустую тарелку на середину стола, то и дело дергая ее. — Можно было бы взять четыре символа — ну, или пять, — но главные четыре в четвертях по всему щиту. Я займу одну сторону, ты — другую; верхняя половина — то, что мы унаследовали от наших семей, а нижняя — личное. — В этом есть смысл, — Кастиэль продолжает есть, а Дин перебирает свою еду выбирая куски, которые берет за основу упомянутых символов, раскладывая их на тарелке. — Есть что-то конкретно, что ты бы хотел? — Э-э, нет, я еще не решил, но... Кажется, это мы должны оставить для себя. Думаю, это важно. Кастиэль кивает. — Согласен. — Поэтому я прошелся по библиотеке, искал книгу учета или типа того. Ты говорил, что есть символы, которые мы не можем использовать, да? — Да, — отвечает Кастиэль. Дин провел исследования. — Сам я не искал записи, но даже если бы они и были, сомневаюсь в их актуальности. Я попрошу Рэйчел помочь. — Здорово, — Дин накалывает блинчик вилкой и аккуратно откусывает от него кусочек. Он определенной формы, и Дин кладет его в верхний левый угол тарелки. — Ладно, вот один из моих. Кусочек бекона — это твое дерево. Груша подойдет? Кастиэль отодвигает свой стул подальше от стола, вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть раскладку Дина. — Ты хочешь, чтобы твой олень смотрел внутрь? Я думаю, это уравновешивает дерево напротив, но какова твоя мысль? Дин перестает тыкать в грушу и с задумчивым видом поворачивается к Кастиэлю. И очень ровным голосом говорит: — Когда папа сделал предложение маме, они оба знали, что главы семей будут против. Наше время довольно либерально, но браки между стародавними Домами по эту сторону границы — тоже тот еще геморрой. Я имею в виду, Кэмпбеллы пекутся о родословной, хотя и не используют это слово. Винчестеры не так уж плохи, но дедушка Генри — Хранитель, а папа хотел заниматься охотой. Однако моим родителям было наплевать на все это, они просто... Хотели этот брак. Так и сделали. Дин замолкает на мгновение, легкая улыбка на его лице почти слишком хрупкая, несмотря на то, что он рассказывал. Кастиэль почти ощущает себя лишним, как бы нелепо это ни звучало. — Они оба предполагали, что потеряют свое наследство, — продолжает Дин, — но первое, что они купили вместе, была Импала шестьдесят седьмого года... как... хм... — Как материальный символ их выбора друг друга? — подсказывает Кастиэль. — Да, точно, ага, — Дин прочищает горло. — Ну вот. Поскольку мои родители совершенно лишены неоригинальности, они и засунули это достижение в свой герб. Кастиэль ждет продолжения, но на этом, кажется, все. Он смотрит на кусок блина, на маленькую звериную голову, повернутую вправо. Пальцы Дина почти беспокойно касаются края тарелки. Кастиэль медленно поднимает взгляд на Дина. — Это ужасная игра слов, — говорит он. — Я знаю! — восклицает Дин. — Клянусь богом, они думают, что это самая веселая вещь на свете, а ведь даже не шутка. Импала, типа, Импала, понимаешь? Сэм считает это охрененно символичным, но лишь потому, что как-то умудрился пропустить мамины шутки о резвящихся в лесу, и не проси меня уточнять, ладно, Кас? — Разве ты не говорил, что у тебя есть машина «Импала» шестьдесят седьмого года? — уточняет Кастиэль. — Это та же самая? Дин удивлен, хотя не так давно упоминал о ней. — Да, та же самая. Они... отдали ее мне, когда я покинул Лоуренс. — Это, должно быть, огромная ответственность, — изумленно говорит Кастиэль. — Учитывая ее историческую ценность. Улыбка Дина неожиданна. — Понятное дело. — И все же она не с тобой. Где она сейчас? — У меня есть друзья, которым я доверяю, они и присматривают за ней. Но я ведь скоро увижу ее, да? — Нисколько не сомневаюсь, — Кастиэль изучает безобидное блинное животное и пытается вспомнить набросок его истинной формы. — Итак, импала — животное — символ того, что твои родители выбирают друг друга. И означает свободу. Дин улыбается. — Да. — Тогда мне не нужны крылья, — говорит Кастиэль. По лицу Дина пробегает какая-то непонятная эмоция. — Достаточно твоей Импалы на нашем гербе. Отлично. Мне понадобится немного времени, чтобы подумать о моем личном символе. — Постарайся придумать что-нибудь благородное, или тебе придется мириться с тем, что я выберу для себя. — Почему это я должен быть благородным? — возражает Кастиэль. — А не наглым? — Потому что я — сопровождающая тебя милашка, не забыл? — улыбается Дин. — Иногда ты должен позволять мне поступать по-своему. — Вряд ли это работает именно так, — говорит Кастиэль. — А что, у тебя уже есть опыт замужества? — А у тебя — опыт милашки? Дин смеется. — Ты только глянь на это лицо. Как ты думаешь? — Внешность — еще не все, — говорит ему Кастиэль. — Почему самый красивый человек на свете не может быть монахом? — Монахом, — Дин издает грубый звук и откидывается на спинку стула, вытянув ноги перед собой. — Ну что, монашеский клобук. Стервозный вышел бы личный символ, не так ли? — Это была бы провокация, — Кастиэль задумчиво наклоняет голову. — Ты знаешь, что такое аконит(1)? — Слушай, ты не единственный, кто разбирается во всех видах полезной хрени, — говорит Дин. — Нужно знать, что используешь, когда выходишь на охоту, верно? Конечно, большую часть нашего оружия разрабатывают Хранители Знаний, но если не знать деталей того, что делаешь, с таким же успехом можно размахивать заряженным пистолетом в толпе. — Это не стандартная операционная процедура?— с любопытством спрашивает Кастиэль. — Казалось бы? — Дин качает головой, ворча себе под нос. — Охотники, мы... Ну, нас не просто так зовут силовиками. Хотя дедушка Сэмюэль не употребил бы этого слова — он любит называть нас «исполнителями». — Исполнители воли Совета, — уточняет Кастиэль. — Кто-то должен быть внизу, на земле. Большинство из них думают, это значит принимать приказы такими, какие они есть, и просто выполнять их, что в значительной степени является вонючей кучей дерьма, поскольку они даже не знают, что вообще происходит на месте. Кое-кто из нас — я имею в виду охотников — предпочитают не принимать решения. Легче, когда ответственность лежит на ком-то другом. Что тоже чушь собачья, — Дин морщится. — Извини, чувак, я... увлекся. О чем мы говорили? Личный символ? — Нет, эти чувства очень важны, — Кастиэль задумчиво постукивает вилкой по большому пальцу. — Ты должен держать их в уме, когда будешь думать о своем символе. Ты можешь, если хочешь, выбрать что-то, отражающее эту часть тебя. Я попрошу у Рэйчел справочник по высшей знати. Может, попозже пройдемся и по библиотеке? — И заглянем в галерею, — говорит Дин. — Вдруг тебя посетит вдохновение? Кастиэль кивает. — Похоже на план, — он продолжает завтракать и смотреть, как Дин играет со своей едой. Кастиэль пытается стряхнуть ошеломление — тот в первый раз поделился с ним чем-то важным из своей жизни. Дин ничего ему не должен, он знает, но его все равно переполняет благодарность.***
Дин кажется... более расслабленным. Спокойным. Они с облегчением раскололи это яйцо, чтобы их ожидания показались на свет. Те могут не совпадать между собой, однако на них можно опираться и использовать для корректировки танцев вокруг друг друга. Кастиэль чувствует себя лучше подготовленным, чтобы справиться с этим. Благодаря небольшим откровениям, проскользнувшим между совместным принятием пищи, просмотром фильмов и «внеклассными» занятиями, Кастиэль обнаруживает, что Дин действительно понимает важность поддержания эмоциональной дистанции, просто проявляет ее иначе. И все же вряд ли стоит ожидать, что Кастиэль узнает всего Дина за несколько недель; честно говоря, он подозревает, что есть в нем стороны, которые он не узнает никогда, даже будь у него годы на изучение. Это нормально. Кастиэль должен помнить об этом и не принимать как должное. Дин также продолжает удивлять его. Возможно, он и не думал о женитьбе, но воспринимает ее гораздо серьезнее, чем думал Кастиэль. Его родители, разумеется, вообще никак это не воспринимали, поскольку выбрали Сэма, а не его, и письма, которые они посылают Дину, это подтверждают. — Мне кажется, они мне не верят, — говорит Дин. Ближе к вечеру они сидят в кабинете, на столе разложена их новая партия почты. Дин выглядит таким несчастным, что Кастиэль откладывает свое письмо от Анны — новое, в котором она уже узнала о браке и была потрясена, — чтобы выслушать его. — В чем? — спрашивает Кастиэль. — Не верят, что у меня все в порядке. Похоже, они больше меня напуганы изоляцией. — У них есть причины не верить тебе? — Что ты хочешь этим сказать? Кастиэль пожимает плечами. — Ты прежде умалчивал о чем-то, чтобы не расстраивать своих близких? Дин недоверчиво смотрит на Кастиэля. — Ты не просто так сейчас это сказал. — Я не обвинял тебя, — возражает Кастиэль. — Просто спросил. — А ты можешь им написать? — спрашивает Дин, упрямо меняя тему. — Сказать, что я веду себя хорошо и над нами не нависла угроза выцарапать друг другу глаза? — Они беспокоятся о тебе. В конце концов, они только что выдали тебя замуж за незнакомца. — Это не казалось проблемой, когда они отдавали Сэма, — сардонически говорит Дин, что является самой большой критикой, какую только довелось Кастиэлю услышал от него о его родителях, и на это у Кастиэля нет аргументов. — Просто скажи им, что у меня все хорошо, ладно? — Ладно. Но поверят ли они мне? — Хуже не будет, — говорит Дин. — И зная их, они были бы рады получить письменное доказательство, чтобы использовать его, если все пойдет наперекосяк. — Это... прагматичный подход. Улыбка Дина не выглядит счастливой, но, откровенно говоря, Кастиэлю несложно написать его родственникам по просьбе Дина. — Я спущусь первым, — говорит Дин. — И звякну, когда ужин будет готов. Кастиэль отмахивается от Дина и занимается письмами, радио все еще играет на своем месте у окна. Он начинает с письма к Анне. Убеждает ее не волноваться, объясняя, что у него все под контролем, и дает понять, что Дин не похож на перспективу того брака, которого они боялись. Он не упоминает шифр, который Анна вложила в свое письмо; Кастиэль пока не расшифровал его, но подозревает, что это имя или географическое местоположение, возможно, полезный намек на то, где Кастиэль может найти убежище, если решит бежать. Что касается письма родителям Дина — Кастиэлю есть о чем написать. Он начинает с вежливого, неформального приветствия, прежде чем перейти к общей ситуации дома. Конечно, это были тихие дни на вершине относительно спокойных нескольких недель. Нет необходимости рассказывать об их ссорах, поэтому Кастиэль все упрощает, упомянув пару несерьезных моментов, смягченных дипломатией. Слова текут легко. Кастиэль пишет о впечатляющих успехах Дина в изучении его истории и культуры, о том, что его карьера охотника заложила основу для изучения новых вещей. Хотя Дин должен еще немного узнать о протоколах представления при дворе и, возможно, столкнется с проблемой следить за своими выражениями, Кастиэль не сомневается, что ему удастся добиться впечатляющих результатов со всеми, кто его встретит. Кастиэль перестает писать и перечитывает написанное. Он вздрагивает от того, как нелепо это звучит — словно цель Кастиэля — пиар вместо правды. Возможно, ему следует быть более неформальным. «Дин невысокого мнения о коллекции видео в этом доме, и, хотя он не просил, думаю, он был бы признателен за новые фильмы или другой медиа-контент, которым вы могли бы с ним поделиться. Дин неугомонен, постоянно в движении и стремится быть полезным, однако я думаю, он нашел способ направить эту энергию в новую роль, которую ему дали. Он относится к этому как к "работе" и полон решимости отдать все силы. Установленные им для себя стандарты являются образцовыми, даже если я не всегда с ними согласен». Так, кажется, еще хуже. Просто представив, как Дин читает это, Кастиэль немного смущается. Домофон прерывает эту мысль — ужин наконец готов. Кастиэль собирает свои письма, чтобы отнести в комнату, прежде чем спуститься вниз — одно можно сказать о жизни в этом доме: он точно много упражняется. — Для справки — в этом нет ничего особенного. Я просто захотел, понимаешь? — немного нервно говорит Дин, едва Кастиэль появляется на кухне. Кастиэль подходит к столу. Он не собирается критиковать желание Дина использовать их кухню, поскольку тому достаточно испытать личное удовлетворение и наладить нормальную деятельность в чужом краю. На этот раз, однако, Кастиэль немного замирает. — Что это такое? — Я... Я попросил Рэйчел о помощи, — говорит Дин. — Она дала мне рецепт, а я... ну, не смог достать все ингредиенты. Вирджил сказал, что у них здесь нет подходящих вариантов или что-то в этом роде, поэтому пришлось импровизировать. Это блюдо из риса, яркое от красок лета — мяса, сыра, помидоров и разных трав. Насыщенный запах поднимается к носу Кастиэля и щекочет давно забытые центры памяти его мозга. — Я ел это в детстве. — О, — удивленно произносит Дин. — Я, эм, видел рецепт в одной из книг, которые мы просматривали, и деревенские блюда казались такими интересными, понимаешь? Я никогда не пробовал их сам, поэтому решил попробовать, посмотрим, что получится. Дин не знает. Не может знать. Не его вина, что Кастиэль почти дрожит, волнение клубится глубоко в его животе, ведь как давно это было? Деревенское рагу, хотя и не рагу вовсе — рецепт бедняков, родом из остатков горных городов, отрезанных от богатых запасов прибрежных районов. Анне никогда не нравился этот стиль приготовления пищи, но в доме Уриэля была одна женщина — боже, как же ее звали? — которая обычно готовила рагу Кастиэлю, когда ему не приходилось обедать с семьей. — Так ты голоден или нет? — спрашивает Дин. Кастиэль так и не узнал рецепт — его кулинарные навыки были слишком слабы, и со временем он совсем забыл об этом. Садясь за стол, он почти ощущает запах старой усадебной кухни и горелой шелухи, печи, которая в то время казалась такой большой, что в ней полностью мог поместиться человек, больших деревянных ящиков с водой и пивом в углу. Дин раскладывает рис по тарелкам, слегка встревоженный выражением лица Кастиэля. — Я так давно это не ел, — говорит Кастиэль. — Ты не мог знать, но... спасибо. — Ты еще не пробовал. — Это не имеет значения, — Кастиэль садится и пробует первую ложку. Все не так. Помидоры слишком сладкие, рис слишком мягкий, нет никакой зажарки на масле. Кастиэль закрывает глаза, разочарование словно кулак сжимает его грудь, пока он жует и глотает. Вкус почти со всех сторон неправильный, это извращение памяти, и Кастиэлю становится плохо, словно кто-то запустил пальцы в его голову и перепутал все содержимое. — Все в порядке? — спрашивает Дин. Кастиэль отворачивается. — Да, просто превосходно. — Слушай, тебе не обязательно это делать... — Не смотри на меня, — жестко говорит Кастиэль. — Продолжай говорить и не смотри на меня. Наступает пауза, во время которой одному Богу известно, о чем думает Дин. Затем говорит: — Итак, я спросил, пойдет ли Рэйчел со мной по магазинам, но она сказала, что предпочла бы мыть туалеты — вообще-то хамство, но все же она права — это не входит в перечень её обязанностей. И она добавила, что может показаться странным, если я отправлюсь с ней за покупками в город, то есть, что подумают люди, верно? Поэтому я составил список и отдал его Вирджилу. Если так подумать, кажется, этот парень обрадовался, что у него есть чем заняться. Одно из жизненных кредо Кастиэля — привязываться только к идеям, а не к вещам. О, он дорожит своей преподавательской карьерой и возможностями обучения, но частности — его должность, книги, квартира — при необходимости, он мог бы этого лишиться и искать альтернативы. Жизнь в неопределенности сделала эту политику необходимой, но прямо сейчас, сидя на этой кухне, Кастиэль хотел именно этого. Эту малость. Блюдо из детства, воссозданное на мгновение ностальгического блаженства, а он даже этого не мог себе позволить. Кастиэль знает, что это глупо. Глупо разочаровываться, не получив того, о чем даже не думал пять минут назад, но этот момент восторга был так внезапен, так прочно вцепился в центр удовольствия его мозга, что лишение ощущается как физический удар. Хуже всего то, Дин не виноват. Он приготовил это блюдо как акт доброй воли, — ради бога, сколько раз в жизни Кастиэля кто-то вообще делал для него что-то подобное? Дин все еще говорит. — Вот я и подумал, может, поднимемся в крепость? Ну, то есть, раз Рэйчел настаивает на особом к нам отношении, если мы покинем дом, почему бы не воспользоваться этим, верно? Каковы шансы, что я когда-нибудь снова смогу подняться туда? — он останавливается, жует и переводит дыхание. — Кас, ты в порядке? — Я чувствую себя вернувшимся, — говорит Кастиэль. — Чувствую... тоску. К тому времени в моем прошлом, когда я ел эту еду. Дин кивает. — Закоулки памяти — это путешествие. — С чего бы мне ностальгировать? — продолжает Кас. — Я рад, что все закончилось. Нас перемещали, как движимое имущество, из дома в дом, поскольку опека над нами переходила из рук в руки в соответствии с желаниями Короны. Как я могу тосковать по тому, чего не существует? — Дом не обязательно должен быть местом, — говорит Дин. — Тогда что это, запах? Воспоминание? Человек? Дом для тебя — это твоя семья, это я понимаю, но разве это превращает мою сестру в мой «дом»? Не думаю, что правильно возлагать такое бремя на одного человека. У нее своя жизнь, и она не может быть неразрывно связана с моей. Дин медленно выдыхает. — Мне очень жаль, Кас... — Не извиняйся, это самое приятное, что кто-то сделал для меня за долгое время, — говорит Кастиэль. — Спасибо тебе. Это очень заботливо и любезно. Дин вспыхивает от гордости и удовольствия, опуская голову в типичной неспособности признать похвалу. Вот человек, который не может функционировать исключительно как получатель; он также должен отдавать. Предполагается, что Кастиэль более зрелый, но Дин взял и внушил себе чувство ответственности за Кастиэля, потому что это просто Дин. А что делает Кастиэль? Он отплатил ему, запив отвратительный вкус еды, потому что он неблагодарный мудак. — Я... я не хотел... — Дин кашляет. — Эй, ты закончил? Давай вернемся к прогулке в саду. — Нет, — говорит Кастиэль. — Я не хочу гулять по саду. — Кас. — Я бы хотел посмотреть что-нибудь по телевизору, — говорит Кастиэль. — Тот научно-фантастический сериал про инопланетян с резиновыми протезами для лица. Я хочу посмотреть его с самого начала, и ты мне все как следует объяснишь. Дин колеблется. — Уверен? — Я знаю, чего хочу, — настаивает Кастиэль. — И хочу именно этого. А еще попкорна. Дин, кажется, собирается возразить, но потом передумывает. Его улыбка нежная и приятная. Кастиэлю не стыдно замечать это. — Ладно, я могу приготовить попкорн. После мытья тарелок Кастиэль идет в телевизионный зал, а Дин готовит им закуски. Кастиэль сидит в углу дивана с пультом в руках, когда Дин приходит с попкорном. Кастиэль не ожидает, что тот откажется от своего обычного места на противоположной стороне и сядет рядом с ним. Попкорн теплый, а тело Дина еще теплее. — Ладно, — начинает Дин, — я не собираюсь портить тебе впечатление... — Я уже смотрел более поздние эпизоды, — напоминает ему Кастиэль. — Больше похоже на целых два сезона вперед, и поверь мне, будет по-другому, — Дин прочищает горло. Он — лучший рассказчик в мире. — Ладно, предыстория... Хорошее в мире мимолетно, и Кастиэль должен позволить себе наслаждаться этим так, как оно есть. Дин мог бы быть живой, дышащей свечой — со всем теплом, которое он излучает рядом с Кастиэлем; быстрые движения его рта, когда он говорит, взлет и падение его груди, когда он дышит; единственное действие в комнате, за которым стоит следить — телевизор — это фон для настоящего шоу. Дин ерзает на диване, устраиваясь поудобнее, и его плечо соприкасается с плечом Кастиэля. Если и существует такая вещь, как не-поцелуй — где есть близость и прилив удовольствия в простой точке контакта, — то это должно быть он. В этот момент Кастиэль доволен.