Иосиф Бродский — Post aetatem nostram Объект любви не хочет быть объектом любопытства…
Депрессия
Сажевый мрак безлюдной ночной пустыни мало чем отличался от мрака, клубящегося под прикрытыми веками, а потому Егор уже не понимал, в сознании он или нет. Когда кончился бензин, они еще с десяток секунд сидели молча, не желая выходить из машины, по инерции скользящей со склона. Егор был полон решимости, а вот Юки, кажется, погрузился в мрачную задумчивость, подводящую его к опасной черте меланхолии. — Эй… — хрипло позвал мужчина, касаясь ослабевшими пальцами бедра, обтянутого испачканными грязью и копотью некогда светлыми джинсами. Мальчик даже не обернулся, молча продолжая пялиться в лобовое стекло на бескрайнюю, утопающую во тьме пустыню. — Давай, надо идти. — Куда идти? — наконец-то холодно отозвался Юки, низко опуская голову, скрывая лицо кудряшками. — Мы там умрем. У нас нет ни еды, ни воды. Ты ранен. — Здесь мы тоже умрем, — Егор сильнее сжал пальцы, пытаясь передать ему хоть каплю уверенности. — Я могу идти. Я должен идти. И ты тоже. — Зачем?.. Машина наконец-то остановилась. Юки убрал руки от руля и закрыл ими лицо, то ли пряча слезы, то ли просто… просто… — Я врежу тебе, если ты не поднимешь свой зад и не выберешься из чертового джипа, — угрожающе прошипел Егор, несильно толкая его в плечо. — Давай, малыш, мы обязаны выжить. В ответ раздалось лишь невнятное бухтение. — Что? — Я тебе не малыш! — рявкнул Юки, метнув на него гневный, полный бессильной злобы взгляд, и распахнул дверь, с тихим шелестом соскользнул на песок. Егор удовлетворенно улыбнулся и, сделав глубокий вдох, тоже выбрался из салона. На самом деле он не был уверен сможет ли идти, но пуля, кажется, прошла на вылет и не задела ничего важного, по крайней мере он очень на это надеялся. Бок горел огнем, все внутренности будто скручивались узлами, а еще этот чертов озноб… Но показывать слабость было нельзя. Нужно всеми силами отвлекать Юки и заставлять его двигаться вперед, пока они не наткнутся на людей или не погибнут. Пока ехали, он продумывал речь, как будет в случае чего уговаривать мальчика бросить его, но так ничего и не придумал. Почему-то казалось, что тот и сам рад будет выкинуть его где-нибудь в дороге и идти дальше «налегке», хотя, быть может, это происки лихорадки. Голова закружилась так внезапно, что Егор поспешно прижался боком к джипу, хватаясь руками за зеркало, но Юки уже подскочил с другой стороны и подставил плечо, не давая упасть. В другой руке у него была зажата автомобильная аптечка с остатками медикаментов, которой они в дороге кое-как обрабатывали рану. — Идем. Все нормально. Идем, малыш, идем… — твердо произнес мужчина, все силы направляя на то, чтобы не жмуриться и не сильно опираться на достаточно хрупкого на вид мальчика. Ноги несли их вперед по растрескавшемуся от дневного зноя песку, так до конца и не остывшему, однообразно поскрипывающему, что почему-то нагоняло жути и тоски. Егор решил заговорить, чтобы вытащить их обоих из дурацкого оцепенения. — Что произошло? Юки помрачнел, но во взгляде его появилась осознанность. — Я взорвал резиденцию и парочку пустующих бунгало, а еще лабораторию. Припас для себя несколько самодельных взрывчаток на крайний случай. Вообще-то… вообще-то я не планировал возвращаться за тобой. Это признание больно кольнуло под ребра, но Егор поспешно затолкал подальше дурацкую обиду и разочарование. Вернулся же. — А потом понял, что не прощу себе… Они снова замолчали, и Егор скосил глаза на мальчика, который был к нему сейчас так близок, практически в объятиях. Проследил взглядом линию упрямо сжатых губ, носа, бровей сведенных к переносице. Как-то отстранено заметил, как жмурятся на каждом шагу глаза, напряженно всматривающиеся во мрак. Он вдруг осознал, что парень хромает и морщится, будто… Понимание ударило по мозгам, так что Егор покачнулся, едва не завалившись на спину, и только Юки, подхвативший его, помог устоять на ногах. — Он все-таки… — прошипел он, сжимая в кулак кудрявые пряди. — Да? Невесть откуда взялись силы, и ревность, затопившая его сердце, вот-вот грозилась вылиться во что-то совершенно непредсказуемое и в данной ситуации неуместное, но он не мог контролировать себя, прокручивая в голове клятву, данную себе. Если Франсуа тронет его мальчика, то он оторвет ему к чертовым собакам все, чем проклятый молокосос так активно пользуется. — Пожалуйста, Егор, давай потом поговорим об этом? — испуганный его внезапной вспышкой мальчик замер, не пытаясь высвободить волосы. — Я убью его, — мрачно пообещал мужчина, продолжая идти. Боль и слабость перестали его беспокоить. Теперь он жил одной единственной мечтой — прикончить поганого пожирателя лягушачьих лапок. — Если ты, конечно, сам его не убил. — Я не такая скотина, как ты! — фыркнул Юки, устало сгибаясь под тяжестью навалившегося на него тела. — Давай сделаем привал. Ты охереть как много весишь… Так, с передышками, они двигались вперед, толком не зная, куда именно. Только когда с правой стороны небо посветлело, стало понятно, что все они делают правильно, двигаясь на север. Унылость пейзажа утомляла, чудилось, что вот-вот из-за очередного холма вынырнет поселение, но максимум, что им встречалось — это ломкие одинокие кустарники или деревца. Порой все вокруг казалось застывшим, нарисованным, а когда утро плавно перетекло в день, то и вовсе картинка смазалась и поплыла, будто на нее кто-то пролил воду. Горизонт трепетал на ветру, солнечные лучи палили нещадно, и пришлось натянуть рубашки на головы, хоть как-то спасаясь от жары. Рана пугала, пусть даже и была скрыта бинтом, поскольку кровь просочилась сквозь несколько слоев марли и ваты, да и растекшееся бурое пятно на белой ткани рубашки очень смущало, хотя, конечно, могло быть и хуже. Намного хуже. Честно говоря, Егор был сраным везунчиком. Впрочем, никто не знал, смогут ли они выбраться из пустыни живыми, так что вряд ли смерть от жажды и сепсиса можно было назвать более гуманной, чем от огнестрела. Их привалы учащались, становились более длительными, и даже гнев не мог заглушить боль в натруженных мышцах, пустых желудках и пересохших ртах. Солнце стояло в зените, тени практически исчезли, превратившись в темные кружки под ногами, а они все шли и шли, проваливаясь в песке на каждом шагу. Говорить ни о чем не хотелось, пусть даже и один, и другой должны были сказать друг другу многое. Например, поддержать. Или же вогнать в тоску. А может просто помечтать о чем-то, размышляя о будущем. Поделиться планами. Егор, например, думал без конца о том, как расправится с Франсуа и его мамашей, а еще его почему-то безумно захотелось повидаться с братом. Поговорить по душам за бутылкой водки. Без этого его любовника, без Маринки и, уж тем более, без Юки. Юки. Мальчишка должен выжить любой ценой. — Эй… Егор открыл глаза, не совсем понимая, когда вообще успел их закрыть и почему спине так горячо. Он провел рукой, ощущая под пальцами разжаренный знойным солнцем песок. Встревоженное лицо мальчишки, в обрамлении влажных от пота кудряшек, нависало над ним, а тень от его тела позволяла хотя бы вздохнуть, хотя бы… — Егор! — звонко вскрикнул Юки. Щеку обожгло болью. Егор снова распахнул глаза и заморгал, потянулся рукой к лицу, но вовремя остановился — пальцы были в песке. — Что случилось? — хрипло поинтересовался он, пытаясь приподняться на локтях. — Ты отключился, — пробормотал парень, помогая встать на ноги. — Может, лучше полежишь? Егор, обдирая кожу об острые камушки, заставил себя выпрямиться. Это все температура. — Дай еще парацетамол, — попросил он, расфокусировано наблюдая, как суетливо Юки роется в аптечке, роняя на песок блистеры и пузырьки. Запить было нечем, потому пришлось кое-как проталкивать таблетку в пересушенное горло. Но все же это лучше, чем сдохнуть от зашкаливающего жара. Они снова двинулись в путь, но теперь солнце было от них слева, клонилось к закату, а к вечеру подул обжигающий ветер, безжалостно швыряющий песок в лицо. Жрать хотелось просто до ужаса, но это желание было мелочью по сравнению с жаждой. Язык казался шершавым, как наждачная бумага, губы потрескались и покрылись коркой из сукровицы, песка и остатков слюны, а в горле было сухо и горько, так что не хотелось лишний раз вообще сглатывать, говорить или двигать языком. Егор чувствовал, как тикают его жизненные часы, отсчитывая секунды. Шаг его становился совсем нетвердым, и он все больше и больше наваливался на Юки, но тот и не думал жаловаться. Когда проклятое солнце наконец-то соизволило провалиться за горизонт, его посетил второй обморок, только в этот раз серьезный, настоящий. Он и до того не чувствовал в себе силы собраться с мыслями, а теперь, разлепив глаза, оказавшись в залитой апельсиновым светом пустыни, обнаружил над собой молчаливого Юки, щеки которого почему-то были мокрые, а взгляд пустой, и бессвязно пробормотал охрипшим голосом: — Ты такой красивый. Как дьяволенок. — Очнулся? — мальчик подобрался весь, вытер слезы и совсем по-детски шмыгнул носом, пытаясь улыбнуться. — Я думал, что уже всё. Даже попрощался с тобой. Егор сглотнул едкую желчь, поморщившись от раздирающей горло боли, а потом вдруг закашлялся до слез, закрывая рот ладонью. Кожа его была липкая и обжигающе горячая, но все тело знобило, колотило в лихорадке. Морозило. Зыбкие миражи песочных замков вырисовывались на горизонте, на самом стыке пустыни и морковно-красного неба, и с какой-то обреченной отрешенностью Егор понял, что не сможет подняться на ноги. Он слишком ослаб. — Иди, слышишь? — прошептал он, сжимая запястье Юки пальцами. — Спасайся сам или приведи помощь. В кармане моих джинс лежит визитка с номером телефона. Позвони по нему, если доберешься до телефона. Это мой шеф, понял? И, если сможешь и захочешь, передай моим… а впрочем ничего не передавай. — Егор… Черт, придурок!.. — Ты знаешь, мой брат гей? У него даже есть парень. Ну, любовник. Он лет на пять младше меня. У него чудесная дочь и сын. С сыном я не знаком, но он есть… — Эй, ты меня слышишь?! Егор не слышал. Он бормотал и бормотал, пребывая в бреду, наслаждаясь прохладой вечера и тем, что он просто лежит. Просто лежит. А еще лихорадка унесла с собой боль. Тоже плюс, все-таки. Жаль только, что глаза не разлипаются, а так хотелось бы посмотреть на убийственно красивого мальчика, особенно сейчас, когда лучи закатного солнца путаются в его кудряшках, обрамляя голову нимбом, делая похожим то ли на святого, то ли на демона-искусителя. На дьявольски соблазнительного ангела. Но все-таки лучше без солнца. Пусть лучше луна серебрит его волосы, гладит пальцами лицо, осыпает звездами… Да, будь его воля, он бы никогда-никогда больше не видел проклятое солнце и проклятые пустыни. Подумать только! Всего неделю назад он восхищался ею из окна самолета, а теперь хватает ртом обжигающий, пересушенный воздух, готовый вот-вот оставить свое полумертвое тело в ее погибельном храме! …В третий раз он очнулся от холода. Открыл глаза и сперва подумал, что умер, настолько прекрасным было небо с расплывающимися мутными кляксами созвездиями. В этот раз небо было ясное, а значит — завтра очередной знойный день, которого он, конечно же, не увидит. На лоб легла холодная ладошка, и Юки навис сверху, с тревогой вглядываясь в лицо. — Как ты? — прошептал он. — Кажется, температура немного спала. — Я… кажется, могу подняться. С помощью пыхтящего от тяжести мальчишки, он встал на ноги и на пробу сделал пару нетвердых шагов. Без лишних разговоров они двинулись вперед, любуясь идеально ровным лунным диском, висящим над головами. Мельтешащие звездные огоньки рассыпались по синеющему небосводу, одобрительно подмигивая, вгоняя двух усталых путников в транс, который, впрочем, позволял им двигаться, не задумываясь о гудящих мышцах, голодном урчании в животе, нечеловеческой жажде. Они свалились с ног только под утро, перед самым рассветом. Просто упали на холодный песок, тяжело дыша, с ужасом представляя очередной бесконечно длинный прокаленный день… …Егор очнулся от жара, как внутреннего, вызванного лихорадкой, так и внешнего, подаренного лучами поднимающегося над горизонтом солнца. Юки рядом не было, и он покрутил головой, дабы убедиться, что его действительно нигде нет. Уже смирившийся с тем, что мальчик последовал его совету и бросил умирать, как должен был поступить уже давно, он приподнялся на локтях и прищурился, всматриваясь во что-то, смахивающее то ли на деревце, то ли на… — Вот придурок, — обреченно прошептал Егор, падая обратно на песок. Юки подошел к нему спустя минуту. — Вставай скорее! Я нашел кое-что! — Что?.. — хрипло отозвался мужчина переворачиваясь на бок и кое-как поднимаясь. — Если ты нашел оазис, то, я клянусь, я буду любить тебя всю свою жизнь, подарю тебе весь мир, стану твоим песиком… — Ты и так будешь любить меня всю жизнь, давай скорее! — прерывая поток бесконтрольного лихорадочного бреда, торопливо выпалил Юки, закидывая его руку себе на плечо. Егор зажмурился, с трудом переставляя одеревеневшие ноги. — Офигеть. Признался в чувствах, как нахуй сходил! Мальчик только хохотнул, но ничего не ответил, почти волоком буксируя его куда-то на восток. — Что ты нашел?.. — Увидишь! — радостно пообещал мальчик, и еще полчаса они шли молча. А потом остановились, и Егор сперва не совсем понял, что произошло и зачем надо было тащиться куда-то. Сперва ему показалось, что Юки просто издевается над ним, потому что на горизонте не было ничего, кроме дымчатого миража. — И? — Да вот же! — раздраженно буркнул мальчик и ткнул пальцем куда-то вниз. Егор перевел отупевший взгляд с просторов себе под ноги и вдруг рухнул на колени, пальцами вцепляясь в раскаленный метал. — Блять, Юки… Он погладил пальцами темную обжигающую полоску и хрипло отчаянно рассмеялся. — Это мавританская железная дорога! — радостно воскликнул он, прослеживая взглядом тянущиеся с запада на восток рельсы. — Осталось дождаться поезда… Он рухнул на землю, закрывая глаза ладонью. Вообще-то он не особо верил, что состав остановится, да и неизвестно еще, как часто здесь ходят поезда, но это была их единственная надежда на спасение. Равномерно нарастающий гул раздался спустя, казалось, целую вечность. Егор разлепил глаза и наткнулся взглядом на одинокую фигуру замершего в ожидании Юки, стоящего прямо на путях. — Отойди, — с трудом разлепляя высушенные губы, попросил мужчина, но мальчишка только отмахнулся, сурово глядя на несущейся на него многотонный состав. Когда грохот был совсем-совсем близко, Егор всерьез заволновался, подальше отползая от рельс, не сводя глаз с неподвижного мальчика. Ему с его болезненной неповоротливостью все казалось, что Юки не успеет отойти, и его размажет по железной морде локомотива, намотает на колеса, но машинист, видимо, уже заметил человека. Поезд предупреждающе загудел, и Егор вдруг вспомнил уроки в автошколе. — Сними рубашку и крути ею, — сбивчиво пробормотал он, наблюдая, как послушно его мальчик стягивает тряпку, обнажая свое подтянутое загорелое тельце, ярко контрастирующее с выцветшим небом и такой же безликой пустыней. Визг, гул и грохот все нарастали. — Он не останавливается! — испуганно прокричал Юки, отступая назад и безостановочно мотая рубашкой. Поезд был уже совсем близко, когда он наконец-то отошел на безопасное расстояние. Егор закрыл глаза, не желая видеть проносящийся на бешеной скорости состав, груженный углем и другой насыпной хренью, не желая смотреть в чумазые лица пассажиров, сидящих прямо внутри грузовых вагонов, и даже не желая наслаждаться временной тенью, за которой последует смерть. Но скрип… это ведь скрип тормозов, а значит, он останавливается даже после того, как Юки уже вне опасности. Все закрутилось слишком быстро. Усталость, с которой он боролся весь день и ночь, разом навалилась, погребая под своими расплывшимися сумоистскими телесами, и Егор забарахтался в жировых складках, пытаясь вздохнуть. Перед глазами мелькало то испуганное лицо его драгоценного мальчика, то какие-то незнакомые черные лица, а потом все поглотил мрак.***
Егору чудились голоса. Так глупо, но почему-то один из голосов был женским и принадлежал Маринке, только вот говорил не на привычном русском языке, с немецким картавым акцентом, как у давно эмигрировавшего из русскоязычной страны человека, а на английском. Почему на английском? Марина ведь не очень хорошо его знает. В быту они разговаривали на русском, а в городе и на работе — на немецком. Почему в его сне она вдруг решила заговорить на языке, которым плохо владеет? Может, ему снятся ролевые игры, и она изображает из себя британскую королеву? Фу, тогда это не самый лучший сон. Егор вдохнул воздух через нос, удивляясь увлажненности воздуха, отсутствию пыли и непривычному больничному запаху, а потом провел языком по деснам, дабы убедиться, что во рту действительно не сухо, да и песок не скрипит на зубах. Он пошевелил пальцами, возвращая себе ощущение реальности, и все-таки соизволил прислушаться к приглушенным разговорам. — …Я не уйду, пока не буду уверен, что с ним все в порядке. Голос совершенно точно принадлежал Юки, только звучал почему-то очень устало, слабо, будто его мальчик то ли не хотел спорить, то ли не мог. — С ним все в порядке, так что можешь идти! — а это уже Марина. Теперь Егору стало понятно, почему она разговаривает на английском. Немецкий-то Юки не знал. — Я серьезно, уходи! Захотелось врезать ей за то, что она смеет прогонять человека, что стал неделимой частью самого Егора, и дело совсем не в том, что мальчик как минимум дважды спас его от гибели. Нет, он был впаян в его сердце еще задолго до их знакомства. В тот самый день, когда одним похмельным утром авантюрный Бог после ночного рандеву с теми, кто подкармливает бездомных котиков и уступает бабулькам место в автобусе, выдумал вдруг, что Егор, который сильнее, чем педиков, ненавидел только политические ток-шоу и тех, кто лижет начальству жопу ради повышения (что, по сути, тоже могло приравнивать их к любителям «прочищать дымоход»), просто обязан быть с юным фином по имени Юкахэйнен Халла. И вот теперь его ненаглядная невеста прогоняет этого самого Юкахэйнена, который на своем хрупком шестидесяти килограммовом тельце дотащил восьмидесяти килограммовую полумертвую тушку Егора, который раньше не только не пропускал занятия в спортзале, но и был сантиметров на десять выше самого Юки, что делало его еще менее транспортабельным. Да и какого черта вообще она здесь забыла? И где это «здесь»? — …Ты торчишь в больнице круглые сутки! И сколько суток прошло с тех пор, как они остановили пресловутый мавританский железнодорожный состав? — …Чем ты вообще питаешься?! Марина уже откровенно злилась, гневным шепотом отчитывая мальчишку. А тот молчал. — Эй… — хрипло позвал Егор, разлепляя глаза. Невеста тут же кинулась к нему, нависла сверху, заглядывая в глаза. — Как ты? — испуганно и радостно поинтересовалась она. — Я… в порядке, — мягко улыбнулся он, глядя в искрящиеся счастьем и тревогой глаза. Розовая прядь упала вниз, и она поспешно подхватила ее пальцами, заправила за ухо. А потом прикрыла ресницы-опахала и наклонилась ниже, губами прижимаясь к его губам таким привычным поцелуем. Ее запах окутал, и, если сконцентрироваться, то можно представить, что все это был лишь сон, что он на самом деле дома в Брюсселе, не было никакого Юки, не было мадам, не было райского океана. Представить, что сейчас они еще немного понежатся в кровати, а потом пойдут на кухню завтракать. О, как бы он хотел, чтобы все это действительно оказалось сном, потому что отношения с Юки — это тот кусок, который он, кажется, не сможет проглотить. Слишком уж их связь была неправильная и крепкая. И, если бы он на самом деле мог бы выбирать, он бы отказался от такого «подарка судьбы». Но проклятый Купидон решил всадить свою ядовитую стрелу именно в его зад. Он разорвал неспешный поцелуй, чувствуя себя таким вымотанным, будто они с Мариной не целовались лениво, а как минимум устроили секс-марафон. Егор скользнул взглядом по палате и похолодел, заметив застывшего в дверном проеме Юки. Мальчишка стоял, прислонившись боком к двери, и сверлил их угрюмым взглядом, скрестив руки на груди, кажется, даже в тех самых джинсах, в которых и был, только рваную рубашку сменил на футболку — растянутую и совершенно точно чужую. Он смотрел не мигая, сжав губы в тонкую линию, а Егора вдруг затопило омерзительное чувство какой-то иррациональной вины. А еще стало стыдно, будто он сделал что-то неправильное, поцеловав свою невесту. — Позови врача, — попросила Марина, на секунду обернувшись к мальчишке. Юки отлип от стены и, кинув полный бессильной ярости взгляд на Егора, скрылся в коридоре. Спустя минуту в палату вошел седой улыбчивый доктор, проверил показатели на приборах, задал пару вопросов о самочувствии и о случившемся в целом, сообщил, что они находятся в Марокко, куда его доставили из Мавритании на вертолете три дня назад, и, как только ему станет лучше, он сможет вернуться домой, но лучше воздержаться от длительных перелетов, потому что три дня комы — это не шутка. Доктор все говорил и говорил, рассказывая о лечении и возможных последствиях ранения, а Егор думал о том, что же может значить этот укоризненный взгляд серых глаз, помимо ревности.***
Юки больше не появлялся. Марина сказала, что она сняла ему номер в гостинице еще в самый первый день и дала деньги на проживание и питание, только вот улететь никуда он из страны не сможет, потому что документов у него нет. У Егора документы тоже остались в бунгало, но ему-то самолет предоставит его шеф, а значит, волноваться о возвращении домой не стоило. Он вообще не хотел больше ни о чем волноваться, но сон был все равно тревожным и прерывистым. Он то и дело вскакивал на кровати и вглядывался во мрак, желая увидеть там Юки, сидящего в кресле. Так хотелось расспросить его обо всем, что случилось, но он не приходил. Марина призналась, что все время, которое Егор провалялся в режиме дров, мальчишка ночевал в клинике у его постели, в свой номер в гостинице возвращаясь только чтобы принять душ и перекусить. Но какого черта, если он сам сначала планировал Егора отравить, а потом оставить подыхать в когтистых лапах мадам, да и вряд ли он простил своего насильника. А эти слова про агрессора? Да, Егор был агрессором, он знал это и честно пытался бороться со своей скотской натурой, но за двадцать лет самостоятельной жизни в болоте, полном крокодилов, он воспитал в себе такие привычки, которые теперь сраной метлой не вымести. Может, оно и лучше, что Юки от него отвернулся. Егору стоит не думать о всякой гомосятине, а наконец-то организовать свадьбу и узаконить их с Мариной брак. Чтобы наверняка. Не известно еще, что она думает о мальчишке. Он сказал ей?.. Если судить по ее поведению, то она ни о чем и не догадывается. Ну еще бы, учитывая столь подчеркнутую ненависть Егора к представителям ЛГБТ-сообщества. Стоит ли ей рассказывать? Пожалуй, это не лучшая идея.***
— Я не понимаю, почему мы должны брать его с собой? — негромко поинтересовалась Марина на немецком, кидая в сторону Юки короткий взгляд, будто проверяя, понял он или нет. Мальчишка равнодушно отвернулся, как обычно делают люди, когда при них разговаривают на непонятном языке, желая скрыть… что-то скрыть. — Кто он тебе вообще? — цокая каблучками по раскаленному бетону взлетно посадочной полосы, шепотом продолжила допытывать женщина, заправляя за ушко розовую прядь. — Вы познакомились там? Ему есть куда ехать? Егор приобнял ее за талию и наклонился ниже, вдыхая знакомый, теплый аромат. Она вся была такая привычная и уютная. И хрупкая. Гораздо изящнее, чем Юки, если быть честным. И плечи у нее узкие, обнаженные и такие белые-белые… — Он пока поживет с нами. Милая, чем меньше ты будешь знать, тем лучше. Марина только неодобрительно фыркнула на это и выкрутилась из объятий, взбегая по трапу. Летящая юбка всколыхнулась от порыва ветра, и Егор зачарованно уставился на мелькнувшую белую ткань нижнего белья и манящие округлые ягодицы своей невесты. Захотелось сжать их в руках, запустить пальцы в трусики, коснуться влажного и теплого… — Идем, чего застыл? — буркнул Юки, толкая его в спину. — А? Да, точно, — Егор сглотнул вязкую слюну и поспешно поднялся по лестнице, с блаженным вздохом ныряя в прохладу салона. Спустя полчаса они пролетали уже над средиземным морем, а еще через час приземлились в Польше на дозаправку. В Брюссель возвращаться было нельзя, тем более сейчас, когда его шеф вовсю воюет с наркомафией мадам де Золэ, а потому было принято решение вернуться ненадолго в Россию, сделать Юки поддельный паспорт, да и просто затихариться, отдохнуть. Спрятаться. Хотя какие к черту прятки, когда мадам точно в курсе, где живет Дамир с семьей. Марине Егор ничего рассказывать не хотел, дабы не волновать ее, но она дурой никогда не была и точно догадается. Однако на родине все же было безопаснее. Это, как никак, территория совсем другой, не менее известной мафии, крышующей частный НИИ, в котором Егор и работал столько лет. — Ты предупредила Дамира? — поинтересовался он, когда самолет снова поднялся в воздух. — Да, они с Сашей ждут нас. Очень хотелось сказать что-то язвительно-оскорбительное, но язык не поворачивался после всего, что он натворил. После их недолгих отношений с Юки, которые и отношениями-то назвать было нельзя. Просто какое-то помешательство, сумасшествие. Сейчас, когда мальчишка был так близко, сидел где-то в конце салона и слушал музыку в наушниках, пялясь в окно, к нему совсем не тянуло. Зачем, если рядом есть такая горячая и доступная женщина, за связь с которой общество не станет порицать, а даже наоборот похлопает одобрительно, умиляясь, как какой-нибудь пушистой сране. — О чем задумался? Маринка погладила его запястье пальцами, заглянула в глаза чувственным, проникновенным взглядом. — Да вот думаю… — он взял ее ладонь в свою руку и поднес к губам, нежно целуя. — Может, все-таки сыграем свадьбу? Я помню, ты говорила, что это не важно, но… — Конечно, — просияла женщина, довольно жмурясь, как очень ласковая и любвеобильная кошка. — Как только все успокоится. Пригласим твоего брата с Сашей… — Да, всех, кого захочешь, — Егор коснулся ее лица ладонью, притягивая к себе и целуя приоткрытые пухлые губы, наслаждаясь близостью. Ее не хотелось, как говорится, «валить и трахать», ей не хотелось делать больно, и мысли о ней не сводили с ума, не лишали сна. Тогда почему? Почему Юки вызывал такую бурю эмоций? Почему сердце переставало биться, когда ветер взбивал непослушные кудри, а мириады звезд отражались в глазах-озерах. Почему он был настолько желанным, что Егор, черт возьми, даже отсосал ему?!.. Он быстро отстранился, грубо разорвав поцелуй. Марина удивленно приподняла бровь, но ничего не спросила, будто ничего и не произошло. Действительно, а что произошло? Он просто поцеловал ее теми самыми губами, которыми сосал член Юки. А больше ничего. Весь оставшийся полет Егор сидел с закрытыми глазами, пусть спать совсем и не мог. В башке крутились обрывки воспоминаний об их спасении, обжигающем песке, нечеловеческой жажде и твердом плече хрупкого мальчишки, который продолжал упрямо тащить на себе тяжеленное полудохлое тело своего насильника, вместо того, чтобы бросить его подыхать. Смотреть на Юки было невыносимо и Егор, стараясь избежать встречи с ним, первым покинул самолет, едва они приземлились. Россия встретила унылой сыростью и серостью, но после ослепительного солнца, бесконечных желтых песков и невыносимой жары, едва не убившей его, относительно безопасная прохлада и затянутый туманом аэропорт казались просто даром богов. Подхватив сумку Марины одной рукой, он обнял ее за талию другой и повел прочь от самолета, не оборачиваясь, чтобы убедиться, что Юки следует за ними. Он прекрасно понимал, что его мальчик сейчас чувствует и о чём думает, но лучше так, поставив жирную точку, обозначившую конец истории, чем долго и муторно размазывать сопли по лицу, страдая от выбора — невеста или вот этот малознакомый парень. Но за спиной раздавались шаги, показавшиеся вдруг до невыносимой боли в груди знакомыми, а значит, Юки последовал за ним. Молча, не спрашивая, засунув обиду в задницу. Они ведь ничего друг другу не обещали и ничего друг другу не должны. Но сучёная память с дотошным рвением подсказывала, что Егор обещал. Обещал многое. Например, что мальчишке никто не причинит вреда, что он придумает, как их вытащить. Ага, конечно. Придумал. В итоге их вытащил именно Юки, а Егор только навредил своей невнимательностью, приведя в лагерь бандитов, из-за которых Франсуа… Насчет Франсуа тоже обещал. — Эта машина за нами? — с опаской поглядывая на угрожающий джип, поинтересовался Юки, будто намеренно останавливаясь рядом так, что почти касался плечом плеча Егора. — Мужик какой-то… странный. Опасный. Маринка прыснула со смеху, закрывая рот ладошкой, а Егор только ухмыльнулся и головой покачал. — Это мой брат Дамир, — пояснил он, чуть отодвигаясь в сторону, плотнее прижимая к себе невесту. — Это Россия, привыкай. Здесь до сих пор в машинах ценят не комфорт, а размер. — Оу… извини, — смущенно пробормотал мальчишка, пальцами зачесывая назад растрепанные ветром кудряшки. Егор бессознательно скользнул по нему взглядом, на автомате отмечая, что пусть Юки и не брился пару дней, оброс едва заметной светлой щетиной, но при всем этом не стал выглядеть старше или мужественнее. В чем дело? Как ему удается оставаться таким же невинным мальчиком? Может, дело в больших серых глазах, круглых, как у олененка? Или в… — Идем, хватит пялиться, — грубо буркнул мальчик, поймав на себе изучающий взгляд. Он выглядел смущенным, а еще злым и почему-то расстроенным, и по-хорошему стоило отвести его в сторону и переговорить наедине, да вот только никто не мог бы дать гарантии, что этот разговор не закончится дракой. Или сексом. Егор уже не знал, чего от себя ожидать, а потом поспешно откинул все лишние мысли и быстрым шагом направился к брату, заключая его в крепкие объятия, впервые за много лет делая это на самом деле искренне. — Эй, ты чего? — Дамир удивленно похлопал его по спине, не ожидая такого проявления чувств от язвительного, злого на язык братца, у которого вместо сердца — кусок айсберга. — Вижу, ситуация совсем дерьмовая? — Да, — глухо отозвался Егор, отстраняясь. — Дерьмовее некуда. — Привет, Марина, — улыбнулся Дамир девушке, а потом перевел взгляд на Юки. — А Вы, простите… — Он не говорит по-русски. Я расскажу тебе чуть позже обо всем, окей? — Ладно, — брат коротко кивнул, а потом на английском приветливо произнес, протягивая руку для рукопожатия: — Здравствуйте, меня зовут Дамир. Добро пожаловать в Россию. Она не всегда такая дождливая, не пугайтесь. Юки кинул быстрый беспомощный и до краев полный смущения взгляд на Егора, а потом пробормотал: — Приятно познакомиться. Я Юкахэйнен Халла, но можете звать меня… Юки. Здесь и правда очень… прохладно. И действительно, на мальчишке была одна лишь футболка да светлые джинсы, и это при том, что накрапывал мелкий дождик, а температура, если судить по ощущениям, колебалась где-то в пределах десяти-пятнадцати градусов. — Да-да, забирайтесь поскорее в салон! — заторопил Дамир, распахнув для Марины дверь. — Вы у меня остановитесь или в гостинице? Я могу предоставить вам квартиру, а сам поживу у Сашки. Кстати, насчет Сашки… Юки, Вы должны знать, что… — Я говорил ему, — оборвал его Егор, забираясь на пассажирское сиденье рядом с водителем. — Мы лучше в гостинице. Не хочется тебя стеснять. Но вот от еды не откажемся. Дамир улыбнулся и завел двигатель, вырулил с парковки и рванул по сонным улочкам, колесами разбрызгивая во все стороны лужи после ночного дождя. — Он у тебя дома? — спросил Егор на английском, дабы не создавать неприятных ситуаций, когда они уже заезжали на подземную парковку под домом. — Кто? Сашка? Нет, с чего бы. Дома с детьми сидит. Вообще-то разговаривать на английском с братом и Маринкой было очень непривычно, да и ради кого? Ради Юки, которому и дела никакого нет до их семейных разборок? Но почему-то Егор не хотел, чтобы мальчик чувствовал себя неловко, будто всем насрать на то, участвует он в разговорах или нет. Почему-то, вопреки здравому смыслу и логике, Юки стал для Егора какой-то неотъемлемой частичкой, к которой нельзя относиться как к пустому месту, как бы сильно он не желал, чтобы мальчик действительно стал для него никем. Но вряд ли их старания вообще были оправданы и оценены. Все утро Юки молчал, сидя на диване в самом углу с чашкой заваренного Дамиром кофе. Он будто и не вслушивался в разговор, который велся на английском языке для него одного, только пялился в окно на безрадостное, затянутое обложными тучами небо и думал о чем-то своем, загадочно-возвышенном. Взгляд Егора то и дело скользил по его благородному профилю, замирал на приоткрытых губах или упавшем на лоб кудрявом локоне, а потому он, спасаясь от соблазна пялиться все время, вскоре пересел в другое кресло, оказавшись к мальчику вполоборота, а не лицом к лицу. Он рассказывал Дамиру и Марине то, что не говорил ранее, но не всю правду, и Юки тоже молчал, к счастью, позволяя ему утаить некоторые детали. — А у вас как дела? — решил перевести тему Егор, когда разговор приблизился к опасной черте, за которой начиналась неприятная и опасная правда. — Бабка больше не доставала? Дамир взял себе еще один кусок пиццы, которую они заказали, чтобы не готовить завтрак, и усмехнулся тепло и осоловело, как обычно бывало, когда речь заходила о его ненаглядном. — Нет, но Сашка, кажется, пытается с ней подружиться. Ради детей. — Кстати, он придет? — поинтересовалась Марина, поджимая под себя ноги, как маленькая девочка, застывшая в предвкушении. — И его дочка. Я бы хотела обсудить с ней кое-что. — Это что, интересно мне знать? — ревниво отозвался Егор, скосив на нее глаза. — Уж не её Сережу ли? Она игриво чмокнула его в нос и надула губки. — Ой, да брось, я просто хочу посплетничать с девчонкой! — Если тебе нужно пошушукаться с девчонкой, то иди с Юки поболтай, — ворчливо, но беззлобно бросил Егор, не сразу сообразив, что ляпнул что-то не то. Если бы кто спросил его зачем он сказал эту херь, он и сам не смог бы дать внятного ответа, но эта обидная фраза была настолько не в тему, что ни у кого даже не нашлось подходящих слов, чтобы как-то прояснить ситуацию. Повисшая на мгновения тишина оглушила, а потом Егор в буквальном смысле кожей ощутил сверлящий его обиженный взгляд серых глаз мальчишки. Дамир кашлянул, нарушая неловкое молчание, а потом принялся рассказывать что-то о своей работе и Сашке, выдергивая остальных из разного рода невеселых размышлений. Егор, для которого подобные нелепые высказывания с одной единственной целью — причинить боль, были не редкостью, обычно в такие моменты чувствовал или мрачное удовлетворение замешательством присутствующих, или равнодушие, мол, да похер, что они там подумают, сейчас же вдруг ощутил нечто отдаленно напоминающее сожаление за свой низкопробный юморок, ведь Юки спас его. Юки, если верить словам Марины, не отходил от его постели, пока он был в отключке. Черт, да Юки, блять, помогал даже после всего того говна, что Егор с ним сотворил. Так неужели он не заслуживает хотя бы уважения? Егор вдруг понял, что ему чертовски хочется выпить, нарушить недельную «завязку», вытряхнуть из мыслей крошки человечности и вернуть себе наконец-то привычное дурное расположение духа. Он поднялся на ноги и по-хозяйски прошел на кухню, достал из бара припасенную бутылку вискаря и налил, не обращая внимание на вещающего что-то братца. Дамир не поймет его. Никогда не понимал. У него всегда все было однозначно — любишь Сашку, говоришь о любви Сашке, начинаешь с Сашкой отношения. До того была та же картина с Юлей. Но как? Как можно так легко и просто переступить через блядские принципы, через «нельзя», через мразотное общественное мнение, через себя, которого все еще тянет к нежным женским прелестям, но одновременно с тем и к такому неопределенно манящему Юки? Нет, нихера. Надо взашей гнать от себя мальчишку, пока он не выдал себя и не погряз окончательно. Нужно отсечь лишнее и наконец-то остепениться. Отказаться от нелегала, жениться на Марине, завести детишек к сорока-то годам. С каждым глотком обжигающего напитка становилось легче, но даже, когда в дверь позвонили, а потом в общую трель разговора вплелся густой и певучий голос Саши, даже когда Маринка позвала его присоединиться, выползти из кухни, он не пошел. Просто не хотел и не мог возвращаться в наполненную беззаботным весельем такую правильную компанию. Черт, посмотреть в глаза человеку, которого прилюдно унижал, поливал грязью, обзывал педиком и шлюхой*, когда сам он, Егор, ничем не лучше. Вот вообще ничем не лучше! Вина и сожаление за причиненную каждому в этой квартире боль накрыли океанической волной, мешали вздохнуть, и только вискарь помогал хоть как-то убрать это тоскливое, такое нехарактерное для него удушье. За спиной тихонько защелкнулась дверь и в возникшей тишине, нарушаемой лишь приглушенными голосами в гостиной, раздался знакомый голос. — Эй, привет. У тебя все нормально?.. Егор сделал очередной глоток обжигающего горло сорокаградусного жидкого друга и коротко кивнул. — Да. Как дети? — хрипло спросил он первое, что пришло на ум. Мужчина, кажется, даже растерялся от такого вопроса. Он прошелся к окну, распахнул его и взял в руки пачку сигарет Дамира. Неторопливо закурил, с наслаждением затягиваясь горьким дымом, а потом протянул пачку гипнотизирующему ее взглядом Егору. — Дети? Нормально. Они помолчали какое-то время и спустя пол сигареты наконец-то нарушили угнетающую тишину. — Этот мальчик ведь… м-м… с тобой? Сашка, как всегда понимающий, порой даже слишком, до неприличия проницательный, но сейчас это неплохо, если не сказать хорошо. Егор просто хотел, чтобы был кто-то еще, кто наверняка переживал нечто подобное, а ведь он и правда переживал, скрывая от дочери свою ориентацию. Но Саша — гей, а вот Егор — всего лишь помешанный на одном конкретном мальчишке придурок. — Я не знаю, что в моей башке, — устало отозвался он, сам до конца не разобравшись, с ним ли Юки или не с ним. — Как узнал? — Догадался. По его взгляду и общей напряженности. Егор кивнул, отводя взгляд от окна, чтобы взглянуть в карие, искрящиеся весельем глаза Сашки. — Злорадствуешь? — беззлобно пробурчал он, в одну затяжку докуривая сигарету и тут же беря новую. — Немного, — не без капли яда в голосе отозвался мужчина, прищурившись. Черт, а ведь он правда красив, и Дамира наверняка можно понять, но почему-то Юки все равно волновал в душе Егора те струны, которые могли коснуться только пальцы Бога. Глядя на мальчишку, он ощущал трепет, вожделение, страх, желание, злость, а глядя на Сашу он просто визуально оценивал его как привлекательного, сексуального молодого мужчину. И больше ничего. С каких это, сука, пор мужчины стали для Егора чем-то сексуальным? Ни с каких. Чисто субъективное мнение одного человека относительно другого. А красив ли Дамир? Несомненно, но другой. Это как два произведения искусства разных художников из разных эпох, которые нельзя сравнивать между собой. Какого черта он вообще должен сравнивать? — Я знал, что все твои подколы неспроста, — мягко улыбнувшись, сообщил Саша, усаживаясь на подоконник. — Или будешь отрицать? — Не буду, — холодно ответил Егор, залпом допивая оставшийся в стакане виски. — Но сам не разобрался. — Ты с ним спал? Спал? Нет. Занимался сексом, любовью? Нет. Трахался? Нет. Просто изнасиловал, грубо наказывая за «измену». Но Саше и не требовался ответ. Он понимающе кивнул и неодобрительно поджал губы, но больше ничего не сказал.***
Они не пересекались трое суток. Юки сидел безвылазно в своем номере, еду просил прямо туда, но вряд ли страх был причиной его полнейшего безразличия к окружающей действительности. Егор иногда видел его стоящего на балконе, когда возвращался с прогулки один или вместе с Мариной. Он даже пытался поймать пустой взгляд мальчишки, но тот будто намеренно игнорировал его, безучастно пялясь куда-то вдаль. Заходить к нему в номер Егор не решался, хотя стоило бы уже вытащить голову из песка и поговорить, собрав яйца, блять, в кулак, но каждый раз, как он наконец-то решал, что вот сейчас встанет и пойдет постучит в дверь его номера, как Марина, будто угадывая его намерения, лезла целоваться или предлагала пойти куда-то прошвырнуться. Спустя четыре дня после их прибытия Егору наконец-то позвонил шеф. Вот уж теперь точно времени на раздумья не оставалось и разговор нужно было немедленно осуществить, дабы потом не жалеть и не сомневаться в правильности действий. Поздно вечером, когда Марина была в душе, он покинул свой номер и без колебаний постучал в дверь номера Юки. На то, что она не заперта, он не надеялся, а потому покорно дождался, пока мальчишка соизволит впустить его. Юки стоял на пороге в одних джинсах, тех самых, в которых он сбегал с владений мадам де Золэ, и Егор тогда впервые, черт возьми, подумал о том, что у парня не было ни копейки, чтобы купить себе хотя бы футболку, не говоря уже о куртке, которая при такой-то холодине не была бы лишней! Мальчик, кажется, совсем не был рад его видеть. Он сложил руки на груди, расправил плечи и гордо вскинул подбородок, взглянув как-то высокомерно и даже презрительно. — Чего пришел? — Нам надо поговорить, — отозвался Егор, толкая его обратно в номер и прикрывая за собой дверь. — Я уезжаю ненадолго. — Я счастлив, — ледяным голосом отозвался Юки, прохаживаясь по комнате из угла в угол. — О чем поговорить? — Обо всем. Например, зачем ты тогда, в самом начале, сказал герру Шульцу и мадам, что они ошиблись, и ты не химик? Мальчик иронично приподнял уголки губ и отвернулся, устремив взгляд на разворошенную постель. — Надеялся, что они меня продадут, как шлюху, или выкинут. В любом случае, так я бы смог сбежать. А потом ты меня… и мне было уже похер. Егору невыносимо захотелось посмотреть на него, отсканировать, изучить каждую деталь, каждый изгиб, но боялся, что если сделает это, то безумие вернется, снова пленит его и лишит воли. И тогда… — То есть, ты мне соврал, что для тебя это ничего не значит? — вцепился в небрежно брошенные слова он, понимая, что это не совсем то, что планировал обсудить. Хотя, конечно, и через это дерьмо можно подойти к сути. — Минет ничего не значит? — грубо переспросил Юки, пальцами собирая кудряшки на затылке, будто собирался сделать хвостик. — Значит, если к нему принуждает тот, от кого это меньше всего ожидаешь. — Ты меня даже не знал. — Ты меня тоже! — оскорбленно выдохнул мальчишка кидая на него пылающий гневом взгляд. — Я нихера не понимаю! Если ты хочешь послать меня нахер, то давай, вперед. Только хватит уже делать вид, что ничего не было! Егор опешил. Нет, Егор охерел, во все глаза пялясь на разошедшегося парня. Он и не думал, что Юки так все воспринимает. — Ты разве не рад, что я больше не цепляюсь к тебе? — удивленно вскинул бровь он, глядя в глаза, кажется, оскорбленного до глубины души мальчика. — Я же говорил, что попробую выкинуть тебя из башки. У меня есть Марина, я, кажется, могу… — Можешь выкинуть меня из башки, потому что есть Марина? Ну ты тварь! — отчаянно закричал Юки, и непонятно было, чего больше в его голосе — обиды или злости. — Вот и иди к ней! — рявкнул он уже тише, расправляя плечи. Сжал пальцы в кулаки, будто вот-вот готовый бросить в бой, побледнел весь, едва сдерживаясь, чтобы не закричать снова. Кажется, понял, что раскрыл все карты, а потому быстро сменил тему, смущенный и уязвленный. — Пошел вон, серьезно! Ты там что-то себе с ней нарешал, у вас уже есть какой-то план действий, а я тут сижу, как придурок, и не знаю, чего ожидать, каждый день готовый к тому, что или ты, или твоя невеста вышвырнет меня к чертовой матери!.. Егор не сдержался, преодолел разделяющее их расстояние и попытался схватить парня за руку, заключить в объятия, но Юки отбивался на самом деле яростно, пусть и безмолвствуя. Отбивался так, как не делал даже в те грязные минуты их неправильного и до основания гнилого соития. — Да прекрати ты! — прикрикнул мужчина, несильно ударяя мальчишку в живот, успокаивая простым, понятным и эффективным средством. — Никто тебя не выгонит! Я же обещал, что позабочусь о тебе… — Отпусти! — задушено всхлипнул Юки, зло оскалившись. — Ты всё врешь! Я не верю ни единому твоему слову больше! — Но ведь… — Егор немного отстранился, когда мальчишка наконец-то перестал трепыхаться. Взглянул в искаженное глухой яростью лицо и совсем потерялся. — Ты разве не рад, что я больше тебя не… — Не хочешь, — язвительно закончил за него Юки, взглянув в глаза до жути зловеще-ласковым взглядом, и сладко-сладко протянул: — Ну конечно я рад, что ты теперь меня не заебываешь. Я, блять, просто счастлив. Доволен? А теперь съебись. Он снова дернулся, но Егор только сильнее сжал его в объятиях, готовый скулить от досады, что их тела разделяет проклятая рубашка, мешающая ощущать шелковистую кожу мальчика, слушать бешеное биение его сердца… — Нет, — твердо ответил он, зарываясь носом в золотые кудряшки, такие мягкие и уютные, совсем не такие, как выпрямленные утюжком, выбеленные и выкрашенные волосы Марины, которые пахнут синтетическими отдушками шампуней и выглядят, как до педантичной паранойи ухоженный парик. Юки пах, как теплый весенний день, а в волосах его словно путались лучи солнца. Не того знойного и навязчивого, что преследовало их в пустыни, а долгожданного солнца, пробивающегося через тучи после затяжных дождей. Юки пах свежестью и молодостью, а Марина, как ни крути, дорогими салонами красоты и подкрадывающимся пятым десятком. Егор зарылся пальцами в эти умопомрачительные кудряшки и погладил по затылку, ласково перебирая невесомые пряди, наслаждаясь дрожью пленительного мальчишеского тела. Как бы он не пытался себя обманывать, но Юки был самым соблазнительным и желанным подарком Бога, а Бог, негодник такой, никогда не дает получить желаемое просто так. Конечно, окажись Юки не мальчиком, а девочкой, Егор бы не сомневался. Порвал бы с Маринкой и все свои силы кинул на охмурение объекта своего вожделения. Но увы, никакой девочкой Юки не был, а потому Марина оставалась, как бы это гадко не звучало, буфером и запасным вариантом. Обманывать себя на самом деле просто. Говорить, что не знаешь, что чувствуешь. Убеждать окружающих, что все сложно, когда на самом деле все очень определенно. Надеяться, что однажды чувства просто сдохнут, перегорят, оставив после себя выгоревшую дотла квартиру и горстку пепла от отношений, которым не суждено было перетечь в нечто возвышенное. Но обманывать себя можно до поры до времени. Однажды взгляд невольно соскользнет на перевитые венами кисти рук, зацепится за острую ключицу, пройдется по рельефному плечу и навсегда все это сокровище спрячет в каменном сердце, которое, казалось бы, настолько безжизненное, что не способно чувствовать что-либо. — Что ты делаешь?.. — потеряно прошептал Юки, ощущая горячее дыхание на своей шее. — Егор… — Тише. Рука скользнула ниже, выпутываясь из волос, коснулась обнаженной спины, пальцами проследила линию позвоночника, забралась под пояс джинсов. — Я серьезно! — Я тоже серьезен. Тише. Мальчик дернулся, когда до грубости настойчивые пальцы проследили край белья, но замер, едва почувствовал прикосновение к сокровенному и беспредельно интимному. Егор надавил подушечкой, проникая в сморщенную, сжавшуюся дырочку, свободной рукой плотнее прижимая мальчишку к своей груди. У него уже крепко стоял, и Юки не мог этого не почувствовать, но он и не думал сопротивляться, только дышал тяжело и загнано, позволяя вытворять с собой всякие непотребства. Палец проник глубже, с трудом продвигаясь в неподготовленное тело, но Егору было будто все равно. Он желал ощупать его, ощутить его, заполнить собой, наконец-то насильственно подминая и делая своим. Юки хотелось до звона в ушах, но сам мальчик, кажется, желания его не разделял, только жался испугано, прогибаясь в пояснице, будто пытаясь отстраниться. — Смазка?.. — Откуда? — шикнул парень, отпихивая его от себя. — Только крем какой-то бабский. Марина дала. — Пойдет. Егор одной рукой схватил его за волосы, другую и не думал вытаскивать из горячего тела, и прямо так уложил на кровать, зафиксировав, не позволяя двигаться, а сам навалился сверху, прижимая к матрасу. — Скажи мне остановиться, и я остановлюсь, — Егор выпутал пальцы из кудряшек и поспешно растегнул джинсы Юки, стягивая до колен. — Заткнись! — нервно огрызнулся мальчишка, прогибаясь в пояснице, помогая стянуть штаны. Засучил ногами, отталкивая мешающуюся тряпку. — Если собрался трахать… то трахай молча! Егор невесело усмехнулся, добавил еще один палец и проник глубже, растягивая сопротивляющиеся вторжению мышцы. Освободить себя от одежды было сложнее — пуговица не хотела выскальзывать из петли, змейка отказывалась расстегиваться, но вся эта возня только сильнее подогревала желание, и предвкушение их первого настоящего секса пьянило, заставляло торопиться, зацикливаясь в порочный круг. Юки потянулся рукой к тумбочке, взял тюбик, сам выдавил на пальцы, но Егор не позволил, перехватил руку, забирая импровизированную смазку. — Я сам, — с трудом сдерживая рычание в голосе, произнес он, размазывая крем по своему члену. Аккуратно толкнулся… — Блять… — прошипел Юки, вцепляясь пальцами в его бедра. — Медленнее! Егор отцепил его руки от себя и прижал к кровати по обе стороны от головы, не обращая никакого внимания на ругательства и угрозы. Он закрылся от всего, размеренно двигаясь туда-обратно, с каждым разом входя чуть глубже. Он смотрел в искаженное гримасой боли лицо, изучая сведенные к переносице брови, оскаленные белые зубы, дрожащие ресницы, но не останавливался, потому что Юки, черт возьми, не просил об этом! Он хрипел, шипел, скулил, но будто напрочь забыл о своем неприкосновенном праве остановить беспредел, надругательство над собой. Егор умел быть ласковым, умел быть грубым, подстраиваясь под нужды своих сексуальных партнеров, угадывая их скрытые желания и страхи, но Юки был особенным, а потому, боясь сделать что-то не так, Егор двигался в одном ритме, втрахивая обезумевшего от переполняющих ощущений парня в кровать. Юки действительно переполняли ощущения. Он не знал, правильно ли получать удовольствие в такой ситуации, пусть даже он и не хотел строить из себя опороченную девицу, но наслаждение все равно казалось незаслуженным, неуместным. Ведь ему больно. Ведь всё там, внизу растянуто до предела и, кажется, вот-вот порвется. Снова порвется, ослепляя. Но почему тогда так сказочно хорошо и хочется еще сильнее раскинуть ноги, открываясь, отдаваясь во власть пугающего мужчины? Юки не наслаждался болью, нет. Она сбивала, она ломала шаткие замки захватывающего мозг предоргазменного экстаза, выстроенного стараниями Егора, что ни разу не сбился с размеренного темпа, двигаясь четко и правильно, под нужным углом, с нужной скоростью, будто какая-то извращенная секс-машина с присобаченным елдаком. Он продолжал двигаться даже тогда, когда Юки буквально подкидывало на кровати от непрекращающейся долбёжки по простате, умудряясь каким-то образом при этом удерживать его руки, не позволяя коснуться члена, довести себя до разрядки. Егор мечтал, чтобы мальчишка кончил вот так, без рук, под аккомпанемент влажных шлепков бедер о ягодицы и скрипа кровати, под звучащее в унисон тяжелое дыхание. Мечтал, чтобы он смотрел на него затуманенными, ошалевшими глазами, мучаясь от непрекращающегося чистого кайфа. И вот — все это реальность. А потому хотелось постараться на все сто процентов, пренебрегая собственным удовольствием, которое было бы более полновесным в немного другой позе, с другим темпом, но, сука, ведь Егор столько баб перетрахал, столько попробовал, а для мальчишки все это впервые. Как бы там ни было дальше, он должен быть самым запоминающимся, самым лучшим. Он должен задать для других нереально высокую планку… Мысль о каких-то других взбесила. Юки дернулся, вскрикнул, увидев перед собой клубящуюся черноту глаз и искаженные в недоброй усмешке губы, услышав свистящее дыхание, как у большого и опасного хищника, изготовившегося вцепиться зубами в пульсирующую венку на хрупкой шее своей беззащитной жертвы. Зажался и вдруг, неожиданно для самого себя, переступил грань. Мышцы запульсировали, сжались, обхватывая член Егора с такой силой, что двигаться стало больно и почти невозможно, а потом… по мозгам будто ударили молотком, перед глазами все побелело и рассыпалось на мириады звездного конфетти. Мир закрутился, как в калейдоскопе, и Юки буквально подкинуло на кровати, вышибая из легких воздух. Он открыл рот, чтобы закричать, но не смог издать ни звука, только бессмысленно хватал губами клочки кислорода, забыв, как это — дышать. — Тише, тише, — прошептал Егор, поглаживая его по взмокшей спине. Это, кажется, было слишком для первого раза. Одного взгляда на трепещущее, растрепанное существо, всхлипывающее на каждое неловкое движение, хватило, чтобы оргазм накрыл с головой. Егор не выходя из распаленного тела кончил, таким мелочным и грубым способом желая показать мальчишке, что он теперь принадлежит ему. Навсегда. Что не будет каких-то «других», что единственный, для кого Егор выставил планку — это он сам. Аккуратно придерживая все еще напряженные, поджавшиеся ягодицы, он вышел из дрожащего, будто не желающего его отпускать, тела, и лег рядом, слушая биение родного сердца. В номере было прохладно, и, опасаясь, как бы ничего не соображающий мальчишка не заболел, накинул на них обоих одеяло, планируя вздремнуть пару часиков перед самолетом. Они снова так и не поговорили, но, впрочем, на это еще будет время. Обязательно. Когда-нибудь они смогут обсудить всё… Егор почти уже заснул, убаюканный медленно выравнивающимся дыханием Юки, сжимая теплую ладошку в своей руке, как вдруг пальцы парня сжались в кулак, выскальзывая из хватки, а потом мальчишка весь дернулся, почти шарахнулся в сторону, всеми руками и ногами отталкиваясь, отползая. Осоловелый, все еще пребывающий на грани сна и реальности Егор приподнялся на локтях, непонимающе глядя на насмерть перепуганного парня, который и не думал смотреть на него, устремив дикий взгляд округлившихся серых глаз на дверь… — Вот блять, — просипел мужчина, не оборачиваясь, ибо знал, что увидит там. Ему не было страшно или стыдно, просто как-то… неприятно, что ли, ведь он не хотел, чтобы Марина обо всем узнала именно таким образом. Дверь тихонько щелкнула, тактично закрываясь, ковер приглушил удаляющиеся торопливые шаги. — Она… — краснея до самых кончиков ушей, испуганно зашептал мальчишка, закрывая рот ладонью. — Теперь… Егор не знал, что будет «теперь». Скорее всего, ни о какой свадьбе не могло быть и речи. Но разговор предстоял неприятный. Наверное, стоило бы вздохнуть удрученно, одеться и догнать ее, признаться, попытаться объяснить, извиниться, но Егор, вымотанный тревогой и бесконечным бесконтрольными мыслями о прошлом, настоящем и будущем, просто хотел спать. Сграбастать Юки, как мягкую игрушку, себе под бок, уткнуться носом в кудряшки и наконец-то провалиться в с глубокий сон без сновидений. Хотя бы на эти несколько часов до полета.