De toutes les fureurs de son ame

      …Для Клода потянулись томительные дни ожидания. Чем больше времени проходило со дня гибели брата, тем менее остро ощущал он боль потери. Однако на место притупляющегося чувства утраты и вины возвращались похоть и любовная горячка. Все реже мелькал в голове образ Жеана: совсем крохи, повзрослевшего нерадивого школяра, распростертого на равнодушных камнях тела… Все чаще посещали обжигающие видения изогнувшейся в его руках полуобнаженной цыганки, какой он видел ее у старухи Фалурдель в объятиях красавца-капитана.       Священник навещал свою пленницу каждый день, принося ей, помимо необходимых вещей, то какое-нибудь лакомство, то изящный браслетик из камней, коих в избытке было на ее запястьях до ареста, то яркий платочек... Он старался не пугать девушку своими пламенными взорами, дать ей время примириться с его предложением, показать, что он способен также и на заботу. Фролло был готов проявить терпение и мягкость, какие обещал, но сдерживать желание, находясь так близко от заветной цели, становилось с каждым днем труднее. Красавица же ничуть не торопилась с ответом, предпочитая делать вид, будто их последнего разговора не было вовсе. Архидьякон, давно и прочно воспитавший в себе добродетель смиренного терпения, совершенно терял всякие опоры в том, что касалось черноокой прелестницы, и не выдержал уже на пятый день:       - Эсмеральда! – пройдясь по комнате, напряженно начал он. – Мне кажется, я дал тебе достаточно времени на размышление. Я устал ждать. Готова ли ты стать наконец моей?..       Цыганка, каждый день ожидавшая этого вопроса, все же не смогла сдержать испуганного судорожного выдоха: как ни готовилась она, монах все же застал ее врасплох.       - Я… Нет!       - Когда же? – мужчина пытливо заглянул ей в глаза, сделав шаг навстречу.       - Н-не… не знаю… - точно загипнотизированная этим немигающим взором, прошептала несчастная.       - Ты все еще надеешься улизнуть от меня, я прав?! – Клод угрожающе навис над сжавшейся на сундуке плясуньей, но, прочитав на ее лице неприкрытый ужас, смягчился и присел рядом, обхватив ладонями похолодевшие пальчики и не позволяя девушке вырвать руку. – Я ведь уже объяснял тебе, глупышка, что другого шанса на спасение у тебя нет. Кого ты ждешь? Если ты рассчитываешь, будто Квазимодо снова поможет тебе избавиться от меня, то вынужден огорчить: я предупредил его, что своим уродством – и это правда – он привлечет слишком много внимания, совершенно излишнего для приговоренной к петле. Звонарь, очевидно, понял, что я все же меньшее зло для тебя, нежели палач, и благоразумно оставил попытки выследить мое убежище. Никто не придет за тобой, понимаешь?.. Чем дольше ты противишься, тем дольше тебе придется терпеть мое столь неприятное для тебя общество.       - О, не мучь же меня!.. – не выдержав, воскликнула Эсмеральда, вскакивая и вырывая свою ладошку из цепкой хватки. – Как ты не поймешь, что я никогда, никогда не отдамся тебе по своей воле! Я скорее вечность просижу в этой клетке! Я люблю моего Феба, только ему я хочу принадлежать!.. Ты отвратителен, ты пугаешь меня! Я ни за что не лягу с тобой, монах!..       Священник поднялся так резко, что цыганка невольно отпрянула в самый дальний угол спальни. Первым порывом было – хорошенько встряхнуть строптивицу, а потом показать ей наконец, кто здесь вправе выдвигать условия! Невероятным усилием воли Фролло сдержался. Помолчал с минуту, успокаиваясь; лишь блестящие в полумраке зрачки, отражавшие пламя свечи, выдавали клокотавший в нем гнев.       - Феб, Феб – один лишь Феб!.. – выговорил он наконец все еще подрагивающим от ярости голосом. – Снова между нами стоит этот солдафон с душой более уродливой, нежели облик бедняги Квазимодо! Когда же ты поймешь, несчастная, что он хотел только воспользоваться тобой?! Утолить свою похоть и забыть о твоем существовании!       - Уж лучше он, чем ты! – перепуганная, юная прелестница по-прежнему не хотела сдаваться.       - Я люблю тебя, девушка! – взревел архидьякон, чувствуя, что вот-вот окончательно выйдет из себя, и тогда – тогда произойдет что-то, страшнее удара кинжалом в каморке Фалурдель. – Люблю по-настоящему, ибо только истинная любовь может свести с ума служителя церкви! Неужели ты не видишь разницы между пошлыми, лишенными всякого пыла словами этого мальчишки и моими признаниями, каждое из которых выстрадано из самой потаенной глубины души?.. Ужели ни одна капля переполняющей меня и вот-вот готовой выплеснуться боли не достигает твоего сострадательного сердечка? О, какая мука!.. Да ведь поганец в расшитом мундире и пальцем бы не пошевелил, глядя, как накидывают на тебя петлю!       - Неправда! – запальчиво возразила пленница, выпрямляясь во весь свой небольшой рост. – Это ложь! Если бы мой Феб только знал, где меня искать, он давно вырвал бы меня из твоих мерзких рук и увез далеко из Парижа, спрятал и спас, ничего не требуя взамен! Он уже спас меня раз от твоего посягательства и, не задумываясь, сделал бы это снова! О, Феб, если бы я только могла дать тебе весть о себе…       - Наивное дитя! – вскричал Клод, хотя на ум приходили и куда менее лестные эпитеты. – Да он… Постой-ка. Так ты… ты хотела бы увидеться с Фебом?       Черные очи красавицы сначала полыхнули радостью, а секунду спустя заблестели от готовых пролиться слез: как смеет он издеваться над ней столь жестоко?!       - Нет-нет, я не шучу, - торопливо продолжил мужчина; сердце его бешено заколотилось в предчувствии отчаянного шага. – Я приведу тебя к нему, позволю поговорить – разумеется, в моем присутствии! Если, как ты утверждаешь, он вызовется спасти тебя, увезти, спрятать, я отступлюсь. Клянусь своим вечным спасением, я отпущу тебя с ним!.. Но если… если нет – ты станешь моей. В ту же ночь и без всяких отговорок! Ну, согласна ли ты на это, девушка?!       Эсмеральда молчала. Во-первых, она не верила, несмотря на все клятвы, что монах действительно устроит ей свидание с Фебом. А во-вторых, когда ставка стала столь высока, ее вера в прекрасного спасителя чуть пошатнулась. Но, запрятав поглубже это недостойное сомнение и собрав в кулак всю свою смелость, цыганка решительно кивнула.       - Поклянись!.. – святой отец вцепился в ее запястье; глаза его полыхали нездоровым, лихорадочным блеском. – Пообещай, что сдержишь слово!       - Я… клянусь жизнью моей! Памятью моей дорогой матушки, которую я никогда не знала!.. Клянусь, я сдержу обещание, если ты сдержишь свое!       Не произнося более ни слова, священник покинул дом, а обессилевшая плясунья упала на кровать, вперив невидящий взгляд в потолок. О, неужели она и впрямь увидит Феба?!       Охваченная волнением, Эсмеральда не могла уснуть до самого рассвета, а потому поднялась лишь к обеду, чувствуя себя ужасно разбитой. Однако в надежде, что свидание все же состоится, она заставила себя вскипятить воду, вымыть волосы и протереть тело мягкой тканью, смоченной в теплом отваре, настоянном на принесенных Фролло цветках душицы: архидьякон недавно учил ее заваривать и пить травяной напиток.       После нехитрых этих процедур и плотного обеда девушка почувствовала себя немного лучше. Облачившись в карминовую юбку, которую прежде не решалась надевать, опасаясь дразнить своего тюремщика, а также в простую льняную рубаху, накинув на плечи цветастую косынку, плясунья прошлась по спальне, ожидая сама не зная чего. В нетерпении она даже попыталась припомнить кое-что из своих танцев, надеясь таким образом хоть немного ускорить бег неумолимого, но чересчур медленно тянущегося времени.