Touch my Бо-ди...

Шли друг к другу целое лето и пытались убежать всю зиму. Прикосновения и смех, улыбки и взгляды. Чем дальше, тем сложнее отступить. Встретившись вновь, удержаться не смогли. Без камер и без лишних слов. Пошли в одну сторону и не подумали расходиться по разным этажам. Выдержали приличия лишь до закрытой двери. Запретный плод — самый сладкий. Запретный плод… только ли? Забыть об обязательствах и правилах. Оставить вопросы на потом. Не думать о последствиях. Целоваться у дверей — так себе романтика. Целоваться у дверей — глоток воздуха во время затяжного погружения, когда легкие горят и вдохнуть хочется сильнее, чем выжить. Ибо разрывается между желанием укусить, присвоить, оставить следы и благоговейно касаться, удерживая лицо в ладонях, просто смотреть. Чжань последователен более чем. Мягкий и податливый, неостановим. Перетекает в комнату, гнется под руками, льнет, утаскивая за собой. Топит. Раздевает обоих, пока Ибо мечется, пуская коту под хвост старания визажистов. Пальцы в волосах, на голове беспорядок и внутри хаос не меньше. Сердца отбивают ритм. Синхронность в этом танце репетировать нет нужды. Слова не нужны тоже. Ибо напорист и, дорвавшись, берет своё. Не думает, не сдерживается, пятнает поцелуями и собирает стоны губами. Чжань пытается не отстать, но уступает в экспрессии, огня в нем не меньше, но горит ровнее. Он ведомый. Его ведет сразу же. От прикосновений к обнаженной коже, от ненамеренной грубости, от того, как сильно его хотят. Плавится, готовый принять любую форму, стремясь стать идеально подогнанным ко второй части себя. Составить единое целое. Хаос повсюду, размеренные движения — оплот порядка. Слова лишние. Любые. Кроме отчаянного, сиплого: «Бо-ди!», эхом от стен. Кроме урчаще-сытого: «Чжань-гэ», горячим дыханием позади уха. Закончив, начали вновь. Не останавливаясь. Даже засыпая, продолжили трогать, гладить. Не веря, что перепало-таки, досталось. Что настоящий, живой, рядом. Проверяли, не исчезнет ли. Даже во сне не выпускали из рук.

***

Ибо жмурится от утреннего солнца и улыбается, не открывая глаз. Ему хочется урчать и гладиться, как соскучившемуся коту. К хорошему привыкаешь быстро, но Ибо мало. Ему бы ещё кусочек. Ему бы Чжаня целиком и навсегда. Ему бы для начала протянуть руку и коснуться обнаженного плеча. Ему бы, наконец, спросить: — Ты… мы теперь вместе? Ибо всё ещё сонный и расслабленный. У Ибо новые планы на это утро, день, месяц, ближайшую жизнь. Ибо редко мечтает, чаще строит планы. И обычно выполняет их. Не всегда… Чжань уходит от прикосновения, избегает взгляда. Садится на кровати. Чжань, родной, близкий, связанный неразрывным, невысказанным, вдруг обдаёт холодом и фальшью чуждой роли, картонной интонацией заученных реплик. Чжань говорит: — Прости. Чжань вдыхает в одно слово закончившийся воздух и говорит «прости» снова. — Прости, тебе не стоит ломать свою карьеру. Да и мою тоже… Понимаешь, в моем возрасте проснуться знаменитым можно, лишь заснув перед этим в чужой постели. И мне ещё объясняться с её хозяином, почему я был не там сегодня ночью. Улыбается самой ослепительной из своих улыбок, той, которая вместо слез. Одевается и уходит, оглушительно громко, еле слышно щелкнув дверным замком в мертвой тишине. Чжань не говорит «моим хозяином», но Ибо всё понимает. Ибо дышать не может. Горло, легкие в кровь. Тело отказывается принимать воздух, в котором так много острых осколков. Обломков разбитых надежд. Кажется, откроет рот — и заплачет, кажется, начнет харкать кровью, но выплевывает смех. Веселости ни на грамм, упрямства — тонны. Смеётся беззвучно и страшно. Смеётся, сидя на кровати. Сгорая дотла, сжигая мосты, осыпаясь пеплом на смятые простыни. Смеётся взахлеб и навзрыд, как тогда, в первый раз, в семнадцать. Цинично и зло, над собой, чтобы вновь дышать. Чтобы собрать остатки себя, восстать из пепла. Ударить кулаком о стену, сбивая костяшки, чтобы остановиться. Шептать, чтобы не сорваться в крик. — Ну и дурак же ты, Чжань-гэ. Такой взрослый и такой наивный… Думаешь, ты один бывал в чужих постелях? Думаешь, это что-то значит? Их улыбки похожи, но та, что у Ибо, не вместо слез, так улыбаются перед тем, как вцепиться в горло. Ибо старше Чжаня. Ибо был старше Чжаня ещё в свои семнадцать, не то, что сейчас. Ибо редко мечтает, чаще строит планы. И выполняет их. Не всегда сразу, но рано или поздно, так или иначе, всегда.