Нефтяные фракции

      Линдеманн поддался. Или это от того, что Круспе прикоснулся к нему, когда отодвигал с дороги? Он не знал точно, но понимал, что заразился эмоциями гитариста. Злость, — «Пауль, куда ты уже влез, холера?», боязнь, — «Пауль. Ты чего? Очнись! Ну же, извини, ладно, ты не холера. Очнись только». Паника Рихарда перетекла в Тилля, смешалась и вступила в экзотермическую реакцию с его личным хаосом, захлестнула, застлала глаза — битум снова вскипел, расплескивая жгучие капли. Страх, — «Что с Паулем?». Саднящая тревога, — «Почему так случилось?». Предчувствие боли, «Вдруг он умрет?». Сотня хаотично мечущихся мыслей ворвалась в голову, разрывая ее изнутри, по спине продрало холодом, на доли секунды потемнело в глазах. Несколько секунд Тилль стоял, как вкопанный, глядя, как Флаке и Рихард возятся вокруг пострадавшего ритм-гитариста, не зная, что делать.       Кристоф попался просто под горячую руку. Попытался пройти мимо него, застывшего в двери, к друзьям.       — Помоги ему, Шнай! — преградив дорогу, Тилль резко схватил драммера за плечи и сильно встряхнул, так, что голова у него мотнулась и он ахнул.       — Что? — Кристоф не сразу сориентировался и не понял, о чем его просят.       — Помоги, ему Шнайдер, — Линдеманн повторил и до Криса дошло. Он вспыхнул от стыда — в этот раз он ничего не сможет сделать, ибо не способен брать энергию извне.       — Я не могу!       — Помоги ему, Кристоф, — Тилль словно не слышал, до боли сжал плечи Шнайдера.       — Тилль, я не могу! Мне сил не хватит! — прошипел он, пытаясь отодрать от себя руки, казалось, обезумевшего вокалиста.       — В смысле сил не хватит? Почему? — Линдеманн почти прижал ударника к стене, не давая вывернуться в сторону. Тот задергался, ошарашенно глядя то на Тилля, который походил на свирепую росомаху, то на Рихарда, который сориентировался и уже осторожно поднимал на руки бессознательного Ландерса.       Они все прибежали на крик и увидели, что Поль лежит у стола, неловко раскинув руки, рядом валяется банка с рассыпавшимся чаем, а в открытой микроволновке лежат булки с сыром. В воздухе висел запах горелой проводки.       «Поел, бедолага, называется. Но что я сейчас могу?». Мысли вихрем пронеслись в голове Шнайдера, отразились в расширенных льдистых глазах, и обрушились на Линдеманна — непонимание, страх, тень обиды и просто физическая боль в хрустнувшей от рывка шее — вокалист отшатнулся, ошеломленный эмоциями друга, отпустил его. Но не оставил.       — В чем дело, Крис, объясни. Почему ты не можешь? Что нам делать?       — Я… я… — Шнай вдруг запутался в словах, не зная, с чего начать, но его выручил Флаке. Он, оказалось, слышал обрывок их разговора.       — Ничего не делать. Ждать, пока Полик сам очнется, — они с Круспе уже уложили ритм-гтариста на диване. Лоренц быстро прижался ухом к его груди, заглянул в рот, приподнял веки, пощупал пульс на шее…       — Живой он и умирать не собирается. Сильно оглушило, нужно будет показать врачам, как оклемается, но катастрофического вроде бы ничего нет.       — Подожди, Флаке. Гляди сюда, — Рихард протянул клавишнику безвольную руку Пауля, повернутую раскрытой ладонью вверх. На указательном пальце сбоку явно видна была серо-белая полоса, похожая на след от канцелярского корректора.       Лоренц потрогал ее, хмыкнул.       — Ну да, ожог от электричества. Такое бывает.       — Как думаешь, Флаке, его сильно шарахнуло? — Рихард с сожалением отпустил руку Ландерса. Неприлично было так его держать, хотя и спокойнее. Они все в группе срослись уже в одно большое целое, но все равно инструменты как-то сближали по-своему.       Шнай и Олли, Риха и Пауль — ритм и мелодичность группы. Только Тилль и Флаке вроде каждый сам по себе. Харизма, душа и атмосфера.       — Как видишь. Достаточно, чтобы лишить сознания. Или тебе медицинской терминологией объяснить нужно?       — Нет. Мне эта заумь не нужна, я просто хочу понимать, как скоро он очнется и не случится с ним чего хуже, чем сейчас есть.       — Рих, перестань паниковать. Я не медик, и точно не могу ничего сказать.       — Вот именно! Ты не медик и откуда тебе знать, что с Паулем случилось от этого. Вдруг у него сердце остановится?       — Рихард… — Шнайдер уже не выдержал этого причитания, понимая, что Круспе надо как-то остановить, чтобы, действительно, не накаркал. Но ничего не понадобилось.       — Пауль? — Риха сам отвлекся и подался вперед, наклонился к Ландерсу, когда заметил, что тот шевельнулся. Повел головой, попытался открыть глаза, но веки только чуть разомкнулись и сверкнули белки.       — Не спеши, Рихард, ему нужно время. Как и Шнайдеру, Тилль! — Флаке обратился уже к вокалисту, который так и стоял у двери, не решаясь подойти ближе.       — А что я? — вокалист удрученно потер лицо ладонями, почесал шевелюру и вдруг сполз по стенке на пол, сел, уткнувшись в колени.       — Да ничего, — Дум отошел и бухнулся у той же стены, что и Тилль, но подальше. — Не забивай голову.        Он чувствовал состояние вокалиста. Понимал, что, не умея защищаться, тот не может отделаться от чужих эмоций, которые навалились поверх его собственных. К тому же он понимал, что именно Тилль был причиной травмы Пауля. Его слова, сказанные утром в порыве злости, дошли до цели: он ранил Полика на другом, более тонком уровне, незаметно внешне, но тяжелее по последствиям.       — Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас, — Шнайдер вдруг решился предложить ему, как закрыться, заслониться хоть немного от бури извне.       — Ты… нас всех чувствуешь: настроение, эмоции… — вокалист, удивленный догадкой Шная, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Кристоф перебил.       — Подожди, помолчи. Не спрашивай ничего. Просто представь, что вокруг тебя стена воды, она защищает тебя и смывает лишнее, чужое. Глупо это кажется, но ты попробуй, — Шнайдер немного неловко улыбнулся и хлопнул Тилля по плечу. Тот вздрогнул и удивленно округлил глаза.       — Тебе… почти больно, да? Когда прикасаешься ко мне? Зачем?       Крис обжегся о ржаво-пятнистую ауру вокалиста — эта боль отразилась в Тилле и вернулась снова Шнаю. Два эмпата — один временный, другой — имманентный, им нельзя было находиться рядом, иначе этот зеркальный коридор мог длиться бесконечно.       — Не важно, — драммер снова улыбнулся и вдруг одним текучим движением поднялся на ноги.       — Шнай, ну помоги ему… Ты же меня тогда заговаривал от бодуна, попробуй, может и сейчас сработает? — Круспе, увидев, что тот направляется к ним с Паулем, запросился. В голосе гитариста уже не было ни злости, ни упорства.       — Риха, да успокойся ты. Он сам скоро очнется, не паникуй, — Лоренц, вытащив из шкафа здоровенный лохматый плед, взялся укрывать им Пауля.       «Его на всю группу хватит, не то, что на Ландерса», — подумал Кристоф, глядя на действия клавишника.       — Что ж за хрень с нами творится, а? — вдруг глухо обозвался Линдеманн со своего места.       — Не знаю, Тилльхен, что с нами, а вот ты со своими психами таки сглазил Полика, — уже заваривая чай для Пауля (мутировал он в заботливую квочку, что ли?) Флаке не обратил внимания, что ляпнул ненужного.       — В смысле? — вокалист даже подобрался, сел на колени.       — Ну, ты ж сам сказал утром — «Сукин ты сын, чтоб тебя перемкнуло», — Лоренц поправил волосы, выбившиеся из хвоста, как ни в чем не бывало глянул на друзей.       Удивленный Риха, — «А? Сглазил? Что за хрень», сожалеющий Шнайдер, — «Ой дурак… Кто ж тебя за язык тянул?» и Тилль. Мрачнее тучи.        Он почему-то вспомнил взгляд своей дочки утром, когда удивление сменилось злостью и тут же — пониманием, а следом — отчаяньем.       Он слышал раз, как Оливер рассказывал Шнаю о том, что словом можно убить, но не придал значения. Заезженная метафора, которая непонятно почему вдруг оказалась правдой.       — Пауль… — вокалист тяжело поднялся на ноги, пошел к согруппникам, собравшимся рядом с Ландерсом, но близко не подошел.       — Извини меня, Пауль, я не хотел… Злой был, Нелле просто… — он запнулся. — Поссорились с ней, в общем, того и сорвался на тебя, — странное, глупое чувство заставило его подняться и попытаться исправить то, что сделано. А как именно исправлять оно не сказало.       Он стоял в кругу хмурых друзей, но их эмоции ощущал уже не как свои. Еще более глупый, по его мнению, полудетский метод Шнайдера странным образом действовал. Теперь только Риха ощущался открытой раной, а не все сразу. Он душил в себе панику усилием воли, слушал всезнайку-Лоренца и неотрывно смотрел в бледное лицо Пауля, ловя каждое движение. Коротал время.       — Что случилось? — как-то машинально поинтересовался лид-гитарист.       — Ай… Не спрашивай, — Линдеманн махнул рукой скорее от понимания того, что его извинения Паулю ничего не дадут, чем в ответ Рихарду, развернулся и пошел обратно к облюбованной стенке.       — Как хочешь, — Круспе пожал плечами, и, не выдержав, снова склонился над пострадавшим Ландерсом.       — Пауль, очнись же ты! Мне страшно на тебя смотреть в таком состоянии, — он встряхнул ритмача за плечи, потер ему щеки и мочки ушей, прижал точку на верхней губе под самым носом. А вот это сработало. Ландерс дернулся и застонал, пытаясь отвернуть голову.       — Н-нн… Отстань… — хриплый шепот услышали все.       — Полик, з-зараза… Как же ты напугал! — Круспе невольно плюхнулся на диван рядом с Ландерсом, переводя дыхание. Напряженное ожидание отпустило его, скатившись знобкой волной мурашек по спине, и эхо ощущения заметалось в Тилле, заставило нервно дернуть плечами даже сидя отдельно от всех.       — Что? Что случилось? — еле ворочая языком, промямлил дезориентированный Поль.       Он помнил, как, стараясь уйти подальше от закипающего Рихарда и невыносимо… томительно эманирующего Шнайдера, сбежал вроде бы как поесть. Достал из холодильника булки с сыром, которые не истребил утром Тилль, кинул их в микроволновку и стал тырить необычайно вкусный на этот раз чай Ларса, пока того не было рядом.       Потом крышка от чайной банки закатилась за микроволновку, он матюкнулся, полез ее доставать, и все. Темнота.       — Ты еще успел закричать так, что у Рихи чуть сердце не встало, — Лоренц мягко, но сильно сжал плечо Полика, который, сам того не замечая, высказал свои мысли вслух. Неразборчиво, медленно, но все поняли.       — Это тебе за то, что Ларса ограбил. Он, небось, защитное заклятие какое-то повесил на свой чай, чтобы никто не взял, — снова хохотнул Флаке.       Он чувствовал себя лучше всех из группы: не чувствительный к состоянию других, со своей привычной, стабильной аурой, он не ощущал той бури энергии, что закручивалась вокруг остальных.       — Так ты определись все-таки, это Тилль ему накаркал или он сам получил за воровство? — Шнайдер ткнул клавишника в бок.       — И-и! Отстань, Дум. Не знаю. Все и сразу. Понемногу. Полик, как ты чувствуешь себя? — Лоренц съехал с темы, видя, как Линдеманн глянул на Криса — с тревогой, раздражением и настороженностью.       — Как-как? Каком кверху! Ощущение такое, будто пробежал километр со штангой на плечах, — Ландерс завозился, пытаясь сесть, но сердце противно сжалось и тут же заколотилось, как ненормальное, тяжело бухая о ребра.       — Ф-фу, не, я пока полежу, — мотнул он головой и опустился обратно.       — Лежи, — Рихард вдруг сжал небольшую крепкую ладонь Пауля, серьезно глянул на него. — Напугал меня. Зараза такая.       Крис изо всех сил постарался отстраниться от эмоций гитариста — слишком они выматывали. Он даже не думал раньше, что эти два вечно скубущихся попугая так привязаны друг к другу. Будто выросли вместе и на один горшок ходили. Наверное, это их вечное диалектическое соперничество и единство давало такую связь — без света не бывает тьмы.       — Держи, попей, — Лоренц подошел с чашкой чая к Полику, тот повернулся на бок, и, не поднимаясь толком, принялся громко сёрбать горячий ароматный напиток. Да, знал-таки Ридель толк в чае.       Кристоф, видя такое дело, достал из микроволновки уже остывающую булку, принялся есть. Не столько от голода, сколько из потребности что-то делать — не тупо же сидеть вокруг Пауля как на поминках.       — Э-эй, это моё! Отдай, я так и не поел, — приподнявшись на локте, Ландерс перехватил руку Шнайдера, который неосторожно подошел с надкушенной булкой в зону поражения.       Это было слишком неожиданно. Казалось, он услышал треск статики, но его не было. Щекочущее сильное ощущение россыпи мелких электрических разрядов пробежало цепочкой по руке и лавиной скатилось по чувствительным шее и затылку на спину. Сердце пропустило удар, под веками вспыхнула странная картинка — Шнай, со все той же булкой, только странно светящийся нежно-фиолетовым, как пелена вокруг тела. И дрожь по спине, от которой все мышцы охватывает слабая приятно-тянущая судорога, как за секунды до разрядки.       — М-мх… — ритм-гитарист не сдержал стона.       — Полик, ты чего? Такой голодный? — Кристоф высвободил руку, ритмач мотнул головой, отгоняя наваждение.       — Н-не знаю. Вообще-то да, — он с грехом пополам совладал с собой, но неожиданное ощущение — неудовлетворенность — охватило его с головой. Хотелось снова коснуться Шнайдера и продолжить. А что продолжить? Непонятно.       — Ну на, держи, — голос драммера снова вырвал его из полутранса — тот сунул ему в руку еще одну сырную булку.       — Эй, чуваки, вы что тут затихли? Все в порядке или нужно уже вызывать службу спасения? — Петер появился неожиданно и внес свежую порцию хаоса в происходящее.       Пристал с расспросами, что да как, узнав, что Полика шарахнуло током — принес сердечных капель, накапал ему в чай и под яростные матюки о загубленном напитке заставил все выпить. За что был бессовестно обозван старым пнем — он был лет на двенадцать старше Тилля.       Не желая оставаться в долгу, оператор обозвал Ландерса мерзостным Локи, ущипнул за нос и, ловко для своих лет увернувшись, переметнулся к Флаке, который уже ковырялся в отключенной микроволновке, ища причину ее вредоносности.       Обстановка немного разрядилась, Круспе, натерев Ландерсу макушку кулаком, с облегчением ушел на курилку. «Живой, зараза такая, значит, и я тоже. Живой».        Кристоф тоже собрался выйти на улицу — ему не хватало воздуха. В помещении атмосфера напоминала подогретый мазут. Вязкий, горячий, удушливый, липнущий к телу и скользкий. Эмоций было слишком много. Он слышал всех, но не ощущал на себе — озадаченного Флаке и Петера — немного обиженного, но совсем чуть-чуть, на донышке; очманевшего от спада напряжения Риху, странного… Очень странного, болезненно-томящегося, вожделеющего, как черная дыра, хоть какой материи, Пауля. И Линдеманна, завязшего в своих и чужих эмоциях, залипшего в них, как птица в нефтяной луже, не способного с ними справиться и отчиститься.       — Пойдем, Тилль, — выходя, он легонько потянул вокалиста за рукав, увлекая за собой на улицу. Ему тоже надо проветриться.       На маленьком крыльце, выходящем на заросший задний двор, музыканты стали поодаль друг от друга, чтобы не отражать. Некоторое время стояли молча: Линдеманн курил, Кристоф смотрел в быстро темнеющее сумрачное небо. День во всей этой суетне прошел слишком быстро по сравнению с пребыванием в больнице.       — Что с нами происходит, Дум? — вдруг прервал молчание Тилль. Спросил, не глядя ударнику в глаза.       Тот помялся и неожиданно для себя высказал свое предположение об инициации. Линдеманн не удивлялся, только снова поинтересовался:       — А Пауля… Правда, я?       — Да, — спустя несколько секунд тихо отозвался Кристоф. Страшновато было говорить — кто знает, как он воспримет, но и молчать нельзя. Тиллю нужно контролировать свои слова и мысли.       — И что теперь? Он всегда будет… Притягивать несчастья?       — Да, вероятно.       — И что делать? Как это исправить?       — Я не знаю. Мне Олли в тот раз помог. Помнишь, рисунки те, над которыми вы с Поликом ржали потом?       — Да. Это оно?       — Угу, — Шнайдер посмотрел, как Тилль жадно затягивается сигаретой и самому захотелось. Рот заполнился вязкой слюной, но он пообещал себе бросить, поэтому смолчал, не попросил сигареты.       — Так что теперь нам делать? Запереть его в студии и ждать, пока приедет Ларс и все исправит? — Линдеманн искоса глянул на Шная, у которого на лице написано было больше, чем он хотел показать.       — Нет. Не знаю. Это все из-за меня, Тилль, понимаешь? С меня все началось, — Кристоф вдруг приблизился и почти схватил Линдеманна за плечи, но тот уклонился.       — Уйди, Шнай. Не загоняйся, от твоего самобичевания мне совсем хреново, — он криво усмехнулся, зная, что тот понял, о чем говорится.        Дум осекся, отступил на шаг назад.       Снова повисло молчание, но в этот раз оно продлилось дольше.       — Пойдем лучше обратно, а то я уже замерз, — попросился Шнайдер, когда сырой ветер выстудил до дрожи тело под легкой одеждой.       — Ладно, пойдем, — вокалист окинул взглядом жутковатый в предзимних сумерках двор с полуголыми старыми деревьями, сунул окурок в дырку в трубе перил (что школьник жвачку под парту), и вошел в помещение.       После улицы свет в комнате отдыха показался слишком ярким.       Поль дремал на диване, Лоренц сидел за синтезатором и что-то писал в блокноте, Рихи еще не было. Не зная, чем заняться дальше, Дум пошел в комнату записи, плюхнулся за установку. Казалось, от нее веяло теплом, которое приглаживало растрепанные нервы, и ощущение тягостного ожидания, копошившееся чужим под ребрами, затихало.       — Наверное, пора нам по домам. Один черт ничего не ладится, — Круспе вернулся, Шнай услышал его голос.       — Какой «по домам»? А как же запись! Я ради вас все дома бросил и приехал, а вы сачкуете? — Петер снова возник как привидение.       — Какая, нахрен, запись? У нас Ландерс трехсотый, — Риха брякнул фразу, услышанную в каком-то фильме.       — Чего? — оператор удивленно воззрился на Круспе, тот стал объяснять значение фразы.       — В общем, все с вами понятно. Ничерта я от вас не добьюсь сегодня. Эммануэлю сам будешь объяснять, почему у вас ничего не делается.       — Не переживай, объясню, — зло буркнул гитарист и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.       — Я-то думал, Шнай вернется — и все будет двигаться дальше, а вы… — Петер еще бурчал, одеваясь, но его никто не слушал. Только когда дверь за ним закрылась Флаке вздохнул и пробормотал:       — А сейчас он пойдет и на нас настучит.       Затем раздался противный писк — у Тилля зазвонил телефон.       — Смени ты, наконец, эту пакость на звонке, — вяло ругнулся по инерции Рихард, но Тилль не услышал. Номер звонившего был ему неизвестен, но, толкаемый снова каким-то предчувствием, он все же ответил.       — Да, слушаю.       — Дядя Тилль, добрый вечер, — из трубки раздался девчачий голос. Встревоженный и очень знакомый.       — Моника? Это ты? — он узнал голос дочкиной подруги.       — Да, это я. Нелле не у вас случайно? — ему показалось, что девочка запыхалась после бега.       — Нет, а что случилось?       — Не знаю, она в школе сегодня не была и дома тоже. Мы обзвонили всех наших, никто не видел ее сегодня, подумали, что она у вас, но если нет…       — О, небо… — тихо выдохнул Линдеманн, — Только этого не хватало.       — Что? — Лоренц оторвался от своих записей, подошел.       — Нелле пропала.       — Это точно?       — Кто там рядом? Это Флаке? — Моника услышала через телефон голос Кристиана.       — Да, он, но это не важно. Ты всех обзвонила? Бабушку, байкеров ваших? В художку звонили? Что мама ее говорит?       — Да, там ее тоже не было. Мама ее тоже звонила и своим подругам, к кому Нелле могла пойти в гости, и своему новому… жониху, — девчонка сказала это слово с какой-то скрытой издевкой в голосе. — Нигде ее нет.       Линдеманн завис, на той стороне связи раздался жалобный всхлип.        — Дядя Тилль, помогите, пожалуйста, найти Нелле… Ее мама с ума сходит, мне страшно. Тут по телевизору про какого-то маньяка вчера рассказывали, вдруг это он ее поймал?       — Господи, Моника, что ты такое говоришь? — вокалист аж дернулся от этих слов, но попытался придать голосу насмешливый оттенок. Он не смотрел новостей, поэтому понятия не имел о том, что там происходит во внешнем мире.       — Правда, дядя Тилль, вчера рассказывали, — девчонка захныкала.       — Хорошо-хорошо, не плачь, я уже собираюсь.       — Правда? — снова щенячий всхлип.       — Да, Моника, правда. Я позвоню тебе и маме Нелле, как что-то узнаю. И оторву голову любому маньяку, который только попытается обидеть мою дочку, — эти слова Линдеманн почти прорычал, не то чтобы отвлечь подругу дочки, не то сбрасывая вспыхнувшую в груди ярость.       — Спасибо, — услышал он ответ на той стороне и завершил вызов.       До того, как услышал всхлипы девочки, Тилль сам готов был разрыдаться на месте. И так никудышный день грозил завершиться катастрофой. К тому же он понимал, что Нелле, из-за него, по его вине побежала прятаться от всех. Он же, по сути дела, своим поступком душу ей наизнанку вывернул, перечеркнул их теплые отношения, стал предателем… Но эта просьба о помощи, этот жалобный скулеж перепуганной девчонки заставил его собраться. В нем ищут спасения, от него ждут помощи, он не имеет права сам раскисать.       — Что там, Тилль? — Рихард. Ему не нужно было быть эмпатом, чтобы по лицу вокалиста понять, что случилось серьезное.       — Нелле пропала. Я еду искать.       — Куда, стой! — Флаке перехватил его за руку, когда тот уже потянулся за курткой. — Куда ты поедешь? Ты знаешь, где она?       — Сначала в полицию. Нужно сообщить им, чтобы начали искать, а потом еще в одно место загляну. Хотя, на ночь глядя туда даже я бы не пошел в одиночку.       — Подожди, я с тобой! — Флаке бросил все свои дела и кинулся тоже собираться.       — Еще чего! Хотя… Ладно, черт с тобой, поехали! — вокалист попытался было отстранить Лоренца, но передумал. Застегнул куртяк, обулся.       — Что случилось? — услышав суетню в соседней комнате, Шнайдер выбрался к согруппникам, но тут же замер, поперхнувшись. Тилль пронесся рядом кислотной кометой, опалил волной дикой смеси решимости, злости, досады и тревоги, густо замешанных на самообвинении.       — У Тилля дочка пропала, — Флаке. Он тоже уже тоже натягивал куртку и спешил следом за вокалистом.       — Я с вами, — Дум попытался было тоже рвануться, но уже из коридора Тилль гаркнул:       — Пойдешь следом — набью морду! С тебя достаточно подвигов!       — Но, Тилль?       — Ты меня услышал?       — Да, — Шнайдер вздохнул. Действительно, он был не в лучшей своей форме, к тому же само нахождение их двоих в одной машине было бы большой проблемой, учитывая их взаимоотражение.       — Ну, а ты чего лезешь? — Риха, видя, что Лоренц уже почти собрался, растерянно оглядывался, будто ища поддержки у друзей. Проснувшийся от шума Пауль только непонимающе смотрел на происходящее красными глазами.       — Должен же быть рядом с ним хоть кто-то адекватный, — Флаке шустро натянул ботинки и выскочил на улицу следом за Линдеманном.       — И то правда… — Круспе как-то совсем потерянно обернулся вокруг себя, опустил плечи и побрел за своей гитарой, чувствуя себя всеми брошенным.       «Странно, почему Рихард не вызвался ехать?» — подумал Крис, — «В случае какой драки он бы больше помог, чем Лоренц», — но потом глянул на Пауля, который мерзляво ежился и кутался в плед, притащенный клавишником, и понял, что, собственно, из-за него Круспе не сдернулся с места.       Кристоф не знал, что ему дальше делать. «День коту под хвост» — всплыла вялая мысль. Ему хотелось как и Тиллю сползти по стеночке на пол, меланхолично уставиться в стену и сидеть. Почему-то уход Линдеманна лишил его всякого желания шевелиться, словно вынули из него стержень, на котором все держалось, и теперь он чувствовал себя не лучше, чем выжатая тряпка. Эмоциональный отзвук как-то подстегивал его, заставлял двигаться, думать, но сейчас стало тихо, но почему-то не лучше.        Он прикрыл глаза, глянул на Полика, который снова устроился удобнее на диване и, казалось, закемарил — нужно было его отвезти к врачам, пусть обследуют, — но ничего не увидел. Да. Нужно же почти дотронуться, чтобы различить ауру, но и это было лень. Он пересилил себя, сделал десяток шагов до кресла-мешка и рухнул в него — на большее его не хватило. Казалось, тело отказалось подчиняться, неудобно было лежать в кресле, голова свисала, ноги неловко подогнулись, но поменять позу даже мысли не было.       — Эй, Крис, — Ландерс, как оказалось, не спал. — Слышишь? Подай мою гитару, а? Он хотел ответить, что ему влом шевелиться: казалось, вот-вот он откроет рот и заговорит, но он не говорил. «Вот-вот» тянулось и тянулось, один неглубокий вдох следовал за другим, а заговорить не получалось.       — Ну, Шнайдер, ты что там, заснул что ли? — Ландерс завозился, приподнялся, глядя на раскинувшегося ударника. — Кристоф! — тут уже он вздрогнул, вскинулся, оглядываясь.       — Чего орешь, Поль?       — Гитару подай, пожалуйста, — он скривил несчастную мину. — Плохо мне без нее, — Ландерс мастерски смодулировал дрожащий голос. Или же и правда плохо ему было? Он, Шнай, взяв утром палочки в руки после долгой болезни, ощутил прилив сил. Может, и с Поликом так же?       Прикусив губу, он с грехом пополам поднялся — короткая перезагрузка всего и сразу немного помогла, и он снова был способен передвигаться — пошел в комнату записи. Гитара Пауля лежала там, где он ее оставил, Рихарда не было, но дверь на курилку была открыта. «Н-да. Фиалик таки добился своего и отучил Круспе курить в помещении. Ну и хорошо», — подумал Шнай, подхватил гитару Пауля, отключил ее и пошел обратно.       — Слушай, Пауль, пока еще не совсем поздно надо тебя показать врачам. Ты как себя чувствуешь? Сердце не посылает?       Крис подошел, протягивая гитару Ландерсу. Тот снова высунулся из одеяла, взял инструмент.       — Нормально все. Не хочу я к ним, — он поменял позу, сел, прижал к себе гитару одной рукой, будто обнимая.       — У них хари треснут от счастья, если сначала ты, а потом я там побываем, — заразительная усмешка перечеркнула лицо Пауля, Кристоф, глядя на него, тоже улыбнулся.       — Это, конечно, так, но твое нормальное состояние нам дороже, чем треснувшие хари медиков, так что давай, собирайся потихоньку. Отвезем тебя с Рихардом…       Он что-то еще говорил, разводя руками и вяло жестикулируя, но Ландерс уже не слышал. Отложил гитару. Бледно-сиреневым полыхнуло под веками, когда Кристоф еще немного приблизился к нему, чуть не упав в неосторожном движении, но вовремя оперся руками о подлокотник дивана. Пауль снизу вверх глянул на Кристофа, сначала в лицо — немного встревоженное и усталое, с бисеринами пота на коротко остриженных висках и морщинкой-заломом между бровей; затем почему-то на руки. Напряженные, они упирались в подлокотник, крепкие пальцы вцепились в потертую ткань. Казалось, Шнайдеру приходилось прикладывать усилия, чтобы стоять ровно. Они что, напились тут, пока он спал?       Но, холера его задери, какая же у него мягкая кожа на внутренней стороне рук! Дум повернулся полубоком, доказывая Полику, что нужно собираться открыв их с неожиданного ракурса. Внутренняя поверхность от локтя по бицепсу и до самой подмышки, которая обычно всегда повернута к телу и скрыта. Даже на взгляд кожа казалась замшево-мягкой, бледно-светящейся и Полик не удержался. Потянулся, тронул.       — Э-эй, Пауль, отстань, не щекотись! Ладно, фиг с тобой, если не хочешь в больницу — твой головняк, — Шнайдер отшатнулся, но Ландерс перехватил его руку за запястье.       Глаза-в-глаза. Шустрые пальцы гитариста добрались снова до вожделенного места на руке Кристофа.       — Маньячина, отстань от меня, — драммер шутливо попытался отпихнуть Пауля, но тот не поддался. С силой сжал ему руку повыше локтя, с удовольствием ощущая, как дернулись мышцы…       Вот оно! Наконец-то снова это восхитительное ощущение чужой, такой волнующе-яркой энергии, от которого напрочь сносило башню.        До того, как Тилль утром обложил его матом, желание ощутить это снова было сильным, а после — стало просто нестерпимо находиться рядом с Кристофом. Как голодающему возле ресторанной витрины, когда вокруг сводящие с ума запахи, когда все на виду: вот, возьми, насыться, но все за стеклом. Так и здесь… Только тронь, потяни на себя и получишь.       Но Кристоф со своей бархатно-теплой, вибрирующей силой, энергией, которую хочется забрать себе, если уж не получается влезть в это стройное тело с головой, постоянно норовил улизнуть. Вертелся ярким лисьим хвостом, приманкой перед глазами и постоянно уворачивался от прикосновений, но теперь попался.       Стоит напротив, ошеломленный, растерянный, и каждая венка на его руках, на шее читается и чувствуется. Красивый же, гад. Не то, что он сам. Мерзостный Локи. Да, как точно сказал Петер. Локи. Злокозненный ётунов сын Локи и прекрасный ас Бальдр. Шнайдер. Как интересно, что же тогда станет их общей омелой? Вероятнее всего, эта Шнайдерова треклятая сила…       — Отдай, пожалуйста, — невнятно пробормотал Пауль, глядя в расширившиеся от удивления глаза ударника.       — Что отдать? — тот снова дернулся, пытаясь отойти, но Поль не пускал. Не столько захватом рук, сколько взглядом. Жадным, мокрым, горячим, прожигающим насквозь.       — То, что у тебя есть. Его же много, делись, не будь жлобом, — усмешка-трещина расколола лицо ритмача, превратив его в маску Джокера.       — Я… Не… — слова застряли в горле у Кристофа, он вдруг ощутил, как тоненькими-тоненькими горячими струйками что-то незримое стало утекать из его тела.       — Пусти! — ошарашенный выдох. В льдисто-синих глазах восклицательным знаком, тревожным сигналом вспыхнула мольба. Понял. Понял все, но нельзя быть одному таким особенным, нужно и с другими делиться, тем более, если это так легко делается.       Кристоф с силой дернулся, пытаясь вырваться, но понял, что силы этой уже намного меньше. Жгучее, яркое, гладко-поблескивающее, как горячая атласная карамель нечто утекало из него с каждой секундой, отчего тело становилось тяжелым, а перед глазами вспыхивали желтые и красные цветы.       — Отпусти, Пауль… Мне больно.       Ландерс только поднялся на колени, сравнявшись с Кристофом лицом к лицу, крепче сжал его холодные руки. Он не отрываясь смотрел в лицо Шнайдера. Синие глаза-ледышки растаяли, намокли, и талая вода крупными каплями стала перекатываться через нижние веки. «Ты не всесилен, посвященный холода…» — всплыла в памяти странная фраза.       — Пауль… — Крис, казалось, пытался сопротивляться, достучаться до друга. Что-то цеплялось, не давало одним рывком сорвать с него эту его прозрачную оболочку из энергии. Ландерс уже обеими руками обвил руки драммера, не отрывая взгляда от его искаженного лица, сильнее потянул на себя. Представил, как стягивает со Шная его силовое поле, как наполняет себя его энергией.       — Н-нккх! — рывком Кристоф откинул голову назад, снова попытался вырваться, но Ландерс потянулся за ним.       — Ну, Шнайдер… Не жадничай… Я все не возьму, и тебе оставлю! — его слова будто сломили защиту. Вспыхнуло под закрытыми веками, взорвалось… Как доза ЛСД в кровь, разряд тока в подкорковые центры удовольствия, прикосновение острого горячего языка за секунду до оргазма — Пауль застонал, закатывая глаза, не в силах выдержать того, что внезапно хлынуло от Шнайдера в него сквозь сведенные пальцы. Он замер на вершине финиша, мелко дрожа, охваченный горячей волной чужой энергии, разливающейся по жилам, а Кристоф упал на колени, сложился и неловко ткнулся головой в спинку дивана, сползая на пол.       — Хайко…       — Что вы тут, мать вашу, делаете? — Круспе ввалился с курилки с порывом холодного сырого ветра, застыл, увидев Пауля, который стоя на коленях на их просиженном диванчике, удерживал за руки Шная, который уже почти упал и только вздернутые вверх руки не давали повалиться на пол.       — Что за… — на каких-то инстинктах, неосознанно, гитарист рванулся к Ландерсу и одним мощным толчком отпихнул Пауля от Дума, подхватил последнего, не давая упасть.       — Йарх! — Ландерс вскрикнул не столько от того, что упал, сколько от того, что снова его оторвали от источника кайфа и тут же вскочил, норовя снова добраться до жертвы. Но Рихард не пустил, прикрывая собой ударника, сникшего у него на руках. Он не знал, сможет ли защитить его, потому как видел, что с Ландерсом произошло что-то непонятное. Тот был не в себе.       Глядя на Круспе глазами голодного демона, Пауль медленно встал на пол с дивана, стал подходить. Рихард осторожно опустил Шнайдера на пол, сам поднялся, шагнул вперед, поводя плечами и понимая, что никак не хочет драться с Ландерсом.       Но выбирать не пришлось — одержимый неожиданно бросился на Круспе, неуловимым движением хватая за плечи и подсекая ноги. Рихард не успел и моргнуть, как грохнулся навзничь, Пауль навалился сверху, схватил за руки. Лид-гитарист извернулся и треснул его лбом в лицо, но, казалось, Ландерс даже не заметил этого. Наступил коленом на одну руку Рихарда, освобождая свою, вцепился ему в горло.        — Нет, ты не такой. Не интересно, — голос у Пауля был обычным, почти спокойным, будто он всего-навсего разглядывал паука в банке и отмечал, что он слишком нудный для него. Задыхаясь, Риха снова дернулся, рванулся, пнул коленом Ландерса в спину так, что тот чуть не завалился на него, но на большее не хватило.       — Не зли меня, Риха. Сколько ж можно тебе мною рулить? Дай и мне побыть сверху, — Поль наклонил голову на бок, как собака, и сильнее сжал пальцы на шее Рихарда, наблюдая, как тот дергается, беспомощно разевая рот в попытке вздохнуть.       — Неожиданно, правда? Ты всегда был сильнее меня, но не сейчас, — Пауль снова улыбнулся, заглядывая в полузакатившиеся глаза Свена.       — Это… Не твое… — просипел Рихард, остатками сознания понимая, что вот-вот отрубится, но внезапно его отпустили. Рука, сжимавшая горло, разжалась, но тут же сверху навалилось тяжелое тело.       — Рихард! — как из бочки донесся голос, кто-то стащил Пауля с него. Несколько секунд лид-гитарист барахтался между сознанием и обмороком, жадно хватая воздух, затем открыл глаза.       Над ним склонился Оливер, который в одной руке держал рюкзак, а ладонь другой — жестко выпрямленной, как для точного удара.       — Ларс… Как ты вовремя! — пробормотал гитарист, кашляя и потирая помятую шею. Басист не ответил. Молча подошел к Шнайдеру, опустился на колени рядом с ним, потрогал руки, легко поводил ладонями над неподвижным телом. — Я в этом не уверен, — ответил-таки, завершив свои странные действия и оборачиваясь к Рихарду с окаменевшим лицом.