О, этот новый мир

Колокол звонит ровно в одиннадцать ночи. Гермиона вскидывает голову, напряженно вглядываясь в непроглядную тьму, и прижимает книгу к своей груди. Ей кажется, что время на миг остановилось, но вот ещё один удар колокола, и точно так же, как и первый, он заставил Гермиону забыть, как дышать. Это происходит раньше, чем ожидалось. Гермиона торопливо бросает книгу, что ещё несколько мгновений назад трепетно гладила по корешку, рядом со стулом, и встаёт, быстрым шагом направляясь в спальные комнаты. Этого же не должно было случиться. Ведь так? Почему сегодня? Колокол звенит ещё раз, и Гермиона, что стремительно поднималась вверх по лестнице, неожиданно застывает. Страх сковывает всё её тело, по спине проходится табун мурашек, когда она понимает, что делать что-то, бежать куда-то — уже бесполезно. Она сглатывает, судорожно сжимая свои кулаки до пресловутых побелевших костяшек, и отсчитывает удары колокола. Седьмой. Восьмой. Гермиона жмурится, когда спустя ещё слишком короткий промежуток времени слышит двенадцатый удар. Тот самый громкий, самый чарующий и такой тягостный, такой невыносимый, что Гермионе хочется плакать. И она плачет. Слёзы струятся по её щекам, еле слышимые всхлипы разрывают мертвую тишину, что появилась после звона колоколов, и Гермиона, безобразно обворожительная с дрожащей нижней губой, ужасом, застывшем в глазах, и сложенными на груди руками — медленно поворачивается и смотрит на основание лестницы. Раздается низкое, утробное рычание. — Тише, — шепчет Гермиона, тяжело сглатывая из-за подступившего кома в горле. — Тише, ну, же. Рычание становится все громче, ровно до того момента, как в полумраке лестницы вдруг не проступают очертания какого-то существа. Существо рычит и из пасти его течет слюна — Гермиона готова поклясться, что оно голодное до ужаса. Грим с исхудавшими боками, чёрной свалявшейся шерстью, поднимается на несколько ступенек вверх. Смотрит на неё — Гермиону — и всего на мгновение она думает, что в глазах демона мелькает что-то похожее на разум, на что-то такое трепетное и аккуратное. Но это ей всего лишь кажется. Грим поднимается ещё на одну ступеньку вверх, раскрывает свою зловонную пасть и издает ещё один утробный рык. Гермиона видит, как существо взбирается к ней на своих худых ногах, и понимает, что сегодня Оно устало. Оно устало и сегодня от Гермионы, скорее всего, не потребуется ничего из того, что могло бы потребоваться в обычный день. Она обреченно и смиренно поднимается по лестнице в свою спальню, дверь в которую тут же прикрывает, стоит темной тени просочиться внутрь. Гермиона смотрит на то, как грим беспардонно, бесцеремонно запрыгивает на её белоснежные простыни своими грязными лапами, топчется на ней и сваливается там же. Гермиона почти не дышит, когда существо поднимает свою голову и раскрывает пасть, кивая на место рядом с собой. Девушка на подгибающих ногах идёт к своей кровати, сейчас грязной и неопрятной, осторожно опускается на неё, боясь сделать что-то не так. Она слышит, как грим над её ухом порыкивает во сне, поскуливает, а иногда выдыхает так громко, что мурашки на её спине пускаются вскачь. Страх снова сковывает всё тело, не давая даже закрыть глаза. Уже спустя два часа её изматывает вселенская усталость. Она не спит. Она проваливается в какой-то транс, в какое-то забытье. И в этом забытьи она совершенно не замечает того, что грим — глубоко вздохнув, вдруг обретает человеческую внешность, устало выдыхает и прижимается обнаженным телом к Гермионе ближе.